Злые игры. Книга 3 - Винченци Пенни. Страница 13

— А как бы вы хотели? Но вариант с покупкой Букингемского дворца отпадает заранее.

— Ничего, Хартест сгодится. Нет, пригласите меня на обед в какой-нибудь шикарный ресторан. Мне захотелось попижонить.

— О'кей. Считайте, что уже пригласила. А как продвигается автобиография?

— Потрясающе. Я уже дошел до середины первой главы.

— Боже, какие успехи!

Обедать они отправились в «Риц». Когда Энджи пришла, Томми, как и всегда, уже поджидал ее за столиком: он не раз говорил, что его воспитали как джентльмена и он не привык заставлять женщин ждать. Энджи посмотрела на него и вздохнула. Внешне он оставался весьма привлекательным мужчиной. Сейчас, когда он немного сбросил вес и вел более здоровый образ жизни, выглядел он просто великолепно. Он был высок, почти такого же роста, как Малыш, с очень-очень темными голубыми глазами и очень длинными, почти девичьими, слегка загибающимися кверху ресницами. Эти ресницы он передал по наследству Максу. Лицо у него было более узкое, сухощавое, с орлиным носом, тонкими, четко очерченными скулами и чувственно изгибающимся ртом. Это был Макс — возмужавший, повзрослевший, но не постаревший; Макс, набравшийся уже немалого жизненного опыта, Макс, обретший немного мудрости и чуточку здравого смысла.

Томми улыбнулся ей, поцеловал в щеку:

— А чем вызваны вздохи?

— Так… ничем.

Взгляд Томми одобрительно скользнул по ней, задержавшись на губах.

— Вы хорошо выглядите, дорогая. Очень хорошо. Должен признаться, я с большим трудом себя сдерживаю.

Энджи улыбнулась, подумав про себя, что смысл последней фразы был ей гораздо более приятен, нежели информация о том, что она выглядит усталой, похудевшей — или даже превосходно.

— Давайте-ка закажем шампанского, — предложила она, — вы уже подняли мне настроение.

Но на середине обеда она отвлеклась и ушла в себя — ее по-прежнему занимала загадка Чака Дрю и Криса Хилла.

— Вы меня не слушаете, — обиженно произнес Томми. — Я вам рассказываю о своей молодости, о том, как проводил время с представительницами вымирающих династий Палм-Бич, а вы…

— Вымирающих династий?! Томми, честное слово, ну что за глупости вы… — Тут она вдруг схватила его за руку и сильно побледнела. — Вот именно! Томми, это именно то самое!

— Простите?

— То самое. Разумеется! Прэгеры! Они же вымирающая династия. Разве не так? Фреду Третьему в этом году будет восемьдесят три. Малышу… ну, Малыш умирает. Фредди всего лишь… сколько?., двадцать пять или около того. У Шарлотты и того меньше опыта. Все это очень, очень хрупко, неустойчиво. Мне кажется, партнеры там что-то замышляют. Думают, что они смогут загрести все себе.

— Но, дорогая, я считал, что «Прэгерс» принадлежит только семье.

— Это так. Даже у меня нет ни одной их проклятой акции. И не думайте, будто я не пыталась их заполучить. Но, Томми, представьте: что будет, если с Фредом Третьим что-нибудь случится сейчас, прежде чем умрет Малыш? Забудьте о том, что по наследству все должно перейти к Шарлотте и Фредди. Клиенты занервничают. Они все начнут грозить тем, что заберут свои деньги из банка. Тогда ведь возможна постановка вопроса о доверии, верно? Предположим, что Фред даже не умрет, что с ним случится удар или что-нибудь в этом роде. Пусть так. Вот тогда-то Дрю и другие налетят, как коршуны, и… Я пока не очень понимаю, какая роль во всем этом отводится переходу Криса Хилла в «Грессе», но я уверена, что ключ к ответу именно тут. Господи, какой план! Умно придумано, ничего не скажешь.

— И представить себе не могу, чтобы старый Прэгер не подумал бы о такой возможности, — возразил Томми. — Он ведь не дурак, верно?

— Нет, но он очень самонадеян. И считает, будто сможет сам управлять банком вечно. Надо мне срочно переговорить с Шарлоттой.

Шарлотта очень внимательно выслушала все, о чем рассказала ей Энджи, и спросила:

— Может быть, нам стоит съездить в Нью-Йорк, встретиться с дедом и поговорить с ним? Вдвоем. Как вам кажется?

