Лягушка Басё - Акунин Борис. Страница 10
- Как это пуст? Почему пуст? А где же они?
Котэ говорил.
Мы постучали, входим.
Молодой князь над бумажками сидит. Готовится наследство принимать. Иван Степанович рядом, тоже с бумажками.
Молодой князь жалобно поморщился:
- Господин Фандорин? Неужели вы снова будете меня мучить?
- Мы не к вам, а к г-господину управляющему. Вы слышали, как разбойник Каха Кобулетели угрожал Луарсабу Гуриани?
- Абраг? Да, он угрожал отомстить Луарсабу Вахтанговичу. Многие это слышали, не только я. Но почему вы об этом спрашиваете?
- Потому что в оранжерее не заперто окно, а на земле отпечатки сапог абрага. Наше п-преступление разгерметизировалось.
- Отца убил Каха Кобулетели?! - воскликнул Котэ ( я уже говорил – у него что ни слово, то восклицание). - Это она виновата, бесстыжая тварь!
- О ком вы? – спросил Фандорин.
- О мачехе! Я видел их вдвоем, ее и абрага! Неделю назад! У нее в комнате! Я проходил по саду, они у окна стоят. Я глазам не поверил! Побежал к отцу! Он схватил револьвер, но разбойник уже исчез! Ах вот оно что! Волчица вступила в связь с бандитом, чтобы он избавил ее от мужа!
- Вы видели абрага у княгини? С-собственными глазами?
- Как вас сейчас!
- Так вот почему князь вдруг решил изловить разбойника! – Иван Степанович покачал головой. – Я, признаться, удивился, отчего это его сиятельство так развоевался. Костенька, почему мне не рассказал про абрага и княгиню?
- Дядя Ваня, отец с меня слово взял! Сказал: «Никто не должен знать, что Луарсаб Гуриани опозорен». – И как застонет: - Боже, нет! Это моя вина, только моя! Если бы я не был трусом, я бы расправился с оскорбителем нашей семьи сам! И дорогой папá остался бы жив! Я тряпка, я ничтожество!
Стоны перешли в рыдания. Иванэ стал совать молодому человеку платок.
- Что ты, милый, что ты! Не казнись. Если бы ты набросился на этого страшного человека, он тебя убил бы.
Но Котэ заливался слезами. Руками машет, кожаная блуза скрипит – хоть уши затыкай.
- Пусть лучше бы я умер, чем стал виновником смерти отца! Не утешайте меня! Я никогда себя не прощу! Господи Иисусе, милосердный и всепрощающий, смилуйся надо мной!
Еще и на коленки бухнулся, к иконам пополз, крестится. Вот как сильно переживал.
Тут дверь открывается – княжна Нателла.
- Дядя Ваня, я к вам шла. Слышу – крики. У Константэна опять истерика? Что стряслось на этот раз?
- Я виновен в смерти папочки! – всхлипнул Котэ.
- Да-а? – удивилась княжна. - А я была уверена, что мамá. Тогда вообще отлично. Ей наследство теперь не положено, ты на каторгу пойдешь. Всё мне достанется.
Иван Степанович за голову схватился:
- Наташенька! Костя не в том смысле!
- Как это не в том? – Маленькая стерва ткнула в брата пальцем. – Он сам признался! Господа, вы свидетели!
- Ты вся в свою мать! Такая же гадина! – дрожащим голосом пробормотал Котэ.
И получил в ответ:
- От гадины слышу!
- Дети, дети, ради всего святого! – метался между ними Иванэ.
Я бы еще посмотрел и послушал, как собачатся эти аристократы, но батоно Эраст взял меня за руку и увел. Пойдемте-ка, говорит, с княгиней потолкуем. Есть о чем.
И мы пошли с Синей половины на Розовую.
К ее сиятельству Фандорин вошел без стука. Грозный, как туча над горами Кавказа.
- Сударыня, что за отношения связывают вас с разбойником Кахой Кобулетели?
Ее сиятельство сначала вспыхнула, потом побледнела.
- Не понимаю, - говорит, - о чем вы… И как вы смеете ко мне врываться?!
- При аресте всегда врываются. Отвечайте, иначе я немедленно сопровожу вас в п-полицию! Абрага видели с вами за неделю до убийства. Здесь, у вас!
Она:
- Кто видел?!
