Доводы нежных чувств (СИ) - Завгородняя Яна. Страница 79

— Он не дышит, — прошептала она чуть слышно. — Я ничего не могла сделать… Зачем он полез к этим жутким тварям? — она прижала вторую руку ко рту и глухо взвыла.

Врач опустился на колени перед своим другом. Йозеф выглядел умиротворённым и, казалось, будто он спал. Лишь кровавое пятно, окрасившее седые волосы на затылке в алый цвет, сообщало о том, что сон этот наступил безвременно. Доктор часто видел смерть. Он сразу понял, что произошло, но всё равно аккуратно прижал два пальца к шее старика и долго не отпускал их, надеясь почувствовать слабый толчок пульса. Но ничего не было, хоть доктору и мерещилось изредка то, во что хотелось верить всей душой. Александр скорбно склонился над бездыханным телом. Впервые за много лет с момента смерти своей первой жены он позволил горю излиться слезами скорби, боли и невосполнимой потери.

Когда на смену отчаянию пришло смирение, оно немного притупило боль. Александр вместе с Кайлом аккуратно спустили тело профессора с чердака и устроили его на кушетке в школьном медпункте. Утирая глаза мокрым платком, за ними неотступно следовала миссис О'Хара. Йозефа следовало отвезти домой, где все те, кто знал и любил его, могли бы попрощаться с ним. Спустя полчаса, телега не спеша покатила по ухабистой дороге. Торопиться было некуда. Доктор правил, Кайл сидел на бортике, глядя заплаканным взором на то, как бережно Магда, сидящая в кузове возле тела профессора, прижимала его к себе, чтобы уберечь от тряски. Редкие прохожие останавливались и без лишних вопросов провожали процессию потерянными взглядами. Кто-то заходился рыданием, другие следовали за телом, не осознавая до конца, что произошло, остальные молча шли рассказывать об увиденном родным и соседям. Вскоре к дому Йозефа Штильмана потянулась вереница из односельчан, большинство из которых составляли дети всех возрастов. На лицах каждого из них читались растерянность и скорбь. Даже отпетые хулиганы из числа старшеклассников были не похожи сами на себя в этом смирении. Дети грустили наравне со взрослыми потому, что очень любили директора и несмотря на свой юный возраст понимали, что каждый из них осиротел и теперь их жизнь в школе, сердце которой так неожиданно остановилось, изменится навсегда.

Глава 50

Что бы ни происходило и в каких бы условиях ни оказывался человек, он всегда старается верить в лучшее и в то, что когда-нибудь наступит жизнь, которую он заслужил — нужно просто ещё немного подождать. Смерть уносит стариков и больных, а новые люди приходят в мир младенцами, даря надежду всем живущим на светлое и справедливое будущее.

Вот и теперь Кевин, который даже не догадывался о возлагаемых на него ожиданиях общественности, мирно спал в самодельной кроватке в кабинете Хореса. Адалин стояла возле кипятильника и стерилизовала приборы, Патриция ковыряла ржавым гвоздём очередную дырку на своём ремне, а доктор копался у себя в подсобке в поисках жгутов. С тех пор, как Виктор с отрядом вернулись из похода, прошло уже три недели. За это время кое-что поменялось. Капитану Ларсену надели гипс и освободили наконец операционный стол медпункта, отправив несчастного к нему в комнату. Ходить он пока не мог, но боль в ноге, к счастью, отступала с каждым днём. Подполковника Адамсона отправили домой. Официально — в увольнительную, чтобы любящий отец не пропустил рождение очередного наследника. На самом же деле Виктор всегда его недолюбливал, и обвинение девушек в принуждении к принятию решения стало последней каплей к тому, чтобы отстранить офицера.

Адалин хоть и была благодарна Виктору, но за эти дни успела от души позлиться на него, отчаяться и, как итог — принять свою судьбу. Генерал не собирался её отпускать — с этим просто нужно было смириться и жить дальше. Он ни разу не пришёл к ним и не вызвал к себе. Вероятно, он был очень занят, хотя, может быть, ждал, что она сама придёт. Но, как бы то ни было, от взаимного избегания друг друга всем было легче, особенно теперь после того, как генерал позволил себе быть грубым с Адалин в их последнюю встречу. Она почти забыла те ощущения, когда в ожидании его возвращения из похода готова была признаться в любви. Теперь же сердце терзалось сомнением. Из задумчивости её вывел детский плач. Адалин вытерла руки и приблизилась к малышу. Патриция тоже отложила своё занятие.

