Обещание сердца - Скотт Эмма. Страница 32

Мои глаза затуманились от слез. Я подалась вперед и поцеловала мужа в ухо, в щеку.

– Твой, – подтвердила я.

Он снова и снова водил по слепку кончиками пальцев.

– Я ее вижу. Это она, наша малышка…

Ной замер на несколько мгновений. Он долго «вглядывался» пальцами в личико дочери, прежде чем из его груди вырвался сдавленный звук. Он согнулся пополам, одной рукой прикрыв глаза, а в другой по-прежнему сжимая 3D-слепок. Я обхватила его сотрясающиеся от рыданий плечи и уткнулась лицом ему в шею, не обращая внимания на капающие на рубашку слезы.

– Боже, Шарлотта, – хрипло выдохнул он и притянул меня ближе, поцеловав в волосы. – Спасибо…

– Нет. – Я покачала головой, прерывая Ноя. Ни к чему благодарить меня за то, что и так принадлежит ему. – Она наша дочь, Ной, твоя и моя. Мы вместе создали ее. И… – Я прикоснулась к слепку. – У тебя есть право ее увидеть. Я уверена, что ты станешь отличным отцом для нее.

Он кивнул и вытер рукавом глаза, досадуя, что так расклеился.

– Я приложу все силы.

Это сказал человек, который полтора месяца вслепую путешествовал по Европе ради меня и нашего совместного будущего. Для Ноя «приложить все силы» – значит отдаться делу сердцем и душой, невзирая на пот, слезы и затраченные усилия. О, как же я любила этого мужчину!

– Она на тебя похожа, – заметил Ной, все еще изучая малышку.

– М-м-м… ну, у нее твой подбородок. И, надеюсь, глаза.

– Мои глаза… – пробормотал Ной.

Он не закончил мысль, а я не стала спрашивать. По-прежнему сжимая в руке 3D-слепок, как будто вовсе не желал с ним расставаться, Ной притянул меня к себе и положил ладонь мне на живот. Нас окружал шумный Нью-Йорк, а внутри меня, под нашими руками, шевелилась еще не рожденная малышка.

Мне казалось, будто мы с Ноем всегда были вместе. Даже удивительно, что когда-то нам пришлось расстаться и проделать очень долгий путь, – пересечь континенты и огромные пространства, заполненные темнотой и неизвестностью, – чтобы вновь обрести друг друга.

Я вспомнила озлобленного, изливающего желчь мужчину, который сидел взаперти в комнате и слушал аудиокниги, и сломленную молодую женщину, искавшую приличную работу и немного покоя. Жизнь потрепала нас обоих, изменив до неузнаваемости. Но каким-то образом нам удалось не только встретиться, но и помочь друг другу собрать разбитые кусочки воедино. Создать из них нечто новое и цельное. И даже нечто большее. Я погладила округлившийся живот и улыбнулась. Мы делали первые шаги навстречу друг другу, терзаясь сомнениями, но постепенно наша любовь сотворила чудо.

Когда карамельного цвета небо начало бледнеть, мы поднялись со скамейки. Ной положил ладонь на сгиб моего локтя, и я вздохнула с облегчением, почувствовав его уверенную хватку. Все так, как и должно быть.

– Пойдем, детка, – сказал Ной и наклонился, чтобы поцеловать меня. – Давай вернемся домой.

«Ноль» значит любовь

«Сухая» игра (сущ.) (теннис) – игра, в которой побежденный игрок не набрал ни одного очка.

Ноль розыгрышей: ночь очков

1 розыгрыш: 15 очков

2 розыгрыша: 30 очков

3 розыгрыша: 40 очков

4 розыгрыша: победа в гейме

Ничья: Ничейный счет, за исключением случаев «ровно» (к примеру, 30–ничья)

Ровно: счет 40–40

Сет: Шесть геймов. В зависимости от турнира, в мужском теннисе каждый матч состоит из трех или пяти сетов. Чтобы победить в сете, игрок должен выиграть не менее четырех геймов.

