Найти себя - Елманов Валерий Иванович. Страница 83

– А за меньший срок он вообще ничего не успеет, – возразил я.

– А коли не успеет, то и вовсе ему там делать неча! – твердо заявил царь. – Да и не приведи господь, приключится с ним чтой-то.

– Каждый измеряет грядущие опасности степенью своей боязни, – проворчал я.

– А я и не отвергаю, что страшусь за него, – не стал отрицать Годунов. – Один сын у меня – понимать надобно. Ведомо ли тебе, Феликс Константиныч, яко у нас на Руси сказывают? Один сын – все одно что ни одного сына. А ты просишь отпустить…

Вот тебе и поговорили. Пришлось временно отступить.

– А давай так, государь, – предложил я на следующий день. – Я его привезу, он пообвыкнется, покомандует, в азарт войдет, а потом, спустя месяц, приедешь ты. Погостишь, повидаешь свою кровинушку, увидишь, сколько здоровья он набрал, как посвежел, зарумянился, подзагорел, после чего он пробудет еще месяц и вернется к тебе. Как тебе такое?

– Никак! – сердито отрезал Борис Федорович. – Негоже, чтоб царский сын невесть где столь долго пребывал…

– Да ведь за седмицу он ничегошеньки толком и не поймет, – резонно возразил я.

– А… ему и не надобно, – извернулся Годунов. – Где ты слыхивал, чтоб царевичи полки водили? Отродясь таковского на Руси не бывало.

– Наверное, когда первые каменные стены возводили, тоже кто-то из любителей старины говорил, что испокон веков ряжи из дерева делали и новшества эти Руси ни к чему, – не сдавался я.

– То иное, – отмахнулся Борис Федорович.

– А Димитрия Донского вспомни. Или Александра Невского. Они дружины и полки самолично в бой водили.

– То дружины, – невнятно проворчал начавший потихоньку сдавать позиции царь.

– А повели бы они их, если бы навыков не имели? – наседал я. – К тому ж сейчас речь и не идет о войске. Судя по количеству, это дружина и есть.

Дебаты длились еще неделю. Со стороны Бориса Федоровича в ход шло все, включая… необходимость дальнейших занятий танцами, математикой, географией, грамматикой и иностранными языками, которые нельзя прерывать.

Но тут я рассказал ему о необходимости чередовать умственный труд с физическим и в образной форме просветил относительно каникул вообще, и летних в частности.

Медиков нет? А как же Давид Вазмер, которого сам Годунов откомандировал в полк? Тем более работы у него немного, да и не случится с царевичем на свежем воздухе ничего страшного.

Пришлось намекнуть и на грядущие события. Разумеется, я постарался сделать это как можно деликатнее, напустив туману, чтоб не вызвать у царя нового сердечного приступа.

– Вота и пущай он у их считается, яко и указано было, в первых воеводах, а сидит тута, при мне, – из последних сил упирался Годунов.

– С берега кораблем не правят, – сердито отрезал я. – Ты пригласил со всей Европы множество умных мужей, чтобы они обучили твоего сына, и он набрался от них знаний. Это хорошо и дальновидно. Благодаря этим познаниям он сможет предвидеть беду. Но когда она придет, ибо предвидеть не означает непременно предотвратить, где царевич возьмет храбрости и навыков, чтобы сразиться с нею?

Тонкий намек на шаткость положения юного государя Борис Федорович уловил. Более того, он оказался эффективен.

– Ты мыслишь, будто… – Царь, не договорив, тяжело задумался, после чего… я получил для царевича добро на полтора месяца моего лагеря.

Правда, сразу после этого дискуссия вновь продолжилась, но на сей раз уже о второстепенном – количестве слуг, которых царевичу надлежит взять с собой, ибо «по чину положено», условиях проживания и прочем.

Спустя пару дней было покончено и с этим.

Кое в чем я даже выиграл. Например, удалось уговорить, чтобы, кроме Чемоданова, в самом лагере подле Федора больше никого не было, иначе на царевича изначально будут смотреть как на изнеженного маменькиного сыночка, а не на первого воеводу.

Правда, от трех десятков телохранителей отбояриться не удалось, равно как и от двух дополнительных медиков – Генрика Шредера и Иоанна Вильке, а то вдруг с наследником престола случится некая хворь. Но это уже детали.

