Корсиканский гамбит - Мартон Сандра. Страница 32

Как легко он вызывает ненависть к самому себе! Ну по крайней мере она может быть благодарна ему за это.

– Ты всегда так дьявольски уверен в себе? – резко спросила она.

Веселость его как рукой сняло.

– Нет. Не всегда. – Подавшись чуть назад, он прислонился к косяку и высокомерно, в своей обычной манере, скрестил руки на груди. – Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Что может женщина с твоими способностями делать в таком месте, как Сарсена?

Она вспыхнула, но решила не отвечать на выпад.

– Я могу систематизировать твои книги, – решительно ответила она. – Не удивляйся: мне приходилось это делать раньше. В нашей галерее я работала с оригиналами из богатых коллекций.

– Да? – спросил он бесцветным голосом.

– Да! – Она уперла руки в бока. – Мне кажется, у тебя и мебель, и прочая обстановка тоже не каталогизированы.

– Ты имеешь в виду поддельные гобелены? – На этот раз он усмехнулся. – Нет, не каталогизированы.

– Вот и надо это сделать. Обои тоже имеют художественную ценность, неважно, что это копии. Кроме того, есть еще и другие вещи – серебро, например, фарфор.

– Похоже, ты основательно обследовала Сарсену.

– Под неусыпным оком Джулии, Паоло или Джанни.

– Мне сказали, ты немного научилась нашему языку.

– А что? – она негодующе посмотрела на него. – Чужаку это запрещено?

Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.

– Нет, – наконец сказал он, – не запрещено.

Но это выглядит необычно. Она вскинула голову.

– Может быть, потому, что ты никому не давал попробовать подладиться к Сарсене? Ты не задумывался об этом?

Опять наступило долгое молчание. Наконец Макс оторвался от косяка. – Ты ездишь верхом? Она уставилась на него. – Верхом?

– На лошади, – сказал он. – Ездишь? – Она кивнула, и он хлопнул себя рукой по бедру. – Переоденься и жди меня на конюшне.

У Франчески заколотилось сердце. Эта поездка может дать ей возможность побега. Но когда она окликнула его, голос ее звучал ровно:

– Твои головорезы не пустят меня за дверь.

Макс даже не счел нужным остановиться.

– Это мои люди, – бросил он через плечо. – И они сделают так, как им велено.

Франческа уже много лет не ездила верхом и почти забыла, насколько любила это занятие. Но все вспомнилось, лишь только она шагнула в конюшню и полной грудью вдохнула такой знакомый запах лошадей и сена.

Она наблюдала, как Макс вывел из загона изящную арабскую кобылу.

– Она ласковая, – сказал он, гладя длинную, изогнутую шею животного, – но горячая. Сможешь удержать?

Франческа провела рукой по боку лошади и вскочила в седло.

– Я не боюсь норовистых особ. Наоборот, они мне нравятся.

Макс едва заметно улыбнулся.

– Мне тоже, – сказал он.

На прогулке Франческа старалась подметить все, что могло бы помочь ей при побеге, но вскоре стало совершенно ясно: ни вблизи, ни вдали от Сарсены не было ни дорог, ни домов, где ей удалось бы укрыться. А через какое-то время она уже не могла ни на чем сосредоточиться, кроме мягкого покачивания лошади под собой, теплого солнца и Макса, который ехал рядом с нею. Они не виделись несколько дней, и Франческа соскучилась по нему, соскучилась по его самоуверенным манерам, по его юмору, темным глазам и чувственным губам, она соскучилась по всему, что в нем есть.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

– О чем ты думаешь, cara?

“Cara”. Как же давно он не называл ее так! Франческа тоже улыбнулась в ответ.

– Я… мне интересно, что растет на тех полях? Что-то такое удивительно золотистого цвета.

Его улыбка стала еще шире.

– Это пшеница. А там ячмень. И овес.

– Так здесь все это растет?

– Теперь растет. Понадобилось много времени, чтобы возродить землю. Она была истощена.

Макс подстегнул своего коня, и они стали медленно взбираться в гору.

– Как? – удивленно спросила Франческа. – Но ведь земля, которая питает все эти прекрасные растения, маки, должна…

Макс покачал головой.

– Маки образуются там, где почва беднее всего, cara.

