Розовое дерево - Кэмп Кэндис. Страница 2

Этой мысли было достаточно, чтобы девушка резко рванулась из цепких ветвей кустарника, не обратив внимания на царапины и характерные звуки рвущейся материи. С неохотой шипы отпустили свою жертву. Она вскочила на ноги, и колючки на этот раз вцепились в панаму, сорвав ее с головы. Миллисент почувствовала прикосновение ветерка к коже спины и тут же поняла, что, должно быть, шипы разорвали сзади ее «халат». Зацепившись за тесемки платья, они еще и развязали их, и теперь ее плечи оголились, открыв на обозрение всю фигуру девушки. Миллисент не могла понять, почему она так испугана и взволнована; она никогда не была кокеткой и уже несколько лет как записала себя в разряд «синих чулков». Но это замешательство словно усиливало ее унижение, и все что могла сейчас Миллисент — это еле-еле сдерживать слезы, глядя в лицо незнакомого мужчины.

Он сделал еще несколько шагов в ее сторону и остановился между «свадебными гирляндами» и кустом пираканты, с интересом разглядывая девушку.

Миллисент была уверена, что видела в его глазах пляшущие веселые огоньки, хотя она и была слишком смущенной, чтобы встретить его взгляд. Она уставилась на его левое плечо, и щеки ее пылали. Не было никакого достойного выхода из этого затруднительного положения. Она даже не смела повернуться и убежать, как глупенькая девчонка, потому что он тогда увидит дырку на спине. Она не имела понятия, насколько большой была эта дыра и насколько откровенно оголяло ее тело. Ничего не оставалось делать, как только надеяться, что все разрешится само собой… Миллисент сорвала с куста свою панаму и завязала узлом тесемки платья.

Она передернула плечами и придала своему лицу самое холодное, самое надменное выражение, заставив себя посмотреть прямо в глаза мужчине. Они смеялись. Но, о Боже, какие красивые глаза! Ее сердце замерло. Они были большие и карие, нет, «карие» было слишком невзрачным определением для такого волшебного цвета: необыкновенная смесь золотого и коричневого, почти как янтарь из коллекции брата Алана. Веки были окаймлены длинными темными ресницами, такими густыми, что это придавало его блестящим глазам томное, почти сонное выражение. Он был даже красивее, чем показался ей на расстоянии, или, может быть, здесь, вблизи, он казался более реальным, что ли, менее современным и, соответственно, менее интригующим. Она видела очертания будто высеченных из камня губ и прямой нос, морщинки у рта и глаз, говорящие о жизненном опыте, и аккуратный шрам на подбородке.

— Привет, — сказал он, улыбаясь.

Она знала, что он смеется над ней, и это ее злило. Нужно было его как-то осадить. Очевидно, он ожидал просьбы подать руку, что было бы вполне прилично, но она не сделает этого. В конце концов, это было преимущество женщин, но она не могла стать естественнее, заговорить, так как боялась, что разразится слезами.

— Я — Джонатан Лоуренс, — продолжал он. — Снимаю соседний дом, поэтому мы, как я понимаю, будем соседями.

— Здравствуйте, — ответила, наконец, Миллисент. — Меня зовут Миллисент Хэйз. Здесь живу я и мой брат Алан.

— Приятно с вами познакомиться!

Приятно для него, мрачно подумала девушка. Сама она никогда еще не испытывала чувства более гадкого. Он наклонился, будто собирался получше рассмотреть ее лицо под полями панамы. Миллисент была благодарна, что у ее головного убора такие широкие поля, и отвернула лицо еще больше, чтобы было невозможно его увидеть. Ей бы не хотелось, чтобы он слишком хорошо ее разглядел. Кроме всего остального, она не хотела, чтобы он увидел, как она расстроена, и как горят ее щеки.

— Я тут работала в саду, — произнесла Миллисент. Это было единственное разумное объяснение, пришедшее ей в голову, почему она на четвереньках стояла под кустом, — кроме настоящей причины, естественно.

Она взглянула на свои руки и вдруг поняла, что у нее не было с собой рабочих перчаток и садового инструмента. Все это осталось у самого дома, возле цветочных клумб, где она в первый момент заметила Джонатана Лоуренса. Ее щеки, успевшие за это время приобрести свой естественный цвет, вновь покраснели.

