Злые игры. Книга 3 - Винченци Пенни. Страница 41

— Ой, как тут чудесно, — проворковала Мэри Роуз, — я только на одну минуточку.

Они сидели в крошечной гостиной, под лестницей, пили отличный кофе, который сварил Томми — он умел прекрасно это делать. Макс, в душе готовый убить его, старательно разыгрывал спектакль, будто бы не знает, где что в этом доме находится; и тут-то перед домом остановилось такси и кто-то изо всех сил забарабанил в дверь; это была Георгина, а в ручной колыбельке, что стояла у ее ног, крепко спал Джордж.

Глава 55

Георгина, июль 1987

Она была слишком потрясена и слишком удивлена, чтобы что-то врать. Собственно, причина всего последовавшего заключалась в этом и только в этом. Все бы вышло совсем по-иному, если бы она ожидала встретить тут Мэри Роуз; но Георгина не ожидала ни этого, ни того, что ей придется сразу же отвечать на вопросы. И прежде всего на тот самый главный вопрос, который постоянно преследовал ее с тех пор, как она почти год тому назад простилась с Кендриком после похорон Малыша. Большинство людей не задавали ей этот вопрос или, по крайней мере, не произносили его вслух; они вежливо надеялись, что им скажут, и в ожидании этого восхищались ребенком или просто проявляли к нему вежливый интерес; но когда им так и не говорили, они сдавались и уходили, и Георгина продолжала жить по-прежнему, окружив себя надежной стеной собственного молчания.

Но Мэри Роуз никак не принадлежала к большинству людей, и поэтому, когда она спросила: «Ну, Георгина, а можно мне узнать, кто же отец этого ребенка?» — Георгина ответила (опасаясь, что Мэри Роуз могла и сама знать или, по крайней мере, серьезно подозревать это): «Кендрик», — и в тот же самый миг все было кончено, безнадежно кончено — убежище, которое она с таким тщанием создавала на будущее ради собственной и Джорджа спокойной жизни, убежище это мгновенно рухнуло и исчезло, словно его никогда и не было.

Если бы, если бы только она сюда не заявилась, если бы только она поехала на Итон-плейс! Но Георгина опасалась, что в том доме может остановиться Мэри Роуз. Если бы только она осталась еще на денек в Шотландии! Но Джордж простудился, вроде бы начинал кашлять, а в Шотландии было холодно и сыро, и Георгина забеспокоилась, ей захотелось побыстрее вернуться назад к Няне, и это желание было сильнее, чем стремление избежать встречи с Мэри Роуз. Если бы только она уехала оттуда более ранним поездом и не опоздала бы из-за этого на пересадку на тот поезд, что шел в Свиндон! Но бабушка настояла на том, что более поздний поезд удобнее, он надежнее и в нем есть хороший вагон-ресторан. И так вот одно «если бы» наложилось на другое, на третье… А конечным результатом стало то, что, столкнувшись неожиданно лицом к лицу с бабушкой Джорджа, прямо задавшей ей этот вопрос, Георгина не смогла придумать ничего другого, кроме как сказать правду.

— Ну что ж, — проговорила Мэри Роуз, — я немедленно звоню Кендрику. Не сомневаюсь, что он захочет сразу же приехать в Англию. Боюсь, для него все это станет очень серьезным потрясением. Твое поведение не просто аморально и эгоистично. Хуже того, оно предельно жестоко.

Георгина готова была с этим согласиться. Раньше она не смотрела на дело с такой точки зрения, она была слишком занята собственной жертвенной участью, но если посмотреть на положение с позиции Мэри Роуз или Кендрика, то такая оценка была справедлива. Она действительно повела себя самонадеянно и жестоко: фактически отняла у Кендрика его ребенка. То, что она сделала, было ужасно, просто ужасно. До самого рассвета Георгина лежала без сна, слушала, как рядом у ее груди посапывал и чихал Джордж; а потом утром позвонила Шарлотте, рассказала ей о случившемся, воспользовалась ее машиной и уехала домой, в Хартест, дожидаться там Кендрика.

Он позвонил ей в тот же день, после обеда; голос у него был подавленный, разговаривал он с ней крайне сухо. Сказал, что на следующий день будет в Англии, и попросил, чтобы кто-нибудь, по возможности, встретил бы его в аэропорту. Георгина ответила, что кто-нибудь обязательно встретит. У нее не хватило мужества сделать это самой; в конце концов Мэри Роуз, перебравшаяся в Хартест и все еще пребывавшая в состоянии бешеной ярости, сама отправилась в Хитроу и привезла Кендрика. Георгину это заставило изрядно поволноваться: подумать только, она всю дорогу будет изливать на него свои гнев и злобу.

