Узы любви - Кэмп Кэндис. Страница 84

Она улыбнулась: он уже был согласен!

— Здесь, в Нью-Йорке, у Педжин есть кузены, и один из них рядовой. Вернее, был рядовым. Ему подстрелили ногу, и теперь он дома. Он хочет продать свою старую форму.

Хэмптон тихо выругался.

— Ладно, девушка, твоя взяла, черт возьми! Тогда, может быть, ты скажешь мне также, куда мы отправимся?

— Вот этого я сказать не могу, — неуверенно произнесла Кетрин. — Я собиралась тебя спросить об этом.

— Я нахожу твое намерение удивительным!

— О, Мэттью, пожалуйста, не сердись! — на ее глазах появились слезы.

Хэмптон нежно притронулся к ее лицу.

— Прости меня, Кетрин, ты замечательная девушка. Ты такая храбрая и находчивая! Ты все делаешь, чтобы спасти меня, а я рычу на тебя, как медведь! Но я чувствую себя таким беспомощным, лежа здесь в твоей комнате целый день, что отвратителен сам себе, и я ненавижу себя еще и за то, что подвергаю тебя опасности, — он поцеловал ей руку. — Мы поедем в Филадельфию. Там есть у меня один знакомый предприниматель, торговавший с Югом и в войну. Думаю, я смогу отплыть на одном из его судов.

Он помолчал, прежде чем сказать:

— Если хочешь, ты можешь отправиться со мной.

— Благодарю тебя, но я не нуждаюсь в твоей снисходительной благодарности!

— Однако хочешь ты этого или нет, ты располагаешь ею, так же как и моим сердцем.

Она выдернула из его рук свою руку и, прерывесто дыша от волнения, вымолвила:

— Тихо! Спи!

— Кетрин, если ты опять устроишься спать в этом кресле, клянусь, я подыму шум на весь дом.

— Но я боюсь задеть твои ребра.

— Ложись, ложись, гусыня. Я хочу тебе кое-что сказать, а ты послушай меня.

Она легла рядом, примостившись поудобнее к его плечу.

— Кети, ты всерьез говорила тогда ночью Перкинсу, что любишь меня?

— Ну и что, если даже так?

— Не ершись, а то мне придется отстегать тебя, я же рабовладелец! Так ты любишь меня?

— Да, — прошипела она.

Он нежно поцеловал ее в ухо.

— И я люблю тебя. Только не возражай, что это не так! Если ты хоть на минутку задумаешься, то поймешь, что я не из тех, кто будет притворяться, изображай любовь из чувства благодарности.

Но тело Кетрин все еще было жестким и непокорным, и он это чувствовал.

— Тогда почему же ты отослал меня от себя прочь в Англии?

— Потому что понял, что люблю тебя! Я не хотел, чтобы ты уходила. Но ты вздрагивала и сжималась от моего прикосновения!

— О, Мэттью, я не могла допустить, чтобы ты дотронулся до меня тогда, я не хотела, чтобы ты пачкал свои руки, я казалась себе грязной…

— Кетрин, любовь моя, почему же ты не сказала мне об этом?

— Я не могла, мне было стыдно!

— О, девочка моя, я хотел оставить тебя с собой, хотел сжать тебя в своих объятиях и заставить тебя позабыть обо всех этих ублюдках, но я был уверен, что ты презираешь меня. Ты ведь не раз говорила мне об этом во время всего нашего плавания через океан, и кроме того, я был виноват в том, что ты сбежала от меня и попала в бордель. Я был так по-идиотски благороден и великодушен, что больше никогда в жизни не буду так себя вести, поверь мне.

— О, Мэттью, — смех соскользнул с ее губ.

— Я хочу, чтобы ты знала, на случай, если я погибну…

— Не говори так!

— …что я люблю тебя. Я никогда не любил так ни одной женщины в своей жизни, — он пощекотал носом ее шею — Ты самое прекрасное, самое умное, самое храброе, самое желанное создание, которое я когда-либо встречал.

— Мэттью, — выдохнула она и потянулась к нему губами.

Его рот жадно принял их.

— Кетрин, пожалуйста, позволь мне любить тебя. Подари мне ночь… ту, что ты мне предлагала давеча на балу! — его губы путешествовали по ее шее. — Ты всерьез тогда предложила?

— О да, Мэттью, но тебе нельзя… твои ребра!

Он хитро усмехнулся:

— Будь нежна со мной, любовь моя. Помни… мои ребра!

Его руки потянули ночную сорочку Кетрин, и она охотно помогла ему ее снять.

— Кети, — жарко задышал он, — ты так прелестна! Это стоит боли в ребрах!

Его руки бродили по ее телу. От его прикосновепт она задрожала, робкая и неуверенная, как девственница.