— Я полола сорняки, — вяло объяснила она, только после этого осознав, насколько это было абсурдно. Ни одна леди не выйдет на прополку без рабочих перчаток.

— Грязная работа для приятной девушки, — вежливо сказал мужчина.

Ну что ж, подумала Миллисент, по крайней мере, он притворяется не меньше ее.

— Мне нравится ухаживать за цветами, — сконфуженно отреагировала она, и, вспомнив, где находилась, когда мужчина заметил ее, добавила — …и за кустарником.

— Это видно. У вас превосходный сад! Эти цветы у крыльца привлекли мое внимание сразу же, как я вошел.

О, Господи, неужели это значит, что тогда же он заметил и ее?

— Спасибо…

Последовала пауза. Он предпринял новую попытку за говорить:

— Вы хорошо знали миссис Белл?

— Время от времени мы ходили друг к другу в гости.

Почему же он не уходит? Она не могла расслабиться, зная, что у нее на спине разорвано платье. И еще не могла забыть, как, должно быть, глупо выглядела, когда наблюдала за ним из-под куста пираканты.

— Кажется, дом в хорошем состоянии…

— Насколько я знаю, эта женщина была великолепной хозяйкой.

Мистер Лоуренс постоял еще немного, как будто бы хотел продолжить разговор, но Миллисент всем своим видом выражала желание, чтобы он ушел.

— Итак, — наконец произнес он, отступая назад и надевая шляпу, — я оставляю вас, чтобы не мешать заниматься работой.

Миллисент скрестила за спиной руки, вспомнив вновь, каким нелепым было ее объяснение. Она слегка кивнула, осознавая, что поступает невежливо, но сейчас просто не в силах придумать что-то другое.

— Надеюсь еще увидеться с вами, мисс Хэйз!

— Я тоже надеюсь… — ее слова противоречили интонации, с которой были произнесены, и они оба это поняли.

— И еще я с нетерпением ожидаю встречи с вашим братом.

— О, да!.. Но Алан нечасто выходит из дома.

— Понятно… — было видно, что он как раз ничего не понял, но, по крайней мере, больше не совал свой нос в ее дела. Напротив, поправил шляпу, повернулся и зашагал прочь.

Миллисент повернулась и побежала к своему дому, обеими руками придерживая на спине разорванные клочья одежды. Наконец она укрылась в собственной комнате. Она всем сердцем желала, чтобы Джонатан Лоуренс не купил виллу Белл и не переселился в соседний дом.

Миллисент спускалась по ступенькам задней лестницы в широкий холл, натягивая свои самые лучшие чёрные перчатки. Завернув за угол, она остановилась у комнаты брата. Алан, облокотясь на подушки, развалился в кровати и был так погружен в чтение, что не слышал стука ее каблучков о деревянный пол. Минуту Миллисент, незамеченная, стояла в проходе, наблюдая за ним. На массивной кровати с высокой, витиевато украшенной орнаментом спинкой орехового дерева, он казался совсем маленьким. Его голова, почти такая же темная, как и у нее, склонилась над книгой, и непослушная прядь упала на лоб. Он лениво поправил ее. Кожа, когда-то смуглая от загара, побледнела за последние годы заточения в четырех стенах, а плечи ссутулились от постоянных занятий с книгами, коллекцией камней и армиями оловянных солдатиков — всем тем, что заполняло теперь все его время. На коленях, спрятанных под складками пледа, лежала тяжелая объемистая книга.

Бедный Алан, в который раз подумала девушка, и знакомая боль сдавила ее горло. Парень был умным и ловким; он многое умел делать в жизни. Он никогда не думал, что будет проводить все свое время, валяясь в кровати, вот как сейчас. Где-то за жалостью пряталось острое чувство вины, со временем немного притупившееся, но не исчезнувшее. Если бы не она, Алан не лежал бы сейчас неподвижно в постели.

Длинными худыми пальцами он перевернул страницу, и в это время, должно быть, боковым зрением заметил сестру, так как тут же поднял голову, повернулся к ней и буквально расплылся в улыбке.

— Миллисент!

Сестра улыбнулась знакомой ласковой улыбкой так, как всегда улыбалась только ему: