Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи. Страница 86

Тебе плевать и на погоду, и на прогулку. Из головы не выходит Ирен

(жертва, все еще находящаяся в шоке),

и ты хотел бы позвонить какому-нибудь коллеге, чтобы узнать, как у нее дела. Но у тебя нет ни одного номера телефона, ты ни с кем не сблизился за два месяца; в офисе никто не уверен в своем будущем, все думают только о собственных проблемах, и, отработав восемь часов, молча расходятся по домам. Придется ждать понедельника. А можно было бы навестить Ирен в больнице, принести ей букет цветов. Хотя, наверное, она спит под львиной дозой снотворного и болеутоляющих.

Ты дремлешь.

Порой утопая в объятиях сладкого сна.

Вечером тебе настолько лучше, что ты встаешь с постели, идешь в гостиную и садишься на велюровый диван. Только голова еще немного побаливает.

– Смотрите-ка, кто к нам пришел, наш больной, – говорит Лучана, но в ее словах нет ни намека на чувство. Одна скука. – Что приготовить на ужин?

– Ничего, у меня в животе еще не успокоилось. И эта история с Ирен, не могу поверить…

– Да, мой хороший, конечно, ужасно, такая милая девушка… – тебе кажется или в голосе Лучаны звучит ревность? – Но поесть все равно надо, – сразу меняет тему Лучана. Она не понимает, что ты чувствуешь. И тебе вдруг становится ясно, что вашим отношениям пришел конец, что поезд катится под откос. – Ты со вчерашнего дня ничего не ел. Сырный суп будешь?

Ага, спасибо, и хрена добавить не забудь, хочешь сказать ты, но просто киваешь и включаешь телевизор. Лучана уходит на кухню.

– Надеюсь, завтра тебе станет лучше, – кислым голосом шепчет она. И начинает готовить.

Ты щелкаешь пультом, пытаясь найти выпуск новостей. Но об изнасиловании больше не вспоминают – по всем каналам говорят лишь о пожаре в роскошном здании «Торино-Бене», где огонь уничтожил дорогие гобелены, черт бы их побрал. Конечно, кого интересует судьба несчастной девушки! Гобелены куда важнее.

Не надо лицемерить, думаешь ты, чувствуя укор совести. Если бы вы были незнакомы, тебя бы это так не волновало, правда?

– Дорогой, суп готов!

С ума бы не сойти от счастья.

Все тело невыносимо ломит.

Ты идешь на кухню, вяло ешь, голова кружится.

Лучана наблюдает, с каким выражением лица ты черпаешь ложкой безвкусную жижу, и предлагает посмотреть фильм. Ты соглашаешься. Очень хочется спать, и, хотя ты весь день провел в постели, бороться с желанием снова прилечь на диван нет сил.

Примерно в полдесятого, посмотрев больше часа историю о сказочном мире Амели (как ты продержался так долго?), ты впадаешь в спасительное оцепенение и сказочный мир своих кошмаров.

Сквозь дрему чувствуешь, что Лучана смеется и щекочет твои ноги, которые ты положил ей на колени, когда садился на диван. Тебе хочется пнуть ее, сказать, чтобы она заткнулась, но кошмар берет верх над реальностью, превращая ее в усталый, то стихающий, то нарастающий гул грязной окраины ночного Турина.

Какая-то непреодолимая сила переносит тебя на самый север мегаполиса, где растут лохматые платаны с когтистыми ветками, а из трещин в асфальте торчат ядовито-зеленые сорняки, как редкие волосины, оставшиеся у пациента после химиотерапии. От жуткого холода зубы у тебя начинают стучать, выбивая ритм, словно обезумевшие кастаньеты.

Клак-клак-кла-кла-клак!

Ты стоишь босиком и дрожишь, озябший и удивленный. Окна заброшенного производственного склада с разбитыми стеклами улыбаются тебе, как щербатые рты с выбитыми в драке зубами. Ты знаешь это место, в детстве играл здесь в войнушку со своим братом и соседскими пацанами. Кто-то рассказывал, что в семидесятые тут погибли несколько рабочих, причем с ними случилось что-то ужасное. Спущенный желтый мячик, похожий на череп, смотрит на тебя пятиугольными глазницами. Ты пинаешь его и чувствуешь прикосновение дряблой мокрой резины.

