Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна. Страница 97
Чурила вовсе не собирался показывать хазарам, как управлялись с конями его молодцы. Широкое поле вздрогнуло всё, от края до края, когда громыхнули, сдвигаясь, окованные щиты халейгов… Подняв копья, железным шагом пошли вперёд торсфиордцы. Восхищённо замер Алп-Тархан. Умолк на полуслове царевич. Лишь смарагды переливались на его пальцах, гладивших холку коня…
Грянул под морозным солнцем свирепый боевой рог. Раздвинулась стена круглых щитов. И вышел, держа в руках три топора, Бьёрн Олавссон.
Размахнулся – и в столб, густо утыканный хазарскими стрелами, полетела секира! Сотни глаз метнулись ей вслед. Тяжёлое лезвие ударило в самую вершину столба, и сверху вниз ринулась узкая трещина. Вторым топором, почти не глядя, Бьёрн продолжил её до земли. Третий удар – и повалились навзничь две половинки бревна!
Боярин Вышата как раз рассказывал на ухо князю, что с послами приехало трое булгар. И тот молодой, которого признали отроки, был Органа, брат хана Кубрата, заложник.
3
Ещё ночь, и хазар призвали к себе князья.
Лют и Видга оба увидели тот приём, забыть который Кременцу не было суждено… Только Лют стоял со своим копьём и щитом возле самого княжеского престола, а Видга – через всю длинную гридницу от него, у дверей.
По старшинству сидели у обеих стен лучшие кременчане. Думающие бояре, хоробрствующие мужи, славные молодые гридни. Индевели от дыхания резные столбики окон…
Сидел Вышата Добрынич, и под распахнутой шубой виднелся вышитый кафтан. Дорогая кручёная гривна на шее переглядывалась с золочёной рукоятью меча. Сурово хмурился старый боярин, ожидая послов.
Сидели Ратибор с Радогостем, и у одного дремала на коленях булава, у другого – быстрая сабля. Этим двоим что скажет князь, то и любо. Миром расходиться с послами так миром. Ссориться так ссориться…
Сидели братья халейги, Виглавичи, как звали их в городе. Старый Вышата всё косился на них и, кажется, впервые был рад, что стоял через реку крепкий новый конец…
Две двери вели в гридницу: из дому и со двора. Во дворе скучали, маялись хазары. Князья ещё не выходили, следовало подождать.
Мстислав продержал их на пороге ровно столько, сколько требовалось, чтобы не обидеть всерьёз. Но вот застучал по полу костыль старого князя, и разом смолкли, точно по команде, сдержанно гудевшие голоса.
Чурила вывел отца под руку – как всегда. Усадил в древнее деревянное кресло, прикрыл ему больные ноги шубой. Сам сел рядом, пониже, и длинный меч встал у него между колен.
Тогда хазар провели в гридницу.
Мохо-шад чуть поднял тонкую бровь, признав в молодом князе того шрамолицего воина, что отказался сразиться с ним накануне. Воистину, он был разумен, этот словенский хан…
Алп-Тархан вошёл следом за царевичем. И если он был удивлён, на его лице это не отразилось. Но вот то, что шёл впереди юнец, ничем, кроме родовитости, не отмеченный, – его задевало заметно…
Шад остановился посреди палаты, приложил к груди украшенную перстнями руку, склонил голову в учтивом поклоне.
– Царь Тогармы, да будет душа его завязана в свёртке жизни у Бога, приветствует вас моими устами, достопочтенные князья! – сказал он, и толмач перевел. – Да не оскудеют ваши стада, а пастбища пусть не выгорят на солнце. Меня прислал владыка, живущий на зелёном острове посреди великой степи. Примите, князья, те дары, что прислал вам хакан, мой повелитель и родич. И с ними то малое, что добавил я сам!
Радугой переливался на Мохо атласный халат. Махнул рукой царевич, и упали на берестяной пол пушистые армянские ковры, зашелестела роскошная византийская парча. Ещё, приказала рука. И упали на парчу самоцветы, потекло тяжёлое золото. Ещё! И легли, наполовину выскочив из ножен, индийские голубые клинки.
Усы Мохо шевельнулись в улыбке.
– Мои глаза недостойны наслаждаться красотой княжеских жён… Но я привёз им то, что нравится возлюбленным кангарских вождей.
