Мифы северных народов России - Христофорова Ольга. Страница 36
Курилец, гилячка, гиляк. Литография.
Pauly Theodore, de. Description ethnographique des peuples de la Russie. Par T. de Pauly. Publie a I’occasion du jubile millenaire de I’Empire de Russie. Saint-Petersbourg, 1862
Народы Амура воспринимали тигра и медведя как горных людей, хозяев тайги. Ареал распространения тигра в Сибири небольшой, а с медведем (бурым или белым) знакомы все коренные народы. Поэтому можно сказать, что этот большой, опасный и очень умный зверь был у северных народов наиболее важным животным. Медведь считался близким к человеку: он ходит на двух ногах, ест похожую пищу (рыбу и иногда мясо, клубни растений, ягоды, орехи и мед). Думали, что медведь понимает человеческую речь, поэтому не говорили о нем плохо, а также соблюдали много предосторожностей по отношению к нему.
По мифологии хантов медведь — это сын верховного бога Торума, отправленный им на землю во времена первотворения. Божеством или полубогом считали медведя и другие народы Севера. Особым человеком и хозяином тайги был медведь для народов Амура и Сахалина. Так, по верованиям ульчей и нанайцев, медведи — это дуэнтэни, «лесные люди», живущие в тайге в селениях так же, как живут простые люди, хусэгдэни. Дуэнтэни часто принимают вид медведя, иными словами, медведь — это не кто иной, как лесной человек в шубе.
Шаман верхом на медведе. Статуэтка. Эскимосы.
Wikimedia Commons
Некоторые народы полагали, что медведь — это превращенный человек, потому что его тело под шкурой похоже на человеческое. Есть рассказы, как, снимая с медведя шкуру, охотники якобы находили металлические пряжки: пряжка от ремня — это единственное, что оставалось от одежды человека, превращенного в медведя. Когда свежевали тушу добытого медведя, приговаривали: «Раздеваем тебя». В хантыйском языке есть слово хорти («свежевать»), но в отношении медведя употребляется только слово энгхесты, что значит «раздевать». Хакасы, снимая с медведя шкуру, говорили: «Не сердись, не умыкаем, мы твою теплую шубу снимаем. Мы тебя не раздеваем, а запылившееся освобождаем от пыли». Ханты, перед тем как приступить к вспарыванию шкуры, на брюхо медведя клали семь сухих сучков; начиная пороть, снимали первый сучок и, ломая его, говорили медведю: «Вот, смотри, это первую у тебя пуговицу расстегиваем».
Алтайцы считали, что у медведя, как и у человека, есть кут — душа. Кут медведя в течение трех дней после его смерти бродит по тайге, при его появлении огонь в охотничьем балагане гаснет и собаки начинают лаять. Кут медведя мог задушить человека, поэтому алтайцы стреляли в ту сторону, где они убили медведя, отпугивая его душу. А по пути домой клали сзади себя поперек лыжного следа палки, чертили на снегу круги, чтобы кут не пришел следом, — то есть поступали так же, как и при возвращении с похорон человека.
Бурый медведь в тайге.
Shutterstock
Кеты полагали, что в медведя вселяется ульвей — душа умершего родственника, и во время охоты по внешности и повадкам зверя определяли, кого из родных встретили. Если не удавалось узнать сразу, то позже гадали, подкидывая медвежью лапу: перечисляли имена недавно умерших сородичей, и на каком имени лапа упадет подошвой вверх, тот родственник и пришел. Кеты думали, что медведь приходит к людям по собственному желанию — «в гости». Умерший мог прийти в виде медведя к своим родным до семи раз.
Медведь понимает человеческий язык: если ты в тайге собираешь, например, ягоды или просто идешь и встретишь медведя, то скажи ему по-кетски, что не желаешь ему плохого, и он спокойно уйдет. Так же и у шорцев — если в лесу человек случайно встречал медведя, то снимал шапку и произносил по-шорски: «Иди своей дорогой, почтенный», и медведь его не трогал.