– Никогда не поверю. Такая буйная растительность – и на самых засушливых местах?

Он посмотрел на нее.

– Я сам об этом думал, – тихо произнес он. – Мне кажется, это какое-то чудо.

Она с трудом оторвала взгляд от его испытующих глаз.

– Расскажи мне о Сарсене. Ты получил все это в наследство от отца?

– Мне бы очень хотелось, чтобы это было так. – Он грустно улыбнулся. – Приятно думать, что отец владел хотя бы маленьким кусочком этого острова, который он так нежно любил. Но у него ничего не было. На Корсике трудно заработать на жизнь. Мой отец был беден. Поэтому они с матерью и уехали в Америку.

– Тогда почему после его смерти она вернулась сюда? Я имею в виду, если трудно было заработать.

– Я тоже долго задавался этим вопросом, – он взглянул на нее, к тому времени они были уже на вершине холма, – и однажды понял. Она вернулась, потому что Корсика – это все, что осталось от отца. Понимаешь?

Да, подумала она, о да, конечно, понимает. Неудержимая и в то же время светлая грусть поднялась в ней и так сдавила горло, что стало трудно дышать. Если любишь человека всем сердцем и он становится центром твоей вселенной, то что можно испытывать, потеряв его? Мир становится пустым, и надо делать все возможное, чтобы осталась хоть какая-то память о нем и чтобы жила его любовь.

О Господи…

– С того луга нам будет видна вся Сарсена. Поедем туда? – Макс показал на дивное плато, сплошь покрытое дикими цветами.

– Хорошо, – ответила она слегка дрожащим голосом. Ей удалось выдавить из себя улыбку. – Я с удовольствием.

Да, он прав, подумала она, когда лошади не спеша вошли по колено в сладкое, пахучее разноцветье трав, весь мир отсюда как на ладони, по крайней мере тот единственный мир, который так важен для нее и куда входят Макс и Сарсена. Он спрыгнул с коня, поднял голову и протянул к ней руки.

Дыхание перехватило в горле. Как она могла допустить такое? Как?

– Cara?

Она же не хотела. Но вопреки всему это все-таки произошло. Во время их первой встречи Макс говорил ей что-то о судьбе, но она даже представить себе не могла, что судьба заставит ее так безнадежно влюбиться в него.

На глаза навернулись слезы. Это ведь просто и понятно, она лишь удивлена, почему так долго скрывала правду от самой себя. В тот день, в Корте, она была полна не ненависти, она была полна любви.

Она любит Макса, испытывает к нему такую всепоглощающую страсть, что это чувство, без сомнения, написано на ее лице.

– Франческа, что случилось?

– Я… – Покачав головой, она сжала каблуками бока лошади. Она должна бежать, но не из Сарсены, а от Макса, от своего чувства к нему.

Но Макс опередил ее. Он схватил лошадь за повод, а потом, дотянувшись до Франчески, обнял ее, вытащил из седла и, бережно прижимая к себе, опустил на землю.

– Bellissima, – прошептал он. И взял ее лицо в свои ладони. – Ах, Франческа. Любимая моя.

Любимая. Так говорит мужчина, когда хочет овладеть женщиной, и слова эти на самом деле ничего не значат. Или значат? Смеет ли она надеяться? Смеет ли?

– Макс, – прошептала она и, отбросив все свои сомнения, отдалась его власти.

Он целовал ее развевающиеся на ветру волосы, ее согретые солнцем виски, влажные веки и все время шептал слова любви, которые волновали и будоражили ее, которые говорили о том, что она желанна для него, что он хочет обладать ею всей силой своей страсти и чувствует ее ответный порыв.

И в его объятиях, сгорая от жарких поцелуев, она вдруг избавилась от всех своих темных дум, которые до сих пор преграждали ей путь к нему. Их привела сюда судьба, и как же можно не повиноваться ей? Стоя на пригорке и обнимая любимого человека, вдыхая аромат маки, Франческа вдруг поняла, что в ее жизни не может быть ничего более значительного, чем эта минута.

Она застонала, когда руки Макса скользнули под ее рубашку и стали ласкать ее. Движения его были настойчивыми, почти грубыми, и она почувствовала, как ее тело оживает от его прикосновений.