Ферма трупов - Корнуэлл Патрисия. Страница 17

Он вытащил внутренности. Печень носила следы легкой степени жирового перерождения.

— Нет, не удалось, — ответила я. — И, должна сказать, в подобных случаях использование ароматических веществ практикуется в основном, когда участников двое или больше.

Дженретт поднял на меня глаза.

— Почему?

— К чему лишние хлопоты для одного себя?

— Да, думаю, в этом есть смысл. — Он опорожнил содержимое желудка в коробку. — Немного буроватой жидкости, только и всего, — заметил он. — Ну, что-то похожее на орешки. Вы говорили, он прилетел в Эшвилл незадолго до того, как обнаружили тело?

— Да, верно.

— Тогда он, вероятно, в самолете грыз арахис. И употреблял спиртное — уровень алкоголя в крови ноль четырнадцать промилле.

— Скорее всего он продолжил выпивать и дома, — добавила я, вспомнив стакан с бурбоном в спальне.

— А если, как вы говорите, участников может быть больше одного, имеются в виду гомосексуальные или традиционные сексуальные отношения?

— Гомосексуальные зачастую, — ответила я. — Но ответ, как правило, может подсказать порнография.

— Он разглядывал обнаженных женщин.

— Точнее, их фотографии присутствовали в найденных рядом с телом журналах, — поправила я его. Нам не было известно доподлинно, на что Фергюсон смотрел. Вблизи его трупа лежали порножурналы — вот все, что мы знали. — Кстати, немаловажно и то, что мы не обнаружили других порнографических материалов или атрибутики сексуального характера, — добавила я.

— Я бы скорее предположил обратное, — заметил Дженретт, включая в розетку электропилу.

— Обычно у таких людей этого добра целые залежи, — согласилась я. — Они ничего не выбрасывают. Вообще-то меня сильно настораживает, что мы нашли у него всего четыре журнала такого сорта, причем все четыре — свежие выпуски.

— Похоже, он втянулся совсем недавно.

— Отсутствием опыта можно было бы объяснить многое, — ответила я. — Но все же некоторые несоответствия мне лично просто бросаются в глаза.

— Какие, например? — Сделав надрез за ушами, Дженретт сдвинул скальп, обнажая череп, и лицо Фергюсона вдруг превратилось в обвисшую, печальную маску.

— Ну, помимо так и не найденных духов, которые могли бы послужить источником запаха его белья, нам также не удалось обнаружить в доме никакой женской одежды, кроме той, что была на нем, — пояснила я. — В коробке отсутствовал один-единственный презерватив. Вот шнур он использовал как раз старый, но в доме нет более длинного мотка, от которого его могли отрезать, или чего-то подобного. Кроме того, покойный из осторожности подложил под шнур полотенце, однако узел при этом завязал крайне опасный.

— Что понятно уже из самого названия, — вставил Дженретт.

— Да. Висельная петля затягивается легко и намертво, — продолжала я. — Отнюдь не лучший выбор, если вы под градусом, да еще и взгромоздились на лакированный стул без спинки, с которого, кстати, свалиться гораздо легче, чем с обычного.

— Вряд ли многим известно, как завязывать висельную петлю, — задумчиво протянул Дженретт.

— Вопрос в том, с чего бы Фергюсону знать такие вещи, — сказала я.

— Ну, он, наверное, мог бы посмотреть в книге, как это делается.

— Книг по вязанию узлов, морской тематике или чему-то подобному в доме не обнаружено.

— А в принципе трудно освоить такой узел самостоятельно? Например, по какому-то описанию?

— Освоить вполне можно, но это потребует определенной тренировки.

— Но для чего вообще такие сложности? Почему не использовать какой-то другой вид узла, попроще?

— Висельная петля ассоциируется с чем-то ужасным, зловещим. В ней есть лаконичность и в то же время — ну, не знаю — изящество, что ли. Кстати, как состояние лейтенанта Мота? — добавила я.

— Стабильное, но некоторое время ему придется полежать в интенсивной терапии.

Дженретт включил электропилу. Пока он снимал черепную крышку, мы не произнесли ни слова. Разговор возобновился, только когда он извлек мозг и приступил к исследованию тканей шеи.