Кто бы видел, какой неподдельной радостью озарилось лицо Федора, когда он впервые услыхал о том, что мои переговоры с его батюшкой завершились успешно. Да и потом, спустя несколько дней, когда мы после тщательных сборов выехали из Москвы, он чуть не подпрыгивал в своей карете.

Да-да, карете. Способ передвижения Борис Федорович тоже оговорил. А вслед за ней катил… обоз, состоящий из двенадцати телег со всевозможным скарбом.

Чего только там не было.

Ладно, рукомойник с серебряной лоханью. Пускай тоже из разряда лишнего, коль речушка под боком, но куда ни шло. А в остальном…

Одна постель чего стоит. Роскошные пуховые перины числом не менее пяти, а может, и побольше. К ним все соответственно – огромадные подушки, теплые стеганые одеяла и так далее.

Что до одежды, то тут еще хлеще. Куда Федору добрый десяток расшитых золотом и жемчугом кафтанов и ферязей?! Где и перед кем он будет в них рассекать?! Рубах тоже не менее двух десятков. Да что рубахи, когда, невзирая на летнюю жару – конец июля выдался знойным, в отдельном сундучке поверх внушительной стопы холодных портов [117] и рубах были заботливо сложены пяток… шапок.

– Кто собирал царевича? – грозно спросил я у сконфуженного дядьки Федора Ивана Чемоданова. – Покажи-ка мне этого умника! Очень хочу на него посмотреть!

Дядька застенчиво ковырнул землю носком сапога и упрямо заявил:

– Завсегда так-то сбираемся, егда на богомолье в Троицкую обитель следуем. И без того самое нужное.

– Пять шапок – тоже нужное? – хмуро осведомился я.

– А ежели случаем спадет с него, да в грязюку? Нешто можно царевичу в чумазой ходить?

Так, все ясно. Случай тяжелый, можно сказать, клинический, потому обсуждению не подлежит, не говоря уж о попытках перевоспитания. Придется бороться путем метода обхода и надувательства – иные средства неэффективны.

– Дак мы и без того изрядно чего оставили, – перешел в контратаку дядька, неверно восприняв мое молчание. – Мы вона и…

Вообще-то, если его слушать, выходило, что Федор выезжает куда-то на пикник, а не в летний полевой лагерь, который школа мужества и школа ратного мастерства.

Ну и ладно – вот доберемся до места, а там начнем исправлять ситуацию в нужную нам сторону.

Чемоданов то и дело с подозрением косился на меня, очевидно предчувствуя, что с самого первого дня все пойдет совершенно иначе, не по цареву хотению, а по моему велению. Помощи же ему не предвиделось, заложить меня было некому, а потому он то и дело скорбно поджимал губы, а на каждом ухабе, на которых карета подлетала вверх, боязливо крестился и неодобрительно покачивал головой.

Однако подлинные страдания дядьки начались со второй половины пути, когда я, подмигнув царевичу, невинным тоном предложил сменить способ езды на более приятный, то есть сесть на верховую лошадь.

– И я, и я тож, – засуетился дядька.

– А как же, – не стал я возражать.

Но угнаться за арабскими скакунами, на которых восседали мы с Федором, его кляча была явно не в силах. Некоторое время его истошные вопли еще слышались где-то позади нас, но потом и они затихли.

– А он не заплутает? – озабоченно оглянулся Федор.

Я лишь улыбнулся в ответ. Двое сопровождающих, которые предусмотрительно оставались с Чемодановым и знающие дорогу от и до, никогда бы не позволили это сделать. Разве что специально и ненадолго – на денек-другой, но не сегодня.

Вот от трех десятков царских телохранителей освободиться нечего было и думать. Тут я даже и не пытался. К тому же оно и не имело смысла – дюжие немцы четко помнили инструкцию повсюду сопровождать и – в случае нужды – защищать Федора от покушений, лихих людей и прочих опасностей. А пока на царевича никто не собирается нападать, им было на все остальное наплевать.

Теперь предстояло определиться с распорядком дня младшего Годунова. Мой идефикс заключался в том, чтобы он вначале прошел через все занятия и спортивные упражнения, которые входили в программу моих ратников, то есть пообтерся среди своих подчиненных. Я надеялся, что этот первоначальный этап надолго не затянется, поскольку сам царевич времени в мое отсутствие даром не терял.