Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 28

— Вовремя мы остановились, Петр Андреевич — продвинься дальше, то ляхи бы подобного не потерпели, как и император Карл. Недаром один умный человек сказал, что политика есть умение достичь компромисса. А так выжали из ситуации максимально возможное.

— Не все, государь, но следующее возьмем, как только начнется война с османами. А наше столкновение с турками неизбежно произойдет, и тогда мы наводним Подолию своими войсками. И учти, Алексей Петрович — если ляхи не будут воевать с нами супротив турок, то неизбежно начнут уже войну с нами — слишком велики их потери. Почитай, три четверти литовских земель потеряли, почти треть правобережной Украины. А попробуй мы Подолией овладеть — то потеряли бы все, что заняли. Вовремя остановились, я прямо чувствовал, что ляхи с убытком литвинов еще согласятся, пусть скрипя зубами, а вот если мы им значительный ущерб нанесем, дойдем до Волыни, то беда большая произойти может. И когда король Ливонии мне о том прямо сказал, то принял его предложение — писать тебе, государь, поздно было, путь для гонца долог. Да и вице-канцлер Шенборн посоветовал умерить притязания — и так, мол, многовато взяли. Но согласился, когда я ему сказал, что мы поддержим императора в войне против османов, и тем заменим поляков как союзники. Граф долго думал, но карту все же подписал, хотя по морде было видно, что зело недоволен.

Алексей натянуто улыбнулся, прекрасно понимая, что Петр Андреевич Толстой и так вытянул не просто все максимально возможное, но даже сверх того, на что вообще не надеялся. Это по результатам хорошо видно — сам он хорошо знал про совершенный в 1772 году первый раздел Польши, а затем про три следующих, что произошли уже к концу царствования императрицы Екатерины. Билет вытащил на выпускном экзамене, а так как картами разрешено пользоваться, то изучил их в доскональности. Запомнил на всю жизнь, будто отчеканилось в памяти.

И как не крути, выигрыш колоссальный!

Пруссаки получили свое — взяли только то, что и при том «первом» разделе, земли с германским населением, наследство от Тевтонского ордена. Причем за вычетом не такой уж и узкой полоски поморского побережья и областью епископа Вармии, что достались долей шведам. А вот австрийцы приобрели раз в семь меньше того, что досталось им в реальной истории. Только западную часть Малой Польши, Подгорье с Краковым, а вот огромную Галицию, которую поляки Русским воеводством именовали, отобрать не удалось. Хотя кусок изрядный, размером с Королевскую Пруссию, которую к своим рукам «брат» Фридрикус прибрал. Но так вышло — ведь не участвовали они в общих планах с самого начала, а присоединились в конце. А тут в ходу железное правило — опоздавшим кости!

А вот «герр Петер» получил земель столько же, что пруссаки, шведы и австрийцы в совокупности — его на переговорах Меншиков представлял, тот еще дипломат оказался — напористый, наглый, хитрый, и за словом в карман не лез. К обещанной польской Лифляндии, Инфлянскому воеводству, что отошли России по первому разделу, «отжал» всю Жемайтию — Литву в современной истории его мира, только без Вильнюса с окрестностями. Заодно «покровителем» герцогства Курляндского стал вместо польских королей, и можно не сомневаться, что со временем включит в состав своего Ливонского королевство. А это территории, полученные после третьего раздела, когда произошла полная и окончательная ликвидация польской государственности. И если глянуть на карту, то все три прибалтийские республики с Калининградской областью «дражайший герр Петер» своей «вотчиной» сделал, где-то уступив кусочки, но контурами полностью соответствуют. К тому же у него есть Кольберг в Померании, нехилый такой анклав по размеру, да и «Парадиз» свой вернет обратно — уцепился мертвой хваткой и выпрашивает постоянно, письма «слезливые» пишет.

А ведь теперь придется его отдать — тут все на честности держится, раз обещано королям, то слово выполнять надобно. Так что и Карл свой Выборг получит, не жалко отдать, не будь их весомой поддержки, вряд ли бы удалось такое приращение земель совершить. И оно того стоило, особенно если на карту хоть мельком взгляд бросить.

— Будем считать, Петр Андреевич, что православные земли в Литве все наши, а тамошние католики нам и даром не нужны. Ведь уперлись в их города, и дальше продвигаться не нужно, уперлись.

