Москва, я не люблю тебя - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 34
— Я вам не могу поверить, вы уж извините! — Фальх обернулся к плакату, изображающему человека в разрезе, будто призывая того в свидетели. — Никак не могу поверить, что вы сотрудник ФСБ.
Человек на плакате с частичным отсутствием кожных и тканевых покровов был похож на персонажа «Hellraiser'a». Не хватало только шипованной головы, и логотип какого-то фармконцерна все портил.
— Эдгар Карлович, ну что вы, в самом деле, как в детском саду? Что за «верю — не верю»? — Кажется, я одновременно улыбнулся обоим. И врачу, и HeUraiser'y. — Мне вот тоже не верится, что лежащие перед вами два «четвертых» айфона вы на свою зарплату купили, но это же не повод усомниться в том, что вы действительно врач! Даже главврач, правда?
— Вы на что намекаете?! — взорвался Фальх. — Да я сейчас, да вы знаете?..
— Слушайте, дорогой мой человек, ни на что я не намекаю. — Я вдруг почувствовал себя усталым и присел на край стола. — Мне нужно, чтобы вы вернули на базу машину с бортовым номером 4421, вот и все.
— Да с какой стати я ее верну?! — Доктор сжал кулачки. — В городе люди с инсультами, инфарктами, тяжелыми травмами, ожогами! Вы представляете, сколько людей…
Он осекся ровно в тот момент, когда я достал из внутреннего кармана кошелек, заглянул внутрь, чтобы удостовериться в отсутствии наличных. Чертов пластик.
— Что вы говорите? — Я поднял глаза на доктора. — Простите.
— С какой стати я должен возвращать на базу «карету», вы знаете, какая смертность в это время года? — пуще прежнего взвился доктор. Кажется, он даже подпрыгнул на месте.
— Да с такой стати, что в этой гребаной «скорой» находится чемодан с миллионом долларов!!! — Я заорал так, что, кажется даже тюлевые занавески сморщились. — Который твои люди в белых халатах дернули у торчка, склеившего ласты. Я все представляю! Это ты не представляешь, что люди, которые после меня к тебе приедут за этим чемоданом, не страдают инфарктами и инсультами, зато тебе они в момент обеспечат одновременно и тяжелые травмы и множественные ожоги и оскольчатые переломы. Я ясно излагаю?
— Вы мне своими бандитскими разборками не угрожайте! — Врач наконец вскакивает. — Я клятву Гиппократа давал!
— Ты слишком серьезно к себе относишься. Гиппократ умер в четвертом веке до нашей эры.
— Я прошу не ерничать! — доктор вдавил кнопку селекторной связи, но в тот момент, когда он уже разжимал губы, чтобы прокричать про охрану или что там обычно кричат начальники, когда к ним в кабинет попадают опасные проходимцы, я рванул телефон вместе со шнуром и отбросил в сторону.
— Охра… — запоздало выпустил воздух доктор.
— Ебаный Парацельс! — Я не выдерживаю, достаю «Глок» и сую ствол ему в рот. — Либо ты сейчас отзываешь машину на базу, либо твои мозги раскрасят плакат с человеком в разрезе. Бандитские разборки! Да ты хоть одного реального бандита видел?
— Ум-м-м!!! — замычал доктор.
— Ум-м-м? А если видел, хули ты тут изгаляешься? Ты думаешь, я меньший интеллигент, чем ты? Я не знаю, что с врачами можно общаться только как с воспитанными людьми, то есть только за бабки? Нет у меня с собой наличных! — Я чуть сильнее надавил на ствол.
— Ум-м-м! — Доктор замычал, как племенной бык перед случкой, вытаращил глаза и принялся тыкать пальцем в стопку бумаг слева от него.
— Что ты мычишь? — Я вытащил ствол у него изо рта.
— Карта рабочего дня… — Доктор часто дышал, восстанавливая дыхание. — Маршрут машины в этом журнале.
— Где они сейчас? — Я потянулся к журналу, и в этот момент в кабинет забежал кто-то маленький и такой же круглый, как Фальх.
— Эдгар Карлович, Эдгар Карлович! — запричитал вбежавший. — ЧП! У вахты нападение на карету «скорой помощи»! Водитель на проходную пошел…
— Борт какой?! — одновременно взревели мы оба.
— Не… не видел…
— Ну молодец, Фальх! — цежу я сквозь зубы. — Считай, ты сегодня смертность в городе еще как минимум на одного увеличил. На себя.
