Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор. Страница 10

…стой же, стой, не скройся в дали,

Благ своих нас не лишай;

Наша жизнь есть путь печали

Ты цветы в ней насаждай!

Какие-то мгновения казалось, что Екатерина застыла в нерешительности; затем, будто бы что-то решив, она опёрлась о руку Зубова и пошла к выходу, мы с Костей и статс-дамами отправились за нею следом, и были уже у самого экипажа, когда нас нагнал шумный, задыхающийся Потёмкин.

— Матушка, вы нас уже покидаете? — экспрессивно воскликнул он. — Без вас и праздник не в праздник!

— Увы, мой друг; я теперь утомилась. Годы уже не те! — произнесла императрица, протягивая ему руку для прощального поцелуя.

Гигант в алом кафтане упал на колени на брусчатку дорожки, и, схватив ладонь императрицы обеими руками, приник к ней лицом. Секунда тянулась за секундою, а он всё не отрывал лица от руки Екатерины. Мы не могли понять, что происходит. Вдруг склоненные его богатырские плечи содрогнулись; глухие рыдания донеслись до нас. Платоша Зубов, с кислым видом наблюдавший эту сцену с подножки кареты, скривился ещё сильнее и залез внутрь, откинувшись в темноту её роскошного салона.

Мы старались не глядеть друг на друга и не слышать этих ужасных мужских рыданий; но не слышать их было невозможно.

Почему этот могучий, смелый кавалер, как никто, облечённый богатством и властью, осыпанный милостями и бриллиантами, плакал теперь на пороге роскошного своего дворца? Оттого ли, что он постарел; состарилась и любимая когда-то им женщина; и он уже неспособен дать ей того, что действительно нужно, а в карете уже сидит молодой и глупый кавалер, с которым она ещё способна хоть на мгновение забыть, как разрушительно время; оттого, что закончился праздник, посвященный его триумфу, и с хоров уж слышится шёпот: «вспомни о смерти».

Наконец Екатерина, постепенно высвободив руку, сказала Потёмкину какие-то ласковые слова, и лакей подсадил её в карету. Она обернулась в окно; в глазах её блестели слезы. Карета наша тронулась. Потёмкин провожал её, стоя на коленях в своем алом мундире. Они глядели друг на друга, не зная, что это — в последний раз.

* * *

Через две недели Потёмкин уехал из Петербурга к себе в Новороссию. За собой он оставил долгов на восемьсот пятьдесят тысяч рублей, впоследствии покрытых императрицей. Петербург же был взбудоражен новостями из Польши.

3 мая 1791 г. в Варшаве приняли новую конституцию Польши, — итог заседания «четырёхлетнего сейма» При принятии её королевская партия действовала бесчестно. Новая Конституция не имела шансов быть принятой обычным порядком, поэтому была проведена заговором: 3 мая на сейме присутствовало не более 157 депутатов, не менее 327, не будучи оповещены о заседании, отсутствовали.

Разговоры о произошёдшем в Варшаве заняли на какое-то время все салоны Петербурга; было понятно, что вопрос с Турцией, в целом, решён, и Россия не останется в стороне от польских событий. Ведь наша страна гарантировала незыблемость предыдущей польской конституции, так вызывающе теперь нарушенной.

При первом случае я завёл разговор о происходящем с нашими дипломатами. Поскольку первая звезда нашей внешней политики — граф Безбородко, — отбыл на переговоры в Яссы, и вообще он был нехороший человек, а вице-канцлер Остерман, честно говоря, никогда не особенно не блистал дипломатическими талантами, самым компетентным человеком оказался третий член коллегии иностранных дел — граф Морков.

К нему то я и пристал на ближайшем куртаге.

— Аркадий Иванович, что же там происходит, в Польше?

— Ну что вам, Александр Павлович, сказать… Поляки очень взбудоражены переговорами России о мире с Турцией!

— Вот как? А какое им дело до наших дел с Турцией? Разве их это как-то касается?

Морков тонко улыбнулся, что на его изрытом оспинами толстогубом лице выглядело совершенно отталкивающе.

