Весенний сад - Сибасаки Томока. Страница 18

— А клетка сохранилась?

— Ну, наверное, где-нибудь валяется.

Таро, вернувшись в комнату, перелистал «Весенний сад». Фотографий с клеткой было три. На всех она оказывалась не в фокусе, смутно виден был силуэт птицы, похожей на попугая. Сколько Таро ни напрягал зрение, рассмотреть толком не получалось.

Через три дня неожиданно появились работники ландшафтной службы и занялись основательной подрезкой деревьев в саду домовладелицы. И плети дикого винограда, обвивавшего блоки забора, были безжалостно срезаны.

Я навестила Таро где-то в феврале.

Мы не виделись три года. С тех пор, как встречались в родных краях в седьмую годовщину смерти отца. Тогда мы провели вместе три дня, но не на тринадцатом этаже муниципального дома, где росли, а в квартире на пятом, куда переехала мать и откуда был виден наш прежний дом. Там я выслушала рассказ Таро о его жизни после развода.

В Нагоя я преподавала в техникуме и обычно раз в году во время отпуска позволяла себе удовольствие поехать куда-нибудь за границу. В этот раз я заехала к подруге в Йокогама: предполагалось, что, встретившись еще с одной нашей общей подругой, втроем мы из аэропорта Нарита отправимся на Тайвань, но из-за сильного снегопада всякое сообщение с Нарита было прервано, узнать, когда же вылетит наш рейс, не было никакой возможности, поэтому, рассудив так и эдак, мы решили отказаться от поездки. Мать, когда я сообщила ей об этом, сказала: «Тогда навести Таро». Я зачем-то сказала Таро, который пришел на станцию встретить меня, что поезда опаздывают и как тяжело было добраться из Йокогама до Сэтагая. Таро в ответ неопределенно хмыкнул, и, как обычно, было не понять, слушает он или нет. С нашей прошлой встречи он слегка пополнел.

Шел четвертый час дня, на улице почти никого не было. Пепельные тучи затянули низкое небо, вокруг раскинулась снежная страна. Дул сильный ветер, и даже под зонтом пальто мгновенно стало белым от снега. Мы с трудом вытаскивали ноги из сугробов — намело уже сантиметров двадцать, особенно досталось Таро, потому что он тащил чемодан. Я по дороге поскользнулась и плюхнулась лицом в снег. Таро громко рассмеялся. Бросилось в глаза несколько снежных баб и снежный домик, скорее даже снежная пещера. Я вспомнила, как мы в детстве строили домик из снега, когда соседи взяли нас с собой кататься на лыжах. Решив, что Таро тоже об этом помнит, я весело выпалила: «Здорово было тогда, правда?» — но Таро вспомнил только лыжи. Прошло уже двадцать пять лет.

Растаявший снег проникал под пальто и в обувь, начали болеть руки и ноги, когда мы наконец добрались до «Палаццо Саэки III» и я впервые вошла в квартиру под знаком Свиньи, где обитал Таро. Беспорядка, который я себе представляла, в квартире не было, но меня поразило, что вся комната заставлена диванами. Прямо из прихожей вы попадали на мягкое зеленое кресло и диван в форме подушки, дальше в комнате стояли с одной стороны обращенные друг к другу большой угловой диван и оттоманка, с другой — диван с откидной спинкой. Впечатлял и громадный серебристый холодильник, важно занимавший половину кухни-столовой. Мне давно хотелось такой, с функцией, позволявшей замораживать продукты так, чтобы потом их резать, не размораживая, и я, открывая и закрывая дверцы, все повторяла Таро, как я ему завидую. Таро неопределенно поддакивал, но я поняла, что он гордится этой вещью.

Покончив с изучением холодильника, я обратила внимание на фотоальбом, лежавший на оттоманке. Альбом большого формата назывался «Весенний сад». Заметив, что я взяла его в руки, Таро сказал:

— Это дом позади нашего.

— Да что ты?!

— Удивлена?

— Ну, вообще-то понятно, что дом, который фотографировали, где-то существует.

— Ага, там, — Таро указал на окно балкона, я прошлась по диванам и посмотрела на улицу.

За снегом, покрывшим забор и ветки деревьев, за косо падавшими хлопьями был виден угол голубого здания. Смеркалось.