Стоял великолепный летний день, и Георгина, взяв на руки Джорджа, уселась на ступени парадной лестницы и стала поджидать Кендрика. Солнце вызолотило зелень парка, озеро напоминало застывшее голубое стекло, над Большой аллеей дрожал нагревшийся воздух. Дом и все, что его окружало, казались погруженными в насыщенное золотистое марево; Георгина сидела, наслаждаясь тишиной и неподвижностью, и думала о том, как хорошо было бы запереть сейчас ворота Хартеста и отгородиться тут вдвоем с Джорджем от всего остального мира.

Увидев, что в ворота въезжает машина, Георгина встала; ею овладело вдруг какое-то странное спокойствие; она вошла в дом, поднялась наверх и отдала Джорджа Няне.

Потом снова спустилась вниз и села на южной террасе. Было очень жарко; Георгина чувствовала, как капельки пота бежали струйкой между ее отяжелевшими грудями. Лошади в стойлах махали хвостами и трясли головами, отбиваясь от надоедливых мух; лес, начинавшийся чуть подальше, за конюшнями, казался тенистым, прохладным и словно приглашал зайти в него. У Георгины даже возникла на мгновение невероятнейшая мысль убежать туда и там спрятаться, но тут позади себя, в столовой, она услышала чьи-то шаги; она обернулась и увидела стоявшего в дверном проеме, точно в раме, Кендрика.

— Здравствуй, Георгина, — произнес он.

— Здравствуй, Кендрик. Как ты?

— Устал. И жарко. Спасибо. Где ребенок? — Он явно давал понять, что не склонен заниматься пустыми разговорами и хочет переходить прямо к делу.

— Он… с Няней. Я подумала, что, если он будет у меня на руках, это получится… — она неуверенно улыбнулась ему, — слишком уж сентиментально. Я могу проводить тебя наверх или иди сам, один, сейчас или потом, как тебе удобнее.

— Оказывается, и мне тоже позволено что-то решать, — заметил Кендрик. — Да, мне бы хотелось его увидеть. Если можно, то прямо сейчас.

— Конечно, можно. Мне пойти с тобой?

— Как хочешь, — пожал он плечами.

А он располнел, подумала Георгина, выглядит старше и вообще как-то изменился. Стал более уверенным в себе, уже скорее мужчина, а не мальчик. Хотя ему ведь двадцать три. Им обоим по двадцать три. Уже не дети. Взрослые люди. Родители.

Они поднялись наверх. Кендрик шел сзади молча. Вид у него был очень мрачный. Георгина вдруг поняла, что Кендрик переживает сейчас страх, свойственный всем родителям: ожидание самой первой встречи со своим ребенком. Для Кендрика Джорджу только сейчас предстояло появиться на свет.

Они поднялись на второй этаж и остановились на площадке у лестницы, напротив двери в детскую; сердце у Георгины билось учащенно и сильно. Из комнаты до них донесся голос Няни:

— Ну-ка, Джордж, давай Няня вымоет тебе животик.

Георгина взглянула на Кендрика и увидела, как у того стало вдруг меняться лицо: в этот самый момент, буквально у нее на глазах, произошло маленькое чудо. Для Кендрика эта донесшаяся из-за двери фраза вдруг превратила Джорджа из чего-то абстрактного в живое существо. Теперь это был уже не просто некий ребенок, что-то такое, что от него спрятали, скрыли, тогда как он должен был об этом знать. Теперь это был человек, настоящий живой человек, со своим животиком и со своей силой воли, достаточной для того, чтобы каким-то образом мешать Няне вымыть этот самый животик. Георгина медленно протянула руку, толкнула дверь, та распахнулась, и они заглянули в комнату.

Няня стояла на коленях на полу, на старом, уже истрепавшемся пробковом коврике, наклонившись над детской ванночкой; а в ванночке, спиной к ним, сидел их сын. У него была упитанная, слегка округлая спинка; попочка была очень маленькая, с крупными ямочками на каждой ягодице. Темные мокрые волосики мягко курчавились на тоненькой нежной шейке; головка у него была опущена вниз, он смотрел на что-то в воде, целиком и полностью сосредоточившись на том, что там разглядывал. Няня подняла голову, кивнула им и снова переключила все свое внимание на ребенка; Кендрик вошел в комнату, Джордж услышал его и обернулся. Он посмотрел вверх, личико его выражало предельное любопытство: это что такое, новое и незнакомое, вторглось вдруг в его мир? Личико было умное и задумчивое, с широкими бровями, курносым носиком, с большими голубыми глазами и очень аккуратным и серьезным ротиком. То, что он пытался поймать в ванне, оказалось желтым пластмассовым утенком; Кендрик посмотрел на этого утенка, и выражение его лица снова изменилось, еще больше смягчившись. Георгина, наблюдавшая за ним, почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она вертела этого утенка в руках, сидя на краю ванны, во время разговора с Кендриком в тот самый день, когда он ушел от нее. В тот день, когда был зачат Джордж.