Убираю ствол, отталкиваю кругленького, скатываюсь по лестнице на первый этаж, выбегаю во двор. У проходной уже куча людей, двое в белых халатах лежат на траве, вокруг них суетятся коллеги. Ввинчиваюсь в толпу, задираю вверх руку со стволом, как с олимпийским факелом, и ору:
— ФСБ России! Свидетели ко мне!
Толпа выталкивает двух человек. Одного, с красным лицом, в синей спецовке с нашивками «Охрана», и второго, без свойств. Из их сбивчивых речей улавливаю «двое или трое», «типа девятка», «я только документы отметить вылез», «газовый», «бита», «я не видел, я журнал заполнял».
— Суки, суки, суки, суки, суки! — сквозь сжатые зубы шиплю я, стараясь нащупать свободной рукой зайчика, и продираюсь сквозь толпу, чтобы посмотреть бортовой номер машины, и прошу его, или их. Тихо так, про себя: «Ну, пожалуйста. Ну пускай это будет чья-то другая история! Наркоманы напали или просто гопники. Давайте, вы не станете совсем уж так со мной поступать! Пускай это будет не тот номер…»
БРАТУШКИ
Тверская улица. Десять утра
— Одиннадцать, — осклабился Ромуля.
— Чё одиннадцать? — непонимающе обернулся Гешка.
— Бортовой номер у «неотложки» был 4421. — Ромуля начертил номер в воздухе. — Если все цифры сложить, получится «одиннадцать». Мое счастливое число. Я всегда так делаю.
— А, — Гешка закусил сигарету и понимающе затряс головой, — в натуре, хорошо, сразу с битой вышли. Тот, который с кейсом из «скорой» вылезал, по ходу, дернуть бы успел, если бы не бита.
— Ты второго в глаза баллоном тоже качественно отоварил. — Ромуля уважительно поднял вверх большой палец. — В общем, подфартило нам, конечно, мужики.
— Подфартило нам, что фраера этого, сутера ебаного, Кирюшу, быстро нашли и раскололи, — захрипел с заднего сиденья Борян, обхвативший кейс так сильно, что тот казался его частью. Как автоматы или гранаты кажутся продолжением рук гранитных воинов на памятниках.
— Кирюшу, по ходу, до нас кто-то сильно помял. — Ромуля убавил звук магнитолы. — Вишь, как он сразу потек, когда ты сказал, что руку ему в тиски зажмешь и отпилишь.
— И отпилил бы! — Борян потянулся было за сигаретой, но оторвав руку от кейса, немедленно вернул на место. — Нечего крысить чужое. Еще подфартило, что телка эта из приемного покоя номер «скорой» сдала. Но тут ты, Гешка, конечно, красава. Такого артиста дал: «Братик у меня помер». Заплакал еще так натурально. Ты в школе в театре не играл, случаем?
— Неважно! — Гешка сдвинул кепку на глаза. — А телка эта, из приемного покоя, прикольная.
— Прикольная, — заржали Ромуля с Боряном и хором затянули: — Бра-а-атик!
— Чё вы буровите, в натуре? — деланно обиделся Гешка и прибавил звук. — Я бы с ней замутил, если бы не делюга.
— Что ж ты, фраер, сдал назад? Не по масти я тебе? — пропела магнитола.
Гешка отвернулся к окну. Блатная романтика, знакомая только по рассказам старших товарищей, становилась его реальной жизнью здесь и сейчас. «Делюга»… В эту минуту оттого, прежнего Гешки-хулигана ничего не осталось. В жизнь входил новый Гешка. И слово его теперь «весило тонн десять», как пели в его любимой песне блатари из группы «Кровосток». «Ребятки едут с работы домой… — мурлыкал про себя Гешка. — …Бригада из Подмосковья, Колхозники». Теперь, после таких дел, и Гешкой-то не с руки называться. Может, «Артист», как Борян сказал? А что, — думал Гешка, — можно и Артист».
— А я так скажу, — пробасил Ромуля. — Про «чужое крысить», это ты, Борян, верно заметил. Чужое, оно чужое и есть. А что твое, — то придет к тебе, по-любому. По-любому придет, пацаны, так я скажу! Вот вроде уплыл чемоданчик. Пропал в Москве, как иголка, найди его, попробуй! А все одно к нам вернулся. Правильно в народе говорят!
— Народ просто так пословицы не свистит, факт, — согласился Гешка.
— Может, оно и так. Может, и так, — медленно промолвил Борян. — А я вот сижу и думаю. Может, ты прав, Ромуль? Может, до нас помяли того сутера? А если помяли, то кто? Дед, у которого мы чемодан подломили? Или кто посерьезней?