— Какой большой дом!

— А альбом мне подарила одна женщина, твоя ровесница. Она недавно съехала…

Я разложила на оттоманке привезенные от подруги ветчину, сыр, печенье, мы открыли банки с пивом. Таро перекатывался с середины на край углового дивана, я устроилась на раскладном диване — то боком, то подтянув колени; думаю, будь здесь мама, она отчитала бы на нас за плохие манеры. А может быть, она уже давно пережила тот возраст, когда мать делает замечания детям. И все-таки со стороны посмотреть на нас, ведущих себя совсем по-детски, наверное, было бы смешно и малоприятно. Таро, листая «Весенний сад», рассказывал о своей соседке из квартиры «Змея» на втором этаже, о доме, стоящем позади их жилья, о семье Морио, которая там обитала, а я слушала.

Я когда-то уже видела этот альбом «Весенний сад». В старших классах моя подруга была фанаткой Усидзима Таро. Причем в восторге она была вовсе не от его творений: увидев как-то фотографию, сопровождавшую интервью, она уверовала, что именно у него то идеальное лицо, которое она всегда искала. Поэтому подруга сразу же невзлюбила Умамура Кайко. «Прикидывается естественной, да и имя какое-то странное», — говорила подруга. Когда я сказала, что та играет в театре и это сценический псевдоним, подруга все равно продолжала придираться: «Ну, кому придет в голову взять такое имя…»

— Вот что он здесь делает? — Таро открыл альбом и показал мне страницу с фотографией, на которой Усидзима Таро копает яму.

— Ну, может, хочет вырыть пруд?

— Пруд?

Таро такая мысль, похоже, не приходила в голову, и он некоторое время с интересом изучал снимок.

За голым, без штор, окном спустилась ночь, но выпавший снег отражал свет из комнаты, и было достаточно светло. Казалось, что мы приехали отдохнуть на горячий источник. Комната Таро совсем не походила на тамошние гостиничные номера, да и зимой на горячем источнике я была больше десяти лет назад, но чувствовала себя сейчас именно так.

— Достаточно по размеру, чтобы похоронить собаку?

И Таро, рассматривая фотографию, рассказал про Нумадзу и его собаку Гепарда. Слушая этот рассказ, я вспомнила Питера. В квартале, где мы жили, на парковке — я тогда только пошла в школу — дети какое-то время заботились об одной потерявшейся собаке. Я и несколько мальчишек на пару лет постарше приносили ей еду, но спустя несколько недель Питер вдруг исчез: от кого-то мы услышали, что его отвезли в ветлечебницу. На стволе камфарного дерева один из мальчишек вырезал ножом «Питер». Непосвященным это ничего не говорило, но мы знали, что это в память о Питере. И потом, каждый раз, глядя на эти вырезанные буквы, мы вспоминали нашу собаку.

В том жилом квартале мы всегда были одним большим коллективом. На каждом этаже жили одноклассники, маленький сквер служил местом разборок. Сейчас стоит проблема ликвидации или слияния незаполненных начальных школ, а тогда в классе, где сидело сорок пять учеников, за партой было не повернуться, и, пока наше школьное здание расширяли, уроки проводились во времянках. На узких улочках, куда бы ты ни пошел, ты обязательно встречал знакомых. Я всегда была лишь частью группы. Как ни странно, я никогда не рассказывала Таро об одноклассниках той поры и о Питере.

— Вспомню Питера, и грустно.

— Так, может, это он. У него еще уши висели, белые с коричневой каймой. В четвертом классе у моего приятеля Мацумура была дома такая. Его старший брат говорил, что ребята из их района уговорили взять.

— Даже так? Я и в старших классах, когда рассказывала о нем подругам, ужасно переживала: ветлечебница, какой ужас. А оказалось, все не так.

— Говорят, он долго прожил. Семейство Мацумура сначала жило во втором квартале, по соседству с длинным домом, который сгорел. Как раз перед пожаром переехали куда-то за школу, местные тетки говорили: «Повезло!»

— Там еще за неделю до пожара грузовик во что-то врезался, мы бегали смотреть. Играли в сквере, и тут вдруг жуткий грохот, мы — туда, а шофер, говорят, сел в другую машину и сбежал. Погнались было за ним, но так и не поймали. Никто не любит потом забирать машину.