Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт. Страница 8

– Хорошо, – смиренно произнес священник. – А что вы сделали потом?

– Думаю, вы удивитесь. А может, и возмутитесь, – ответил Грейвуд Ашер. – Я знаю, вы не жалуете вторжение науки в подобные сферы. Но мне дана довольно обширная свобода действий. Быть может, я и позволяю себе некоторую вольность, но мне показалось, что это отличный повод проверить в работе эту психометрическую машину, о которой я вам рассказывал. На мой взгляд, машина эта не лжет.

– Да, машина не лжет, – согласился отец Браун, – но и правды она не скажет.

– Только не в этом случае, – уверенно произнес Ашер. – И сейчас вы в этом убедитесь. Я усадил человека в нелепой одежде в удобное кресло и стал просто писать слова на доске, а машина в это время отмечала изменения его пульса. Я же просто наблюдал, как он себя ведет. Весь фокус в том, чтобы между слов совершенно отвлеченных вставить слово, имеющее отношение к преступлению, только слова эти должны быть такими, чтобы нужное слово не выбивалось из общего ряда. Итак, я стал писать: «цапля», «орел», «сова», но, как только я написал «гриф», он ужасно заволновался, а когда я стал выводить вторую букву «ф» в конце, стрелка машины вообще подпрыгнула чуть ли не до самого верха. Ну кто еще в нашей республике будет так волноваться при упоминании фамилии англичанина Гриффита, кроме человека, который его застрелил? Вы не находите, что это намного более достоверное свидетельство, чем бессвязное бормотание десятка свидетелей?.. Я говорю о свидетельстве надежной машины.

– Вы постоянно забываете, – заметил его собеседник, – что надежной машиной всегда управляет машина ненадежная.

– Что вы имеете в виду? – не понял сыщик.

– Я имею в виду Человека, – пояснил отец Браун. – Самую ненадежную из всех известных мне машин. Я не хочу задеть вас и не думаю, что вы сочтете слово «Человек» обидным или не применимым к вам. Вот вы говорите, что наблюдали за его поведением. Но откуда вам известно, что вы истолковали его поведение правильно? Вы говорите, что слово должно естественно сочетаться с остальными. Но откуда вы знаете, что сами не выделили его как-то непроизвольно? А что если и он за вами наблюдал, когда вы писали эти слова? Кто докажет, что вы сами в ту минуту не разволновались? Ведь за вашим пульсом машина не следила.

– Разволновался? Я? – в крайнем возбуждении вскричал американец. – Да я даже глазом не моргнул! Стоял, как изваяние.

– Преступники тоже могут стоять, как изваяние, – улыбнулся отец Браун. – И сохранять полное спокойствие, почти как вы.

– А этот не смог, – отрезал Ашер и бросил на стол газеты. – Как же вы меня утомили!

– Извините, – проронил священник, – но я всего лишь указываю на существующую возможность. Если вы по тому, как держался он, смогли определить, какое из слов могло заставить его заволноваться, почему не мог он по тому, как держались вы, определить, что сейчас будет написано слово, которое может заставить его волноваться? Мне бы, чтобы отправить кого-то на виселицу, понадобилось бы что-то большее, чем набор слов.

Тут Ашер, громко хлопнув по столу, встал, и на лице у него появилось какое-то злобно-торжествующее выражение.

– И это именно то, – горячо воскликнул он, – что я вам сейчас представлю. Я воспользовался машиной, собираясь впоследствии проверить ее данные иными способами. И машина оказалась права, сэр.

Немного помолчав, он продолжил более спокойным голосом.

– Раз уж на то пошло, я хочу заявить, что все, что я пока проделал, – не более чем научный эксперимент. У меня ведь на этого человека ничего нет. На нем одежда неподходящего размера? Но люди неимущие – а он явно из их числа – часто носят и не такое. Более того, если не принимать во внимание все те пятна грязи, которые появились на нем, пока он бежал по вспаханному полю и пробирался через пыльные кусты, он был сравнительно чист. Конечно же, это можно рассматривать как свидетельство того, что он недавно сбежал из тюрьмы, но мне внешность его больше напомнила человека небогатого, который еще как-то сводит концы с концами и отчаянно пытается сохранить благопристойный вид. Держался он, скрывать не буду, точно так, как и подобает таким людям. С достоинством, лишних слов не говорил, на лице – возмущение. Сказал, что знать не знает ни о каком преступлении и вообще в первый раз слышит об этом деле. Казалось, что он ждет не дождется, пока здравый смысл наконец восторжествует и эта бессмысленная трата времени закончится. Несколько раз просил разрешения позвонить по телефону адвокату, который много лет назад помог ему решить какие-то денежные вопросы. Словом, вел себя как любой невинный человек. Ничто в мире не говорило о его виновности, кроме маленькой стрелки на шкале, которая указывала на изменение его пульса.