— Ты прав, государь, хотя православных там хватает, можно до Вильно идти, и даже до Берестья, заняв все Полесье. Но, думаю, достаточно Минска и Пинска на Припяти — и так кусок велик, тут бы самим не подавиться. А вот на украинских землях православных большинство на Волыни, и там нас встретят с радостью — ляхов там люто ненавидят. Но не сейчас — нужно время, и державу нашу устроить по твоим взглядам, Алексей Петрович, и армию должную выпестовать. Пока рановато будет, но через двадцать лет уже можно будет, государь, весь православный русский люд под твою руку взять. Ты молод, и сам это сделаешь, жаль, что я не увижу, стар годами, немощи телесные одолевают, хожу уже с трудом…

— Не жалуйся, все мы в трудах. А ты еще много проживешь, мне это ведомо, а будешь верен, то не скончаешься в Соловецкой обители через десять лет, пережив сына, что умрет в соседней келье. Да и второго сына пережил ты на год — он ведь тоже рано умер…

Алексей осекся — он нечаянно выложил знания об истории, которая тут произойти не может. Хотел отшутиться, но взглянув в смертельно бледное лицо Толстого, осекся. И голос того стал таким же мертвецким.

— Тебе ведомо будущее, государь, я в том не раз убеждался, и служить буду тебе верно, — старик буквально сполз с занимаемого кресла, и встал перед ним на колени. И это было не притворство — слезам верить нельзя, но такую бледность ни один лицедей сотворить не сможет.

— Ведомо, но то случилось бы после моей казни в прошлом году, которую исполнил ты с Меншиковым. Только в расчет не взяли, что мой сын на престол взойдет, а сторонники, те, кто смерти избежал, с вами давние счеты сведут. Вот и поплатились вы оба, лишившись всего в одночасье. Но ты свой выбор правильно сделал — вот потому предначертанная тебе судьба иная будет, и проживешь ты еще очень долго к пользе державы нашей…

Рубль Петра Алексеевича — война со шведами в разгаре и доля серебра в сравнении с талером уже значительно уменьшена. А по весу уже в два с половиной раза уступает тем параметрам, что были еще при его отце — инфляция, обесценивание денег и тогда происходило…

Глава 30

— Сдохнешь ты у меня здесь, тварь! Думал не найду, не отыщу⁈ Ан нет, попался — слишком много на тебя улик нашли, а «гнать след» мои люди умеют, хорошо тому обучены! Говори, облегчи душу! Жги!

Петр говорил горячечно, пересыпая русские и немецкие слова — подвешенный перед ним на дыбе остзейский дворянин хорошо знал оба языка. Вот только куда делся его прежний горделивый вид — сейчас под ударами кнута извивался червь, такой же красный и весь в рубцах. Три часа запирался, кричал, что судить его может только ландтаг, но «герр Петер» палаческое ремесло освоил в тонкостях. И полчаса тому назад он «дожал» заговорщика — тот, пронзительно крича от боли, проговорился. А дальше нужно было продолжать давить, чтобы боль не прерывалась, и тогда начнут говорить не кусочки, а всю правду целиком, рассчитывая, что признание избавит от мук.

— Ненавижу тебя, ненавижу! Чтоб ты сдох!

Налитые кровью глаза уставились на Петра — там застыла жуткая смесь бессильной ярости, перемешанной с животным ужасом. Видимо, рассчитывал на то, что «герр Петер» его прибьет в горячке, и тот был готов это сделать. Вот только ему не дали легкой смерти — в подвале находился еще один человек, крайне заинтересованный ходом следствия.

— Ты говори, говори, испражняйся, — Меншиков был на диво спокоен в отличие от Петра. Опыт у фельдмаршала в таких делах преизрядный, стрельцов тоже пытал, вместе с царем на пару. А так как ловко орудовал топором, то во время массовых казней «помогал» тем боярам, что от ужаса не могли убить своих жертв, отсечь голову с одного раза, и те отчаянно вопили, призывая их избавить от мучений. Вот Алексашка и помогал, причем в такой ситуации даже откупное брал с аристократов, которым царь устроил кровавую круговую поруку. И при этом позже хвастался, что лично казнил или добил полтора десятка стрельцов, больше всех.