Узы любви - Кэмп Кэндис. Страница 85

— Кетрин, — произнес он шепотом, и она поспешила к нему. — Я люблю тебя! Доверяй мне! Верь мне! Даже если я по неразумению сделаю что-либо глупое или грубое, пожалуйста, не отворачивайся от меня!

— Мэттью, — в горле у нее вдруг встал комок, и слезы заблестели на ее глазах.

Кетрин взяла его за руки и крепко их сжала. Их молчаливое общение взглядами было прервано приходом Педжин, вошедшей в комнату с горячим завтраком на подносе. Оба они обнаружили, что страшно голодны.

После завтрака Кетрин спустилась вниз уведомить Анжелу о своем решении завтра же уехать в Бостон, поскольку она не в состоянии глаз сомкнуть из страха, что их всех попереубивают в их собственных постетелях. Анжела разволновалась, потому что тоже не захотела оставаться в Нью-Йорке одна в доме и решила уехать подальше от этого опасного города в свое летнее поместье на Гудзоне. Дом загудел от сборов и приготовлений к поспешному отъезду и гости, и хозяйки дома.

Кетрин написала отцу письмо и отдала его Педжин вместе с приличной суммой денег.

— Обещай мне, что ты поедешь домой и отдашь письмо папе по истечении двух недель, не раньше.

— О да, мэм, не беспокойтесь, — уверенно ответила горничная.

Педжин упаковала вещи хозяйки и свои чемоданы, а затем взяла свой поношенный саквояж и положила туда платье Кетрин и разную другую необходимую для путешествия мелочь. С этим саквояжем Кетрин должна была отправиться в Филадельфию. Кетрин добавила к собранным горничной вещам тонкую ночную сорочку, подарок Мэттью. «Когда мы выйдем в море, — сказала она себе, — я ее надену».

Прислуга в доме легла рано после хлопотливого и суетного дня. Кетрин с трудом сохраняла спокойствие, когда Педжин расчесывала ее густые волосы. Она понимала, что из-за сильного нервного возбуждения не сможет этой ночью заснуть. Завтра они отправятся, не исключено, навстречу своей смерти. И вся ответственность будет на ней, потому что Мэттью окажется слеп и беспомощен из-за повязки на глазах! До сих пор она не осознавала в полной мере, насколько все будет зависеть от нее.

Закусив нижнюю губу, Кетрин перевела взгляд. Мэттью в ответ широко растянул губы в теплой и ленивой улыбке, от которой, казалось, даже ее кости растаяли. Он весь был поглощен созерцанием ее волос и тем, с какой сноровкой расчесывает их Педжин.

После того как Педжин помогла ей надеть ночную сорочку и вышла из комнаты, Кетрин повернулась к постели и пошла по ковру к Мэттью.

— Сними эту дурацкую сорочку, — приказал он, и Кетрин повиновалась, расстегивая пуговицы неторопясь, чтобы поддразнить его.

— Ах ты, хитрая лиса! — засмеялся Мэттью, когда она, извиваясь всем телом, вползла под одеяла и устроилась рядом с ним.

— Есть жалобы? — с притворным равнодушием поинтересовалась Кетрин.

— Ни одной! — Хэмптон притянул ее к себе и пробормотал ей в волосы: — Завтра вечером мне самому придется выступать в роли твоей горничной и расчесывать твои волосы, потому что поблизости Педжин уже не будет.

Предложение Мэттью стать ее горничной позабавило Кетрин, ее золотистые глаза обольстительно потемнели, и он судорожно вздохнул. Медленно и нежно он принялся наслаждаться ее телом, терпеливо и постепенно разжигая в Кетрин огонь страсти, пока ей не пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не зарыдать от желания. Его пальцы искусно воспламеняли ее, доводя ее до судорог экстаза. Его рот, плотно прильнув к ее губам, заглушал непроизвольные стенания. Она вцепилась в него, а затем ее тело ослабло и стало вялым от удовлетворенного блаженства.

Неистовые страсти своего тела привели Кетрин в смущение, что заметил Мэттью, и в его глазах замерцали веселые огоньки.

— Распутница, — прошептал он это слово так, что оно прозвучало очень нежно и ласково.

Задолго до рассвета Мэттью встал и надел на себя форму рядового. Затем он осторожно переполз с подоконника на дерево и, цепляясь за сучья и ствол, спустился на землю. Кетрин бросила ему саквояж, послала воздушный поцелуй и затворила окно.