- Неважно кто. Важно, что есть свидетель. Это раз. Вашего супруга убил Кобулетели. Это д-два. Вы мужа люто ненавидели. Это три. У меня все основания полагать, что абраг убил князя по вашему заказу, а свалить убийство вы намеревались на пасынка, чтобы потом оспорить завещание. Это четыре. Для полиции более чем достаточно. Рассказывайте, как было дело, иначе я немедленно ее вызову!
- Нет! Всё было совсем не так! – вскричала княгиня.
(Обратите внимание, что я говорю «вскричала». Это простые женщины кричат, орут или вопят, а ее сиятельство именно вскричала. Можно еще сказать «возопила». Потому что благородная дама, а не какая-нибудь кухарка).
- Каха… , - она поправилась, - то есть абраг Кобулетели действительно явился ко мне сюда. Но я его не звала. Он сам.
- Почему? З-зачем?
Лейла Гуриани потупила взор (а кухарка просто повесила бы голову или опустила глаза).
- Я знала его когда-то… Почти двадцать лет назад, когда он еще не был абрагом… Мы любили друг друга, мечтали пожениться. Но у него не было ни гроша, у меня тоже… Когда меня насильно выдали за Луарсаба Гуриани, Каха с отчаяния ушел в горы и стал тем, кем он стал… Это очень печальная история…
- Почему же он вдруг явился сейчас, через столько лет?
- Он сказал, что все эти годы любил меня. Что теперь у него много денег. Звал меня бежать с ним от этой постылой жизни. Уехать за границу…
Вай ме, думаю, какая история! Будет что моей жене Мзие рассказать. И не только жене!
- И что же вы ему ответили? – спросил Фандорин.
Она помолчала немного, глаза платочком вытерла.
- ...Мужчины странные. Они живут прошлым. Мы, женщины – только настоящим. Да, когда-то я была влюблена в высокого, статного юношу. Но это было очень давно. Я стала другая. Я всё забыла. Моя жизнь постылая, это правда, но это не значит, что я готова бежать за тридевять земель с каким-то мизераблем. Так я ему и сказала… А потом в дверь начал стучать мой муж, и я помогла Кахе скрыться... Мужу сказала, что у меня никого не было. Он не поверил, но это его дело. Я знала, он будет помалкивать. Побоится слухов. Вот и всё, что было, клянусь вам!
Батоно Эраст смотрел на нее исподлобья пронзительным взглядом. Это называется «испытующе» - я тоже так умею. На дочек смотрю, когда набедокурят.
- Что ж, сударыня, если это правда... и если правда, что вы больше не любите этого «м-мизерабля», для вас не составит труда отправить ему записку, которую я сейчас продиктую. Это единственный для вас способ отвести п-подозрение. Если я правильно понимаю особенности грузинской жизни, Каха Кобулетели продолжает спокойно жить у сестры?
- Да. Он сказал, что будет ждать, не передумаю ли я.
- Полиция наверняка это з-знает, но, насколько я понимаю, соваться под пули не станет, - задумчиво произнес Фандорин. – Мне, пожалуй, идти туда тоже не стоит. Каха, вероятно, встретит чужого человека нервно, и вместо допроса произойдет п-перестрелка... Значит, нужно выманить подозреваемого сюда. Садитесь, пишите.
Княгиня послушно взяла листок, окунула ручку в чернильницу. Вот как выдрессировал тигрицу дрессировщик!
Он продиктовал:
- «Сегодня в восемь у меня». Полагаю, этого будет д-достаточно.
В восемь часов вечера в ноябре уже темно.
На столе горела одна-единственная свечка. Оно освещала только лицо княгини Лейлы. Ее сиятельство сидела и спокойно раскладывала пасьянс, вот какая это была женщина. Я волновался, она – нет.
Нас с Фандориным было не видно, мы спрятались сбоку от окна. Играла тихая музыка. На столе тренькала маленькая шкатулка.
Я шепчу:
- Батоно Эраст, а у вас пистолет есть?
- Нет, - говорит. - В Турцию с оружием не пускают.
- Давайте, - говорю, - я принесу из оранжереи какую-нибудь саблю. Он настоящий Голиаф, этот Каха!
- Не надо саблю, - отвечает.
Я хотел поспорить, но тут – цок-цок-цок – в стекло постучали.
Пришел! Каха пришел!