Мифы северных народов России - Христофорова Ольга. Страница 34
Похожие на сихиртя существа жили и на Таймыре до прихода туда нганасан. Об этом говорится в мифологических рассказах, которые на этот раз не подкреплены археологией. В публикации рассказа, записанного Б. О. Долгих в 1935 году и литературно обработанного, они названы «чукчами», но правильное их нганасанское название — сюпся. О них шла речь выше, когда мы говорили о странных существах с окраин ойкумены. В этом же рассказе они предстают как другая ипостась «иных людей» — как первонасельники края.
Рассказчик: Номоптэ Порбин из рода Нинонгде, Таймыр, 1935 год
До прихода на Таймыр предков авамских нганасанов здесь жили еще чукчи. Ездили эти чукчи на оленях, но мясо не ели, а только нюхали. Когда пришли нганасаны, чукчи убежали за море. Чумы чукчей стояли на сопках. Рыбы они не знали. Раз увидели рыбу в котле — и убежали. Последний чукча попал рукой в пасть [ловушка на песца] крестьянина Андрея Аксенова около Чукча-сопки, желая вытащить оттуда приманку, да так и замерз. На сопке Чукча между Большой и Малой Волчьими реками лежат обломки чукотского ковшика и санки [63, с. 34].
Ненец. Открытка. 1934.
Российская национальная библиотека
Сюпся в этом рассказе живут на сопках, убегают от настоящих людей, боятся рыбы — в этом видим сходство с ненецкими сихиртя. Они не едят пищу, а питаются запахом — в этом их сходство с ненецкими мал тэнга. Многие черты образа сихиртя и сюпся напоминают также древний загадочный народ чудь — низкорослых и «белоглазых» жителей северных окраин Новгородской земли, предания о которых до сих пор распространены на Русском Севере. А еще все эти мифологические народы напоминают европейских гномов, эльфов, гоблинов и других волшебных существ, живущих, согласно преданиям, в горах и холмах севера Европы.
В историко-культурных исследованиях XIX — начала XX века была распространена теория эвгемеризма. Она предполагала, что загадочные народы, странные и волшебные существа — это результат мифологизации древними людьми реально существовавших соседних народов. В соответствии с теорией эвгемеризма, сихиртя — это усть-полуйцы, мифологизированные предками ненцев. А чудь — финно-угорское племя, воспринятое как волшебный народ пришедшими в эти земли славянами. Европейские фейри, в свою очередь, — это доиндоевропейское население Европы, отчасти вытесненное и уничтоженное, отчасти ассимилированное, память о котором осталась только в мифологии, топонимике, археологии и, возможно, в ДНК. В наши дни эта теория существует в виде криптоэтнологии — квазинаучных попыток найти «реальные корни» мифологии (подобно криптозоологии, ищущей реликтовых гоминид). Иногда криптоэтнологические концепции используются в политических целях для обоснования «исторических» прав на ту или иную территорию.
Конечно, неверно считать всех волшебных существ, духов, персонажей мифов и сказок отголосками древней этнической карты — многие из них «возникли» иными путями. Но определенно можно утверждать: иные народы, даже соседние, действительно воспринимались в древности (да и в наши дни тоже) как не вполне люди, как странные существа — иначе говоря, мифологизировались, причем, как правило, в негативном ключе: демонизировались.
Рассказчик: Лонтерю Порбин из рода Нинонгде, Таймыр, 1935 год
Один раз сидит так девка в чуме. Вечер наступил, уже стемнело, как услышала она шаги… «Ну, — думает, — братья пришли».
Распахнулась дверь чума, вошел с шумом большой человек. Посмотрела на него девка и обмерла. Не брат стоит перед ней, а дикий человек Чинчир с разрисованной рожей.
Стал что-то говорить татуированный по-своему. Девка ничего не понимает, только дрожит вся со страху. Оглядел Чинчир чум. Видит, нет больше дома никого. Схватил девку в охапку и унес с собой [63, с. 49–50].
В этом историческом предании говорится о том, как девушку украл эвенк: нганасаны называли эвенков хоро-сочэма, «писаные рожи» или «шитолицые», — за обычай татуировать лица. Однако если читатель этого не знает, он вполне может принять «дикого человека с разрисованной рожей» за великана-людоеда, лесного человека или даже демона болезни.