Подобрав саквояж, Мэттью направился в собор святого Патрика, где у них с Кетрин была назначена встреча.

Кетрин с тревогой выжидала, когда подойдет назначенный час. Она ходила из угла в угол своей комнаты, много раз начинала одеваться и останавливалась, она проверяла и перепроверяла свой радикюль, каждый раз обнаруживая, что пачка ассигнаций и золотые монеты на своем месте.

Когда же вошла Педжин, как обычно с завтраком на подносе, Кетрин настолько разнервничалась, что не смогла ничего съесть. Отломив маленький кусочек булочки и отпив глоток кофе, она отодвинула поднос в сторону и принялась решительно одеваться.

Чтобы ее не узнали, Кетрин облачилась в одно из своих старых серых платьев и надела скромную шляпку. Случайно уловив свое отражение в зеркале, она состроила себе гримасу. Как только Мэттью сумел разглядеть в ней под этим невзрачным нарядом неистовую и страстную натуру?

Явился наконец слуга и отнес вниз ее чемоданы. Они с Педжин следом за слугой засеменили к карете, остановившись по пути обнять на прощанье Анжелу и одарить чаевыми прислугу. Дорога к вокзалу показалась Кетрин бесконечно долгой. Затем еще этот верный слуга многоюродной кузины настоял на том, чтобы проводить родственницу хозяйки до самого поезда, вместо того чтобы сразу отправиться с каретою назад.

— Я уж подумала, он останется на перроне до прихода поезда, — воскликнула Кетрин, вскакивая с места.

Настал момент ее расставания с Педжин, и Педжин заплакала. Кетрин крепко обняла ее.

— Не плачь, Пег! Все будет хорошо! Правда. Мэттью из тех, кто всегда побеждает. И подумай, что я обрету наконец свое счастье. Помни: тебе нужно выждать две недели, прежде чем отдать письмо. О, Педжин, я буду очень скучать по тебе, ты ведь была мне самой близкой подругой.

— Вам пора уже идти, мисс Кетрин, — сказала Педжин со слезами. — И пусть святой Кристофер присмотрит за вами и сохранит вас.

Кетрин выскочила из вагона, едва не расплакавшись от избытка чувств. Подбежав к кассе, она сдала свой билет до Бостона и купила два билета в Филадельфию. До отправления поезда в Филадельфию оставалось два часа, и Кетрин, едва сдерживая шаг, постаралась спокойно дойти до собора святого Патрика. Проповедь уже закончилась, и огромная церковь опустела. Ей не составило никакого труда отыскать Мэттью, стоявшего на коленях в одном из последних рядов и, судя по его виду, совершенно погруженного в молитву. Она тихонько скользнула на свободное место рядом с ним.

— Слава Богу, — прошипел он, — а то у меня уже колени отваливаются.

— Не наглей! Я не могла быстрее! — строго произнесла Кетрин и сжала его руку.

Устроившись за исповедальней, они начали свои превращение в слепого солдата и его жену. Кетрин вытащила из саквояжа бинт. Голову Мэттью словно накрыли выше рта плотным белым колпаком.

— Я ни черта не вижу! — пожаловался он.

— Не чертыхайся, Мэттью, мы же в церкви!

Он издал короткий смешок.

— Ты до последнего верна бостонским приличиям!

— Замолчи! Держись за мою руку! Возьми саквояж в другую. Готов?

— Веди меня вперед, утенок Макдафф!

Около часа им пришлось ждать на вокзале, пока не пришел поезд. Кетрин старалась, чтобы ее лицо не выглядело испуганно, а всего лишь печально, но она так волновалась, что больно сжала руку Мэттью, и тот вздрогнул:

— Что случилось?

— Ничего!

Что же касается Мэттью, то теперь, находясь в опасном положении, он, как обычно, был одержим непоколебимым спокойствием. Кетрин им восхищалась. Если бы ей пришлось сидеть вот так с завязанными глазами в окружении врагов, ее бы давно уже охватил беспредельный и панический страх.

Путешествие на поезде оказалось вполне безопасным, хотя страх Кетрин не ослабевал. Она начинала дрожать, завидев синюю форму, и на каждой остановке у нее душа уходила в пятки. Любой новый пассажир заставлял ее сжаться, и любой чужой случайный взгляд наводил на мысль, что они раскрыты и сейчас их схватят. Каждая минута этого долгого дня казалась ей часом, а к концу путешествия она не сомневалась, что каждая секунда тянется для нее уже годом.