Собственно, потому, сэр, мы и проверили в действии машину. И она не подвела. Когда я вышел с ним из комнаты для допросов в коридор, как всегда забитый разными людьми, дожидающимися своей очереди, этот тип, как мне показалось, уже был готов в чем-то сознаться. Он повернулся ко мне и начал говорить тихим голосом: «Все, хватит с меня. Если вы хотите знать обо мне все…» И в эту секунду одна из бедно одетых женщин на длинной скамье вдоль стены вдруг с громким криком вскакивает, вытягивает руку и тычет в него пальцем. Никогда еще я не видел такой дьявольской уверенности на лице, как у нее. Ее тощий палец уставился на него, как ствол пистолета. Хоть голос ее и напоминал завывание, каждый слог был слышен отчетливо, как удар часов. «Аптекарь Девис! – завопила она. – Они взяли Аптекаря Девиса!» Человек двадцать из преступниц, в основном воровок и проституток, повернулись к нему, у всех на лицах одно выражение – ненависть и радость. Если бы даже я никогда раньше не слышал об Аптекаре Девисе, по тому, как он вздрогнул и побледнел, я бы понял, что этот так называемый Оскар Райан услышал свое настоящее имя. Но, как это ни покажется вам странным, я достаточно хорошо осведомлен в своей области. Аптекарь Девис – один из самых опасных и жестоких преступников, которые когда-либо проходили через руки нашей полиции. Охранник в тюрьме – не первый, кого он отправил на тот свет, это точно известно. Странно, но его ни разу не удалось прижать как следует, и все потому, что убийства он совершал точно так же, как свои более безобидные… и более подлые преступления, на которых попадался достаточно часто. Этот негодяй достаточно красив собой, даже до некоторой степени похож на приличного человека, а промышлял он в основном тем, что знакомился с барменшами и продавщицами и выманивал у них деньги. Но часто он шел дальше – усыплял их при помощи сигарет или шоколада со снотворным и тогда уж уносил все. Однажды одна из его жертв умерла, но доказать умысел не удалось, и, что более существенно, так и не удалось найти самого преступника. До меня доходили слухи, что он где-то снова объявился, но уже в новой ипостаси – не забирал деньги, а давал в рост, но по-прежнему работал с несчастными вдовушками, которых привлекал своим обхождением, все с тем же плачевным для них результатом. Вот вам и невинная овечка, которую вы так хотите в нем увидеть. Как вам его подвиги? Сейчас у меня уже четверо преступников, и трое охранников опознали его и подтвердили эту историю. Что вы теперь скажете про мою бедную машинку? Вывела она его на чистую воду? Или вы предпочитаете считать, что это сделали я и та женщина?

– Что касается вашей роли, – отец Браун встал и неловко встряхнулся, – вы спасли этого человека от электрического стула. Я не думаю, что из-за той старой и туманной истории с отравлением его могут казнить. Ну а по поводу заключенного, убившего охранника, я полагаю, вы взяли не того человека. По крайней мере, мистер Девис этого преступления не совершал.

– Это как же вас понимать? – изумился комендант. – Что значит не совершал?

– Господи, да что ж тут непонятного? – вспылил маленький человек, что случалось с ним крайне редко. – То и значит, что этого преступления он не мог совершить, потому что совершал совсем другие преступления! Что вы за странные люди! Вам, похоже, кажется, что все грехи свалены в одну кучу. Вы рассуждаете так, будто человек может быть по понедельникам сквалыгой, а по вторникам – транжирой. Вы говорите, что этот ваш преступник недели, месяцы занимался тем, что обчищал доверчивых женщин на небольшие суммы, в лучшем случае отравлял их, что потом он сделался ростовщиком самого недостойного пошиба и продолжил наживаться на бедных людях тем же спокойным и мирным образом. Пусть так… Давайте предположим, что он действительно всем этим занимался. Если это правда, то я могу сказать вам, чего он не стал бы делать никогда. Он не стал бы штурмовать тюремную стену с вооруженным охранником наверху. Он не стал бы собственноручно писать на стене. Он не стал бы писать, что его оправдывает то, что ему пришлось защищаться. Он не стал бы объяснять, что ничего не имел против несчастного охранника. Он не стал бы указывать название дома богача, к которому собирался направиться с винтовкой. Он не стал бы писать собственные инициалы человеческой кровью. Святые угодники! Неужели вы не видите, что это человек совершенно другого склада и в добром, и в дурном? Нет, похоже, мне до вас далеко. Похоже, у вас никогда не было собственных недостатков.