Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне - Уэкер Хелен. Страница 21

В пустыне к западу от Проклятого города было теплое весеннее утро.

Компания молодых джиннов резвилась в воздухе, они развлекались тем, что перехватывали друг у друга ветер. Была среди них и молоденькая джинния, которая не боялась железа. Она держалась чуть позади своих товарищей. После того происшествия с серпом она старательно изображала робость и никогда никуда не выбиралась в одиночестве и не улетала вперед: ведь она могла бы, сама не отдавая себе в том отчета, подвести их слишком близко к железу.

Смотрите! – произнес один из них. Там люди.

На дороге, ведущей на восток, показались трое путников: мужчина и две женщины, все трое верхом на лошадях. Следом трусил нагруженный вьюками ослик. На двоих были головные уборы, призванные защитить их от палящего солнца. Третья, одна из женщин, к удивлению джиннов, ехала с непокрытой головой. Она была моложе двух других, очень бледнокожая, с воробьиного цвета волосами, заплетенными в косу и уложенными вокруг головы в венок, который был там и сям закреплен металлическими штуками, поблескивавшими на солнце. Ее спутники скакали впереди, словно охраняя ее, – и действительно, прямо на глазах у джиннов с севера показалась еще одна группа людей. То были облаченные в черное бедуины – отряд, выехавший на разведку, чтобы решить, грабить путников или не стоит.

Давайте поглядим, что будет дальше, предложил один из джиннов.

Они полетели в направлении сближающихся групп людей. Джинния по-прежнему осторожничала, держась на некотором расстоянии от своих товарищей. Трое путников увидели несущийся на них отряд бедуинов. Мужчина потянулся к ружью, сбоку притороченному к седлу. Светловолосая женщина стянула один из намотанных вокруг шеи темных платков и накинула его на голову. Джинния увидела, что она дрожит, и решила было, что это от страха, но тут женщина крикнула:

– Благословен будь, о шейх!

Предводитель отряда бедуинов натянул поводья, осаживая лошадь, и остальные последовали его примеру. Он улыбался: улыбка эта была скорее изумленной, чем радостной.

– Мисс Уильямс! – воскликнул он. – Я задавался вопросом, увидим ли мы ваше семейство в наших краях этой весной.

– Могу ли я просить вас приютить нас под вашим кровом на эту ночь?

Женщина говорила очень медленно, как будто еще только изучала наречие бедуинов. Напряжение явно покинуло ее спутников; мужчина убрал руку с ружья.

– Вы будете моими почетными гостями, – отвечал шейх, и троица, повернув на север, поскакала следом за бедуинами.

Джинны проводили их взглядами. О том, чтобы последовать за ними, не могло быть и речи: если одинокого путника еще можно было обманом сбить с пути и позабавиться, то целую деревню нет. У них там небось в каждой хижине железные амулеты и шаманы с травами и отпугивающими заклинаниями. И джинны, развернувшись, полетели прочь на поиски иных развлечений.

Джинния же медлила, не спеша лететь следом и глядя, как люди удаляются в направлении севера. Что-то в этой бледнокожей женщине возбудило ее интерес: ее облик, ее дрожь, но также и изумление в голосе шейха, когда он ответил на ее приветствие. Как будто и он тоже находил ее странной, а ее появление – неожиданным.

Джинния развернулась и полетела догонять своих товарищей.

Уже вечерело, когда бедуины и их гости добрались до места назначения – скопления глинобитных хижин, двумя длинными рядами выстроившихся друг напротив друга вдоль единственной улицы. Ребятишки, игравшие в пыли, немедленно побросали свои занятия и, толпой окружив всадников, радостно загомонили. София с улыбкой приветствовала их в ответ. Впрочем, она не могла не отметить, что по сравнению с прошлым годом ребятишек стало меньше. На протяжении многих веков эта деревушка служила местом стоянки караванов на пути в Хомс. Люди и вьючные животные располагались на ночлег прямо между рядами хижин местных жителей, которые, конечно, не могли тягаться элегантностью с роскошными караван-сараями Дамаска или Алеппо c их мраморными фонтанами и пальмами в кадках, но тем не менее обеспечивали защиту от грабителей и непогоды. Однако в последние годы поток караванов практически иссяк, ибо на смену исконным маршрутам пришли железные дороги и морские пути. Деревенские жители начали помаленьку перебираться в Хомс, где можно было найти работу на полях и рынках.