— Давай я его покормлю, — предложила она, затягивая ремень. За время работы на фронте обе девушки похудели ещё больше и теперь грозились утонуть в своей форме.

— Молоко в сумке, — Адалин кивнула в сторону шкафа у входа.

— Скорее бы он уже начал есть из ложки, — проворчала Пати. — Это обсасывание тряпочки — очень утомительный процесс.

Внезапно за их спинами раздался голос доктора.

— Чего там? Опять голодный? Что б я так жил — только спит и ест — никаких забот.

— Это не навсегда, к счастью, — ответила Адалин.

Пати аккуратно взяла на руки ребёнка и устроившись за столом, уложила его себе на колени. Она поставила рядом бутылочку, открыла её и принялась смачивать чистый кусок ткани молоком, подставляя его ко рту ребёнка. Тот с упоением посасывал мокрую ткань, то и дело принимаясь хныкать, когда брать из неё было уже нечего.

Всё это время Хорес сидел напротив и скептически поглядывал на них. В момент, когда Пати чуть не опрокинула бутылку, ворочая её, чтобы добраться до содержимого, он не выдержал.

— Дай-ка, — рявкнул он. Не взирая на протесты Патриции и малыша, Габриэль забрал у них бутылку и направился с ней куда-то к себе в подсобку. Через минуту он вышел оттуда со странным предметом. Это была перчатка и когда доктор точным движением срезал с неё один палец, девушка прекратила ругаться и с интересом уставилась на него.

— Что это? — спросила она.

— Каучук, — медленно проговорил Хорес. — Стерильные перчатки — чудо инженерной мысли. Но мне с ними работать неудобно, ничего не чувствую. — Он резко развернулся и направился к другому столу, где вынул из коробки толстую иглу, чтобы сделать прокол на конце напальчника. Пати, покачивая плачущего Кевина, следила за его действиями, как заворожённая и не отставала ни на шаг. Хорес, поставив бутылочку на стол, ловким движением надел на её горлышко самодельную соску. Он не отдал Пати своё творение. Вместо этого он забрал у неё из рук мальчишку, который уже весь раскраснелся от крика, и сам начал его кормить. В ту же секунду, как желанное кушанье беспрепятственно хлынуло в маленький ротик, личико Кевина выразило восторженное удивление. Он сосал бутылочку и переводил сияющий взгляд с лица Габриэля на источник своего наслаждения, пытаясь, видимо, поверить в то, что происходило с ним. Никогда ещё до этого приём пищи не доставлял ему столько радости и уж точно никогда раньше понятие «радость» не ассоциировалось у него с этим грубым и обычно недружелюбным лицом. Хорес смотрел на ребёнка с улыбкой. До сего дня он редко удостаивал его вниманием, а теперь вдруг что-то всколыхнулось в самом дальнем уголке зачерствевшего сердца. Габе не сразу заметил, с каким умилением смотрели на него помощницы, а когда увидел, было уже поздно.

— Мистер Хорес, — протянула Патриция, — Почему вы скрывали от нас, что вы хороший, добрый и детей любите? — Она совершенно искренне умилялась открывшейся картине, хотя нотки сарказма в её голосе расслышал бы даже глухой.

— Вы так чудесно смотритесь вместе, — поддакнула ей Адалин.

Хорес даже растерялся от таких признаний и, проворчав себе под нос что-то про огромное количество дел, переложил ребёнка в руки Патриции. Та, продолжая хитро улыбаться, уселась за стол вместе с малышом, который уже дремал на её руках от удовольствия.

— Кто сегодня идёт в госпиталь? — спросил доктор, когда малыш заснул.

— Я пойду, — вызвалась Адалин.

— Ты ж вчера ходила и позавчера, — он перевёл вопросительный взгляд на Патрицию. Та, нахмурившись, отвернулась.

— Мне не трудно, я схожу, — уверяла его мисс Виндлоу.

— Да? — недоверчиво бросил Хорес, буравя взглядом Пати. — Ну иди. К Ларсену по пути не забудь заскочить.