— Видите ли, Ваше Высочество… Европа, в сущности, очень невелика,И всё в ней взаимосвязано. Так, в прошлую нашу войну именно Польша компенсировала нам то, что мы должны были взять, но не получили с Турции…

— Как это?

— Поляков признали виновными в той войне, что завершилось заключение Куйчук-Кайнаджиссткого мира. Тогда меж Берлином и нами последовал трактат, который в Варшаве называют «разделом Польши». Пример показали австрийцы, дерзко забравшие у Польско-Литовской республики некоторую спорную область. Тогда же и Пруссия забрала у них область, лежащую между Померанией и Восточной Пруссией.А мы получили территории Белорусские, но взамен отказалась от своих требований относительно независимости Дунайских княжеств, отказалась от острова на Архипелаге для себя, ограничив наши приобретения в турецкой войне лишь областью между Днепром и Бугом.

— Вот как? Ну, тогда понятно, почему поляки сейчас так паникуют. Считают, что их снова обвинят в войне! А вообще, что сейчас происходит в Польше?

Улыбка Моркова стала ещё шире, отчего мне на память пришёл Чеширский кот.

— Одним словом, Александр Павлович, — страшный бардак! Вельможи, постоянно недовольные, в постоянном соперничестве друг с другом, гоняются за пенсиями иностранных дворов, чтоб подкапываться под свое отечество. Потоцкие, Радзивиллы, Любомирские разорились вконец от расточительности. Князь Адам Чарторыйский большую часть своего хлеба съел еще на корню. Остальная шляхта всегда готова служить тому двору, который больше заплатит. В столице поражает роскошь, в провинциях бедность. На 20 миллионов польских злотых ввоз иностранных товаров превысил вывоз своих! Поляки делают огромные долги у голландских банкиров, и скоро их внешняя задолженность превысит нашу!

— Ежедневно происходят такие явления, которые невероятны в другом государстве: злостные банкротства купцов и вельмож, безумные азартные игры, грабеж всякого рода, отчаянные поступки, порождаемые недостатком средств при страшной роскоши. Преступления совершаются людьми, принадлежащими к высшим слоям общества. И какому наказанию подвергаются они — никакому! Где же они живут, эти преступники, — в Варшаве, постоянно бывают у короля, заведывают важными отраслями управления, составляют высшее, лучшее общество, пользуются наибольшим почетом. Хотите знать палатина, который украл печать? Или графа, мальтийского рыцаря, которому жена палатина Русского недавно говорила: «Вы украли у меня часы, только не велика вам будет прибыль: они стоят всего 80 червонных». Кавалеры Белого Орла крадут у адвокатов векселя, предъявленные их заимодавцами. Министры республики отдадут в заклад свое серебро через камердинера, а потом отошлют этого камердинера в деревню, да и начинают иск против того, кто дал деньги под заклад, под предлогом, что камердинер украл серебро и бежал, а через полгода вор опять служит у прежнего господина. Другой министр захватил имение соседа; Постоянный совет решил, что он должен возвратить захваченное; несмотря на это, похититель велел зятю своему, полковнику, вооруженною рукою удерживать захваченное. Немедленно загорается битва между солдатами полковника и крестьянами законного владельца; полковник прогнан, но 30 человек остались на месте битвы. Один магнат уличается перед судом в подделке векселей; другой отрицается от своей собственной подписи; третий употребляет фальшивые карты и обирает этим молодых людей — в числе обыгранных был родной племянник короля; четвертый продает имения, которые ему никогда не принадлежали; пятый, взявши из рук кредитора свой вексель, раздирает его в то же мгновение и велит отколотить кредитора; шестой, занимающий очень важное правительственное место, захватывает молодую благородную даму, отвозит в дом, где велит стеречь ее своим лакеям, и там насилует. Английский посланник с каждою почтою просит свое правительство отозвать его из Польши: он говорит, что, исполняя здесь обязанности посла, он унижает свое достоинство честного человека. Большая часть здешнего высшего блестящего общества в другой стране подверглась бы преследованию закона. Тот, кто в иной стране почитался бы как мошенник, в Польше будет честнейший человек! Ах, Александр Павлович, если хотите знать про Польшу, я вам так скажу: дом, разделённый в себе, не устоит!