В своих исторических преданиях нганасаны (как и любой другой народ) предстают в роли жертв нападений воинственных соседей — одя (эвенков) и юраков (ненцев). Если и нападают сами, то только в ответ. Соседи описываются как злобные захватчики с нечеловеческими чертами. Так, у одного из противников-эвенков, которого герой никак не мог убить, оказывается два сердца: «…одно обыкновенное, хорошее, а другое мохнатое, обросшее шерстью. <…> Мне отец говорил, что у худых людей два сердца — одно доброе, другое худое, которое зовет людей убивать» [63, с. 42]. Также в мифологических сказаниях два сердца — или вообще нет сердца — у великанов-людоедов.
В преданиях и песнях ненцев мы встречаем тунго, или тунгу, — великанов-людоедов, не имеющих сердца. Они обитают на втором подземном ярусе, но часто выходят на поверхность земли. Иногда они крадут ненецких женщин, иногда их самих берут в плен ненэй ненэче, «настоящие люди» — всё как и во взаимоотношениях с соседними народами. Вероятно, чудовища тунгу — это и есть демонизированные ненцами их соседи тунгусы (эвенки) [13, с. 423]. Есть в ненецких преданиях и колдуны-тавы (от «тавги» — нганасаны), и злодеи-манту (манто, манту — энцы). Это не злые духи, а физические существа — их можно убить, хотя это и нелегко. Но это и не вполне люди, хотя и внешне, и по образу жизни они похожи на «настоящих людей».
Если же речь идет не о соседних народах, а о пришельцах издалека — например, о русских, — то тут мнения расходятся. Иногда их также считают одним из человеческих племен (как в нганасанском мифе, где Земля-мать родила основателей семи народов, один из которых лёса — русский). Иногда их считают демонами, злыми духами. В ненецких преданиях русских называют Нга таты ню, то есть детьми Нга, владыки Нижнего мира, от младшей жены.
Кеты именуют себя кыныренг, что значит «чистые/светлые люди», противопоставляя мир людей миру «нелюдей», к которым относятся и представители других народов, то есть иного, чужого мира: эвенки, ненцы и русские. Они составляют отдельный класс мифологических персонажей, иногда, впрочем, отождествляются со злыми духами. Словом кынсь кеты называли и хозяйку Нижнего мира Хоседэм, и злых духов («чертей») вообще, и русских: «Ну, да, называли чёрта одинаково — что черти, что русские. Одинаковые эти все черти» [21, с. 209]; «Между собой остяки сидят и говорят — кто-то русский зашел, говорят: “О, кынсь пришел, — мол, — там!” Кынсь считался так, что “русский пришел”» [21, с. 208–209]. Однако такое наименование не означало прямого отождествления русских и демонов. Просто и те и другие считались опасными существами, с которыми нужно взаимодействовать осторожно: «Это иносказательное слово, когда нельзя было напрямую сказать о человеке, о существе очень важном»; словом «кынсь» кеты «не только русских называли, они называли опасных людей, имеющих большую могущественную силу, почти как у бога» [21, с. 208].
Якут. Гравюра Л. Ф. Лабруса. Ок. 1797.
Jacques Grasset de Saint-Sauveur, Costumes de Différents Pays, France, circa 1797. Los Angeles County Museum of Art
Сохранились якутские предания о том, как якуты впервые увидели русских. Две родовые группы якутов воевали между собой: одна из них побеждала, от второй осталось только шестеро мужчин. И тут ко второй пришли русские. Якуты вынесли им богатые подарки, и русские согласились встать на их сторону. Когда пришли воины из второго рода, русские стали стрелять. Бросились на них пришедшие, а русские убежали. Якуты из второго рода посчитали, что их пятнадцать человек. Приезжают домой и говорят: «Ну, наши враги дьяволами стали, вместо шести их стало пятнадцать, и у каждого по палке — как стукнет, так и убит человек!» Огнестрельное оружие русских произвело на якутов сильное впечатление, а историческая память об этом живет в загадке: «Все помирает от выплюнутых слюн волшебника-русского, не зная даже, что помирает от его слюн» [74, с. 117].