Он вытащил из-за пазухи ларец. Поднял узкую крышку. Блеснули в свете зимнего дня кровавые звезды рубинов.
Князья молчали. Мстислав только пробежал глазами по дорогому оружию. А о чём думал Чурила, понять было и вовсе невозможно. Сидел суровый. Он настрого запретил Звениславке показываться к хазарам. Эти порчу напустят не задумываясь. А любопытно ей, так он обо всём расскажет…
Рабы подняли ковры и за углы унесли их прочь.
Старый Мстислав проговорил медленно, словно в раздумье:
– Щедр и славен твой родич хакан… И мудр, раз уж он шлёт такие дары и свою дружбу тем, с кем раньше сражался! Но только ли для этого ты приехал сюда, молодой посол?
Шада в Кременце уже успели прозвать: князь Муха. Он ответил:
– Воистину справедливы твои слова, словенский хан. Повелитель хакан, да сотрутся кости его врагов, обозрел однажды границы покорных ему стран и увидел, что нет мира ни на западе, ни на востоке…
Он говорил давно приготовленные слова, но здесь, в этой северной гриднице, они вдруг показались ему обидными. И он торопливо добавил:
– Не думай, однако, будто есть или будут враги, способные поколебать могущественный Атыл! На шеях его колесничных коней пребывают сила, грохот и страх врагам, и беспредельная степь едва может снести мощь нашего войска, когда оно выступает в поход…
Даже толмач и тот понял, что царевич погнал коня не по тому пути.
Несмотря на холод, на лбу переводчика выступил пот.
Князь Мстислав слушал шада совершенно бесстрастно, прикрыв веками глаза… Но зато теперь Чурила поднял голову и смотрел на шада не отрываясь. И тот почувствовал: надо остановиться. Он заставил себя улыбнуться.
– Я не поучаю, я лишь сообщаю. Я хочу, чтобы ты знал: повелитель могуч, и, когда он гневается, трепещут народы. Но он вовсе не желает войны.
Прозвучало это весьма ко времени, ибо иные из бояр были уже готовы перебить дерзкую речь. Алп-Тархан внутренне ликовал. Он с самого начала говорил Мохо, что ничего из этого не выйдет. Полководец привык трудиться саблей, а не языком. И вот теперь неудача сделалась очевидна, и это было отрадно.
А Мстислав спросил с еле уловимой насмешкой:
– Чего же хочет от нас хакан, столь могущественный, что всякая его рабыня живёт в золотом шатре? Мы не имеем богатств, которые могли бы с этим сравниться… Если же хакану нужен только мир, так ведь мы и раньше не ходили его воевать.
И вновь понёс слова от одного к другому тщедушный маленький толмач, даря каждому из говоривших лишние мгновения на раздумье. Халльгрим смотрел на него и вспоминал белку по имени Грызозуб, что скакала, как говорили, по Мировому Древу, посредничая в перебранке между драконом и орлом…
– Что же нужно хакану? – спросил старый князь. И Мохо чуть подобрался, напрягшись, как перед прыжком. О Шехина, прими под крылья недостойного раба твоего Сабриеля! И ты, непобедимый Бог предков Тенгрихан, вспомни сына своего Мохо… Мелькнула перед глазами резная тень виноградника. И тоненькая девочка-жена, на коленях подающая разрезанную дыню и чашу с ароматным вином…
– Повелителю хакану нужны доказательства мира, – проговорил он с поклоном.
Но ни старый, ни новый Бог не пожелали ему помочь. Разбуженным осиным гнездом загудела вокруг дружина словенского хана!
Мстислав поднял руку, успокаивая бояр. Коротко и спокойно спросил:
– Тебе нужна дань?
Но и в его глазах грозно теплился серый огонь.
Мохо-шад повторил, ощущая в груди холод и пустоту:
– Доказательства мира.
– Разве мёрзнет, – медленно повышая голос, начал старый князь, – твой повелитель под лисами и соболями, что везут ему наши торговые гости? Или он уже совсем одряхлел и не может согреться мехами? И разве мало юношей служит ему, если он нуждается ещё и в наших заложниках?
Теперь его голос гремел и был наверняка хорошо слышен во дворе, где внимательно слушали чужие и свои… Хельги любовно поглаживал топорище секиры…
– Повелителю хакану нужны доказательства мира, – в третий раз повторил посол. И добавил, поскольку терять было нечего: – Право же, я рассказывал тебе, как он могуч.