Охота на медведя сопровождалась особыми ритуалами. Когда шли на охоту, соблюдали запрет говорить о ней, он распространялся и на оставшихся в селении. Выманивая медведя из берлоги, прибегали к иносказаниям, чтобы он не понял намерений охотников. Добыв зверя, просили у него прощения или старались обмануть его, подражая голосам животных или говоря на других языках. Кости медведя не давали собакам, а бережно складывали на деревьях.
Удэгейцы
Кости медвежьей головы вешали на ветку дерева, мордой в сторону восходящего солнца, чтобы и впредь добывать медведя. Если кости медвежьей головы бросить на землю, то потом на охоте ничего не добудешь. Кости медведя кладут в дупло дерева, выбрасывать их на съедение собакам — запрещено.
Медвежьи глаза не едят. Когда убьют медведя, вынимают его глаза и, расщепив дерево, кладут их в расщеп.
Заднюю часть медведя и голову не дают есть женщинам — запрещено. Если нечего было есть, то женщину, чтобы медведь не рассердился, кормили медвежьим мясом через отверстие в балагане (жилище).
Про медведя плохо не говорят. Если кто-то, хвастаясь, начнет говорить: «Я медведя не боюсь!» — а дух медведя услышит, то тому человеку будет плохо.
Если пошел охотиться на медведя, то из дома ни мусор, ни огонь не выносят — запрещено.
Из костей ног медведя делают побрякушки для детской люльки, чтобы сын, когда будет большим, стал удачливым охотником, когда начнет охотиться на медведя [70, с. 313, 315].
Нанайцы
Медведь хорошо знает, кто о нем плохо думает.
Медведь хорошо знает того, кто его ранил, находит и убивает. Даже если тот уже умер, медведь разворотит могилу и разгрызет его кости на мелкие части. Поэтому медведя нужно почитать [37, с. 415].
Эвенки
Когда убиваешь медведя, не тронь его глаз. Если заденешь, твои глаза ослепнут.
Про медведя нельзя плохо говорить, говори только хорошо.
Кости медведя не перерубай, голову не выбрасывай, положи на ветку у ствола, сделай могилу [71, с. 314–320].
При свежевании медведя нужно было имитировать диалог: человек, представляющий медведя, говорил: «Какие тут люди?» — а свежующий отвечал: «Остяк (или юрак, якут, русский)». Чтобы не ссориться с медведем, нельзя было говорить «эвенк» [11, с. 161].
Якуты
Устанавливая ловушку на медведя во время охоты, говорили: «Господин мой дедушка! Сделал я дом для твоего прихода: положил съедомую пищу, думая, что и впоследствии мы будем с тобой в дружбе». Когда придут и увидят уже попавшего в ловушку медведя, то вскрикивают «Уруй!» и говорят:
«Господин мой дедушка! Сказал я тебе: ночуй! Ты вот и лежишь-ночуешь в (том самом) моем доме; пусть и впоследствии мы будем друзьями!» [74, с. 215]
Мясо медведя ели, каркая, как вороны, и приговаривали: «Не мы тебя едим, но тунгусы или русские: они и порох делали, и ружья продают, а ты сам знаешь, что мы ничего того делать не умеем». Или же, когда ели мясо, разговаривали по-эвенкийски или по-русски.
При захоронении костей медведя говорили: «Дедушка, русские (или тунгусы) тебя съели, а мы нашли и косточки твои прибрали» [2, с. 116–117].
Бурый медведь.
Shutterstock
После удачной охоты привоз туши медведя в стойбище, приготовление и поедание его мяса сопровождались сложным комплексом обрядов — так называемым Медвежьим праздником. В Сибири Медвежий праздник представлен тремя типами: 1) обряд по случаю добычи медведя, имитирующий пребывание зверя в гостях у жителей селения, — у всех народов, практиковавших охоту на медведя; 2) обряд над медведем, выращенным в селении, — айнский тип, бытовавший и у других народов Дальнего Востока (нивхов, ульчей, орочей, ороков и негидальцев); 3) календарные «медвежьи игрища», проводившиеся зимой, — обско-угорский тип, распространенный у хантов и манси.