Потом подходишь к зданию, черный силуэт которого чернеет на черном небе.

Из стены по желобу вытекают густая жидкость и волны крика. Да. Там кто-то кричит. Человек. Он кричит от боли. И от страха, что боль станет еще сильнее. Он в этом не сомневается. Кричит, потому что слышит, как ты подходишь к огромной раздвижной двери в заброшенный склад, потому что шаги твои предвещают недоброе, потому что не хочет умирать.

Но во сне ты знаешь – он умрет, умрет ужасной смертью. Видеть это невозможно, и ты пытаешься закрыть глаза руками и проснуться, но что-то похожее на два сухих листка падает тебе на щеки. Картинка не исчезает. Ты касаешься скул, берешь в руки две тонкие мембраны, два гнилых полумесяца и изучаешь их. Через несколько секунд понимаешь, что это твои веки. А без век ты вынужден смотреть, влекомый любопытством и отвращением. Ты хочешь смотреть.

Крики прекращаются. Из желоба льется звон. Мраморная плитка неба разбивается на кусочки, а между ними проступает маслянистый серебристый небосвод. Какая-то сила давит на наш мир, на вселенную-зомби и пытается поглотить реальность, где ты бултыхаешься столько лет.

Ты хочешь вернуть веки на место, вставить их, как контактные линзы, но понимаешь, насколько это бессмысленно. Тебе не страшно, скорее – противно, и ты выбрасываешь их в илистую лужу. Понимая, что это всего лишь сон. Откуда-то, как из старой музыкальной шкатулки, доносится саундтрек к «Амели».

Дверь в помещение (вместо ручки – моток железной проволоки, грохочущей в ночной тишине), медленно-медленно открывается, и твой взгляд, притянутый какой-то неведомой силой, устремляется внутрь.

Там все уставлено станками и ваннами для приготовления химических смесей; никого нет. Ты останавливаешься на пороге, разглядываешь тени, принюхиваешься.

И чувствуешь запах.

Какой омерзительный сон.

От запаха, щекочущего нос, у тебя начинают течь слюнки, а живот голодно урчать. Все вокруг сразу перестает казаться ужасным и пугающим. Ты ухмыляешься. Похоже, кто-то готовит мясо на гриле или поджаривает на сковороде бекон.

Странно – запах такой манящий, сильный и реальный, во сне так не бывает…

Неужели это Лучана что-нибудь готовит на завтра?

Ты не можешь проснуться. Боже правый, ты просто не можешь проснуться.

Откуда-то снизу, из большого бака, наполовину скрытого станком, напоминающим обезглавленного японского робота, доносится шипение. Ты перешагиваешь через порог.

Спрашиваешь:

– Здесь есть кто-нибудь? – а потом добавляешь идиотскую фразу. – Можно бутерброд с бекончиком?

В ответ у самого твоего носа раздается низкий голос, который становится все тише и тише, пока не переходит в шипение, и ты слышишь нелепые, непонятные слова:

– Это пригород зла. Здесь случаются плохие вещи, здесь внутри человека могут вырасти глаза. Здесь земля питается асбестом, а среду удобряют опухоли и раны; это единственные боги, которым здесь поклоняются…

Ты делаешь пару шагов, но в нескольких метрах от погруженного во тьму входа в помещение, откуда пахнет грилем и сочными отбивными, мозг вдруг решает, что туда тебе не надо. Дверь начинает трястись и захлопывается с резким грохотом. За секунду до этого ты улавливаешь в темноте, справа от тебя, какое-то неясное движение и при свете луны, висящей за твоей спиной, успеваешь увидеть растянутый в улыбке рот с длинными кривыми зубами, битком набитый беконом, и два уставившихся на тебя белых глаза без век.

В этот момент пузырь внезапно обрушившегося на тебя слепого страха взрывается. И вот ты уже летишь на диван сквозь залитые золотыми вспышками умирающего заката мягкие облака, на которых сидят юные обнаженные девочки и облизывают свои соски.

Ты разглядываешь их, улыбаешься и чувствуешь, как член приходит в волнение. Недовольная Лучана трясет тебя за плечо, диван проваливается в какую-то патоку, и ты просыпаешься в собственной гостиной.

– Андреа, фильм закончился. Да уж, с тобой так весело смотреть – уснул еще на середине… Пойдем спать…

Спать больше не хочется.