— Ну, в общем, ничего я здесь не вижу. Подъязычная кость не повреждена, в мышцах под ней кровоизлияний не наблюдается, в верхних рогах щитовидного хряща трещин или фрактур нет. Позвоночник тоже цел, но, насколько мне известно, в таких случаях перелом возможен, только если производится смертная казнь на виселице.

— Либо при условии, что человек страдает ожирением и имеет дистрофические изменения хрящей шейного отдела позвоночника. К тому же само повешение должно произойти резко, рывком и вообще и меть достаточно специфический характер, — пояснила я.

— Хотите взглянуть?

Я надела перчатки и придвинула свет.

— Доктор Скарпетта, откуда нам вообще знать, что он был жив, когда петля оказалась у него на шее?

— Полной уверенности у нас нет, — согласилась я. — Но чтобы установить обратное, нужно найти иную причину смерти.

— Например, отравление.

— Да, это практически единственная альтернатива, которая представляется мне возможной на данный момент. Но в таком случае яд должен был действовать очень быстро: нам совершенно точно известно, что Фергюсон недолго пробыл в доме, перед тем как Мот нашел его мертвым. Так что пока все говорит против подобной экзотики, и наиболее вероятной причиной смерти является странгуляционная асфиксия.

— В результате чего?

— Очевидно, непроизвольного самоповешения, — предположила я.

После того как внутренние органы Фергюсона были иссечены и возвращены в его тело в пластиковом пакете, помещенном в грудную полость, я помогла Дженретту все прибрать. Сотрудник морга отвез тело в холодильник, а мы с доктором окатили водой из шланга секционный стол и кафель. Промывая инструменты, мы еще немного побеседовали о здешних краях, которые привлекли когда-то молодого врача своей безопасностью.

Он признался мне, что мечтал обзавестись семьей в таком месте, где в людях все еще жива вера в Бога и в святость человеческой жизни. Хотел, чтобы его дети ходили в церковь и занимались спортом, чтобы в их жизни не было наркотиков и льющихся с телеэкранов потоков насилия и разврата.

— Но дело в том, доктор Скарпетта, — продолжал он, — что такого места на земле просто не осталось. Даже здесь. Всего неделю назад я занимался изнасилованной и убитой одиннадцатилетней девочкой. А теперь вот агент из бюро расследований штата в наряде трансвестита. В прошлом месяце из Отина доставили жертву передозировки кокаина: девушка-подросток, всего семнадцать лет. Я уж не говорю о пьяных водителях — их или тех, кого они сбили, мне привозят постоянно.

— Доктор Дженретт?

— Зовите меня Джим, — сказал он и с подавленным видом принялся собирать бумаги с конторской стойки.

— Сколько вашим детям? — спросила я.

— Мы с женой пока все еще работаем над этим. — Кашлянув, он отвел глаза, но я успела заметить мелькнувшую в них боль. — А вы? У вас дети есть?

— Я разведена, и у меня есть только племянница, во многом на меня похожая, — ответила я. — Она оканчивает Виргинский университет и сейчас проходит стажировку в Квонтико.

— Вы, должно быть, очень гордитесь ею.

— Горжусь, — произнесла я. На мои мысли легли тенью воспоминания о виденном и слышанном и тайные страхи, касавшиеся жизни Люси.

— Теперь, я так понимаю, вы хотели бы узнать больше об Эмили Стайнер. Кстати, ее мозг здесь, если он вас интересует.

— Крайне интересует.

При патологоанатомическом исследовании мозг нередко сохраняют в формалине — десятипроцентном растворе формальдегида. Формалин консервирует ткани и придает им большую прочность, что делает возможным их последующее исследование, прежде всего в случаях повреждения этого органа человека — самого удивительного и самого загадочного из всех.

Дальше все было до безобразия приземленно, если, конечно, оперировать подобными терминами. Дженретт подошел к раковине и вытащил из-под нее пластиковое ведерко с именем Эмили Стайнер и номером дела. Как только Дженретт, вынув мозг из формалина, положил его на препаровальный стол, я сразу поняла, что детальное исследование лишь ярче выявит, что что-то здесь определенно нечисто.