Шейх провел Уильямсов в свою хижину, как и соседские формой напоминавшую пчелиный улей – такая архитектура издревле позволяла сохранять прохладу даже в самый обжигающий летний зной, – и, рассевшись вокруг очага, они стали ждать, когда жена шейха подаст ужин. Хозяин принялся расспрашивать гостей об их странствиях, и они поведали ему, что направляются в Пальмиру с кратким визитом, прежде чем продолжить путь на север, где планируют провести летние месяцы среди сказочных дымоходов Каппадокии. София интересовалась местной политикой: путешествие по территории, населенной разными, нередко враждующими друг с другом племенами, во многом было сродни попытке пересечь шахматную доску, так что имело смысл находиться в курсе текущего положения дел. Шейх рассказал ей о том, какие вожди нынче набирают влияние, а чья звезда уже закатилась. Поведал он ей и о большой, медленно передвигающейся группе европейцев, которые проезжали по этой дороге днем ранее, – пышная процессия из паланкинов, вьючных животных и вооруженных охранников. Шейх пришел к выводу, что это британцы, и приказал своим людям держаться от них подальше: потребуй бедуины с них платы за проезд, это лишь вызвало бы их гнев, а возможно, и гнев правителей Османской Сирии.

– К тому моменту, когда вы доберетесь до Пальмиры, они уже будут там, – сказал он Софии, и от него не укрылось кислое выражение ее лица.

Ему нравилось наблюдать за этой необычной девушкой и ее спутниками – они выдавали себя за ее родителей, но он ни за что в жизни этому не поверил бы, – хотя временами задавался вопросом, что это за троица, которую он принимает под своим кровом.

Он не желал даже слышать о том, чтобы они ночевали под открытым небом, и предоставил в их распоряжение пару пустых хижин. Солнце уже скрылось за холмами, и воздух стремительно остывал. Люси развела в хижине Софии огонь и убедилась, что у нее достаточно одеял, после чего отправилась в соседнюю хижину к Патрику, предоставив молодую женщину самой себе.

Деревня мало-помалу затихала. София еще некоторое время делала записи в своем дневнике, в подробностях описывая события дня и рассказ шейха. За пять лет путешествий в обществе Уильямсов у нее не возникло ни единого повода заподозрить, что они могут читать ее дневники, и тем не менее она не писала в них ничего такого, чего не готова была бы рассказать родителям. Наконец, придя к выводу, что деревня уснула, она облачилась в подбитое овчиной пальто, зажгла фонарь, вышла из хижины и направилась в сторону отхожего места.

Из темноты перед ней возникло лицо ребенка.

София едва не вскрикнула от испуга, хотя это не было для нее неожиданностью. Мальчик сделал ей знак идти следом, и она двинулась за ним в направлении хижины, стоявшей слегка на отшибе от остальных. Внутри сидела перед очагом женщина лет двадцати с небольшим, едва ли старше самой Софии.

София настороженно огляделась по сторонам, но, кроме молодой женщины, в хижине никого не было.

– Мир тебе, Умм Фирас, – произнесла она, неожиданно охваченная дурными предчувствиями.

– Добро пожаловать, мисс Уильямс, – вполголоса отвечала женщина. – Я должна сказать вам, что Умм Салем умерла.

У Софии оборвалось сердце. Она склонила голову, глотая слезы, демонстрировать которые сейчас казалось ей слишком эгоистичным.

– Какое горе, – произнесла она. – Когда это случилось?

– В середине зимы, от инфекции в легких. Под конец она попыталась быстро обучить меня всему, чему смогла. Но ваше лекарство… простите. Времени было слишком мало.

София кивнула. Ей представилась умирающая старая знахарка, пытающаяся на смертном одре принять решение, какие знания передать своей ученице. Разумеется, она выбрала наиболее важные снадобья, те, что давали силы новорожденным и исцеляли сломанные кости, а не порошок, который она раз в год смешивала для чужестранки.