— Мэттью, я не знаю, что мне сделать, чтобы тебе было приятно. Я не буду сопротивляться, я хочу доставить тебе удовольствие, но я не знаю как.

— Расслабься, и мне будет тогда очень приятно, — Хэмптон глубоко поцеловал ее, не переставая ласкать руками.

Его рот прошелся по всему ее телу, его губы сжимали, вбирали в себя ее плоть, а его руки отыскали и стали возбуждать ее сокровенные уголки. Кетрин впервые сдалась мужчине. Она дрожала от страсти при его прикосновениях. Она отвечала на его ласки своими ласками и довольно улыбнулась, услышав, как он застонал от желания при ее неопытных прикосновениях.

Из ее горла вырвался стон, когда ее тело пронзило до боли прекрасное наслаждение.

— Мэттью, я люблю тебя, я хочу тебя. Люби меня… пожалуйста… — шептала она.

Его слова были неразборчивы, его губы произносили что-то, соприкасаясь с ее кожей. Он алчно завладел ее ртом в свирепом поцелуе, когда вошел в нее, их тела соединились, сплелись в потрясающем взрыве восторга и наслаждения, в ослепительном миге смерти и возрождения.

Глава 18

Нежным поцелуем Мэттью разбудил Кетрин. Она застенчиво улыбнулась ему и опустила глаза. Он негромко рассмеялся.

— Скромная маленькая девочка? — подтрунил он. — Ночью ты была менее сдержана!

Она уткнулась ему лицом в плечо.

— А ты не разочаровался во мне? А может быть я разочаровалась?

Хэмптон посмотрел внимательно в ее глаза.

— Нет, любовь моя, я не разочаровался. Наша ночь была самым прекрасным событием в моей жизни.

И вдруг он почувствовал себя смущенным, спросив:

— А ты?

— Я безумно люблю тебя, Мэттью, — прошептала она и поцеловала его в плечо. — Ради тебя я готова на все. Мне так жаль, что я была в прошлом так глупа и упряма, что отказывала тебе.

— Нет, это я был грубой и жестокой скотиной, потому что силой брал тебя, — он слегка улыбнулся. — Мне не следовало действовать слишком поспешно, как сказал бы мой брат Шелби. Но мне так не терпелось овладеть тобой! Ты сводила меня с ума от желания! Да и сейчас тоже. Этот чистый аромат лепестков роз, исходивший от тебя… твои волосы… эти неистовые золотистые глаза… ты догадываешься о том, какой у тебя чувственный и соблазнительный рот? Он так и просит, чтобы его поцеловали.

И Хэмптон сопроводил свои слова поцелуем, крепко охватив ее губы своим ртом. Когда же он отпустил ее, Кетрин произнесла дрожащим от страсти голосом:

— Нет, Мэттью, нет! В доме уже проснулись, нас могут услышать, да и Педжин скоро принесет нам завтрак.

— Ты отказываешь мне? — он шутливо нахмурился.

— Нет, Мэттью, нет! — она принялась осыпать его лицо и шею поцелуями, пока теперь уж ему не пришлось остановить ее.

— О, девушка, — сказал он прерывистым голосом, — когда мы отчалим, то я запру дверь нашей каюты и посвящу себя только лишь одному занятию, я буду любить и любить тебя, и нам не нужно будет стараться вести себя тихо, как мышки. Я сделаю так, чтобы ты громко стонала, выла, скулила и визжала от страсти. Но пока что ты права, не время нам забываться! Поэтому выбирайся-ка из постели и одевайся, пока я не забыл обо всем на свете и не овладел тобой прямо на глазах вносящей завтрак Педжин.

— Есть, сэр! — она шутливо отдала честь и выпрыгнула из постели.

Мэттью наблюдал, как она одевается, с легкою улыбкой на губах. Она немного была смущена его далеко не безразличным взглядом, но все же не отвернулась, потому что ей было приятно. Теперь она гордилась тем, что может возбуждать его.

С головы до пят Мэттью был переполнен новыми ощущениями. Он боялся неосмотрительно сделать что-то не так и разрушить то хрупкое чувство, что так сблизило их. Любое неосторожное слово или действие могло свести все на нет. Он совершенно не знал, как ему сохранить и укрепить новые ростки их любви. Именно поэтому Мэттью чувствовал себя сильным и могущественным и одновременно слабым и связанным по рукам и ногам. Это мешало ему четко и ясно мыслить и заставляло брать Кетрин с собою в дорогу, хотя безопаснее для нее было бы остаться. Он корил себя за то, что подвергает ее опасности, хоть и план ее был весьма разумен. Какая громадная ответственность лежала теперь на его плечах — защищать ее, думать о ней каждый миг, обуздывать себя, укрощать свой нрав и темперамент и ограничивать свои эгоистические чувства.