— Может быть, и стоит, — ответила Энджи.

Но в Нью-Йорк они не поехали.

Малышу внезапно стало хуже. Наблюдая за ним весь следующий день — это было воскресенье, — Энджи обратила внимание на то, что у него появились новые тревожные симптомы, ему становилось все тяжелее дышать. Она вызвала врача; тот приехал сразу же, осмотрел Малыша, а потом с мрачным видом вышел в гостиную.

— Боюсь, что теперь его положение стало очень серьезным. У него воспаление легких, в общем-то не особенно сильное, но, поскольку мускулы так ослаблены, это и вызывает затруднения с дыханием. Я ему пропишу антибиотики, это немного поможет. Но сейчас у него начинает сдавать сердце, а это самое главное. Оно было подорвано инфарктом несколько лет назад и теперь начинает отказывать. Я весьма сожалею, миссис Прэгер. Весьма сожалею.

Цветы, присланные Мэри Роуз, — вот что заставило в конце концов Энджи разрыдаться. Вплоть до того самого момента, как она прочла приложенную к букету визитную карточку, она держалась мужественно и спокойно, даже несколько холодновато, вежливо улыбалась посетителям, отвечала на телефонные звонки, отдавала необходимые распоряжения. Она настояла на том, чтобы похороны проходили в деревне, в той же самой церкви, где всего полгода тому назад состоялось их с Малышом венчание. И соглашалась, что да, устройство похорон там создает дополнительные организационные трудности, но она уверена, что Малышу бы это понравилось.

Энджи пригласила на похороны довольно много народу — друзей, коллег, членов семьи. Она говорила, что Малышу это тоже бы понравилось, как и прием больше чем на пятьдесят человек, который она устроила после похорон, с буфетом, закусками и с пианистом, игравшим любимую музыку Малыша: старый классический джаз, лучшие вещи Коула Портера, Роджерса, Харта. Вся жизнь Малыша была одной сплошной вечеринкой, говорила она, и нет оснований изменять этой его привычке только из-за того, что на сей раз сам он участвовать уже не сможет. Всех приглашенных предупредили, чтобы они не одевались в черное, поскольку им предстояло присутствовать не на обычных похоронах; почти все на самом деле последовали этому предупреждению, и тем не менее, когда сама Энджи вошла в маленькую деревенскую церковь одетая в довольно короткое ярко-красное платье, и только волосы у нее были перехвачены сзади черной лентой, чтобы внести все же в происходящее ноту траура, на мгновение возникла атмосфера почти физически ощутимого общего шока. Справа и слева от Энджи стояли Спайк и Хьюди, еще слишком маленькие для того, чтобы воспринять смерть не как обычное рядовое дело, но как нечто особое, необратимое; оба они были одеты в одинаковые светло-серые хлопчатобумажные пальтишки, выглядели очень важно и непрерывно вертелись, разглядывая собравшихся и улыбаясь им во весь рот. Если не считать их, то в первом ряду Энджи стояла одна; позади нее, вдоль второй скамьи, выстроились Фредди, Кендрик, Мелисса и Фред III; здесь же стояла и няня двойняшек — на случай, если бы понадобилось срочно выводить их из церкви.

Бетси не приехала: у нее была ангина, и врач сказал, что напряжение, связанное и с самой поездкой, и, главное, с ее печальной целью, может привести к фатальному исходу. Бетси яростно спорила, доказывая, что она должна ехать, но потом вдруг сразу сдалась и почти с видимым облегчением приняла укол валиума, который сделал ей врач. Фред стоял в церкви, выпрямившись и высоко подняв голову, внешне совершенно бесстрастный. Он хоронил уже второго своего ребенка, — вызванная этим душевная боль была почти невыносима, — но Фред обладал мужеством и стойкостью, которые с годами у него, кажется, только укреплялись. Лишь когда в церковь вошли хор и викарий и Мелисса незаметно всунула свою ладошку в руку деда, только тогда глаза его ненадолго заволокло слезами. Он, однако, встряхнул нетерпеливо головой, словно старый боевой конь, кашлянул, прочищая горло, и запел «Властителя всех надежд» громче любого из тех, кто был в церкви; и лишь на самой последней строке голос его сорвался, и Фред, порывшись в карманах, извлек носовой платок и довольно громко высморкался.