Глава 1

Кай

Дэррин Кэхилл: Добро пожаловать на финальный матч Международного теннисного турнира в Брисбене, где наш пылкий австралиец Сика́й Соломон, всегда подающий себя в выгодном свете, сражается со своим главным соперником – Брэдли Финном из Соединенных Штатов.

Джон Макинрой: Вы совершенно правы насчет соперничества. Обычно Брэд досаждает Каю больше, чем любой другой игрок. Впрочем, Кай держит руку на пульсе, выделывает различные трюки и заигрывает со зрителями.

Кэхилл: На этом турнире Кай и впрямь в полной мере демонстрирует необычный стиль игры. И никаких сломанных ракеток. Пока.

Макинрой: Как бывший игрок, я отлично понимаю напряжение и чувство неудовлетворенности, но хотелось бы, чтобы Кай относился к своей карьере серьезно. Однако, невзирая на невероятный талант, он не утруждает себя тренировками. У него даже нет тренера…

Кэхилл: А его вспыльчивость не проходит бесследно.

Макинрой: Самый штрафуемый игрок тура не то же самое, что победитель турниров Большого шлема.

Кэхилл: Вы правы, Джон. С другой стороны, никто в теннисе не устраивает более зрелищного шоу. Здесь, в Брисбене, все билеты на матч разошлись как горячие пирожки. Что ж, ладно, перерыв окончен. Пора возвращаться к игре. Пока в этом матче, лучшем из трех, Кай проигрывает один сет. Посмотрим, сможет ли он сохранить хладнокровие и одержать победу. Это стало бы великим предзнаменованием грядущих событий, ожидаемых через две недели на Открытом чемпионате Австралии.

«Один сет закончен, другой впереди», – подумал я, подарив обворожительную улыбку кучке ребятишек на трибунах – будущей надежде тенниса.

Комментаторы вечно изображали меня придурком, которому на все плевать. Но я любил детей и восхищался их невинной любовью к игре. Возможно, потому, что сам когда-то был таким же.

Глядя, как взволнованные дети улыбаются и восторженно машут руками, я ощутил тепло в груди.

«Старайся ради них. Играй для толпы».

Я устроил отличное шоу. У нас с фанатами сложились неоднозначные отношения, колеблющиеся от любви до ненависти и обратно. Они обожали мои подачи вслепую и твинеры [35]. А так называемые срывы… не очень.

Сегодня выдался прекрасный день. Может, Брэд Финн и сумел одурачить болельщиков, прослыв джентльменом в мире тенниса, вот только я хорошо знал его истинное лицо. Расистского придурка с фальшивой улыбкой и слабым ударом слева. Если мне удастся надрать ему задницу здесь, в Брисбене, это станет идеальным завершением турнира. Ведь, невзирая на срывы, я побеждал – когда того хотел.

А сегодня желания было не занимать.

– Неплохо для метиса, – обаятельно улыбаясь на публику, процедил сквозь зубы Брэд, когда я прошел мимо него во время смены площадки.

Моя мама родилась в Австралии, отец – в Самоа, так что на этом турнире я был единственным австралийцем-самоанцем, о чем Брэд часто и с удовольствием напоминал. Вот только корни папы уже не имели значения. Он перестал существовать, превратившись в прах в урне на маминой каминной полке, оставив мне в наследство текущую в жилах самоанскую кровь, темную кожу и укоренившуюся в ДНК любовь к теннису.

Слова Брэда высвободили застарелую тоску. Сердце сжалось, тепло в груди исчезло, все добрые чувства испарились, и я больше не видел улыбок детей… Нахлынувшая боль грозила погубить меня, растоптать, а этого нельзя было допустить. Никогда.

Позволив вспыхнуть в крови внутреннему пламени, я мысленно отправил в него свое горе. Костяшки пальцев побелели – настолько сильно я сжимал ракетку, борясь с желанием заехать Брэду по лицу.