Годы прострации - Таунсенд Сьюзан "Сью". Страница 33

Спросил у жены, где у нас перекрывается вода.

— Издеваешься? Мне-то откуда знать, — крикнула она.

Постучался к матери. Как большая любительница драмы, даже самой пустяковой, мать выскочила во двор и давай трясти шланг, приговаривая:

— В прошлый раз, когда я им пользовалась, все было в порядке.

И тем самым довела меня до бешенства.

В конце концов Георгина принесла мокрую тряпку и я просто вытер стремянку.

Тщательно изучив похоронный сертификат, я выяснил, что он тянет на сумму в 160 фунтов 37 пенсов или около того. Приподняв стопку свидетельств о браках, рождениях и разводах, я заметил в углу коробки ржавый ключ. И сразу же перенесся мыслями в тот день, когда Берт Бакстер, пенсионер, которого я навещал в возрасте 13 лет и 9 месяцев, вложил этот ключ в мою ладонь. Где сейчас сундук Берта? Все еще у Пандоры? Сунул ключ обратно в коробку, а коробку — обратно на самый верх гардероба. Потом сел за туалетный столик и попытался увидеть в зеркале юного Адриана. Некоторые самые счастливые мгновения моей жизни приходятся на ту пору, когда Пандора, Берт и я были неразлучны. Пандора была единственным человеком, не считая меня, которому Берт доверял подстригать ногти у него на ногах.

Спустился на кухню к Георгине и Грейси.

— Я прочла твое завещание, — сообщила жена. — Почему ты оставил ножи «Сабатье» отцу? Ты же знаешь, что я их обожаю.

На столе были разложены ингредиенты для лазаньи — в опасной близости от моего завещания. Только я собрался убрать его от греха подальше, как Грейси, потянувшись за фломастерами, опрокинула на документ полную бутылку пассаты. Мы все вскрикнули, когда томатная жижа разлилась по моим утренним трудам.

— Ну почему с тобой всегда так? Тебя нельзя подпускать ни к какой жидкости, никогда! — кричал я.

Грейси расплакалась. Георгина наорала на меня, я наорал в ответ, и она тоже заплакала. Я вышел вон из кухни, сел на край кровати и довел себя до слез. Мне страшно подумать о том, что меня ждет.

Понедельник, 5 ноября

^{Ночь Гая Фокса}

[50]

Все финансовые эксперты, включая Роберта Пестона на Би-би-си, предрекают нам экономический кризис. Проценты за ипотеку непременно вырастут.

— Я говорила твоей матери, что надо брать ипотеку с фиксированным процентом, но она меня не послушала. Поверила всему, что наплел ей этот смазливый ипотечный брокер. Все они мерзкие торгаши, Адриан, — кипятилась жена.

— В свое время ты была счастлива переехать сюда, — напомнил я.

— Я была беременна Грейси. И передо мной стоял выбор: либо свинарник с выгребной ямой в саду, либо муниципальный гадюшник, где даже у младенцев имеются татуировки.

— Как же тебе не повезло в жизни, — с иронией заметил я, — мне очень жаль.

— Мне тоже.

По дороге в деревню мы оба молчали. Холод стоял жуткий. Грейси ныла, что не может идти, якобы ей мешают много слоев одежды, в которые она, по нашему требованию, укуталась, поэтому до костра, разложенного на полянке напротив «Медведя» и огороженного веревками, мы по очереди несли ее на руках. Родители и Рози опередили нас, и, когда мы подошли, они уже мерзли на поляне, дожидаясь, когда разожгут костер. За костер отвечали Хьюго Фэрфакс-Лисетт и его крикетная команда, состоящая сплошь из остолопов. Пока Фэрфакс-Лисетт раздавал детям бенгальские огни, один из членов крикетного клуба рычал в мегафон, раздавая указания и перечисляя меры безопасности: не упадите в костер, берегитесь петард и прочее. Другой крикетист топтался вокруг свиньи, целиком зажаренной на вертеле.

— Они могли бы по крайней мере голову ей отрезать, — сказал я жене. — Держи Грейси подальше от свиньи, а то она всю ночь спать не будет и нам не даст.

Георгина ответила взглядом «я с тобой не разговариваю» и, повернувшись к матери, спросила, где Баньши.

Мать расцвела, как обычно бывает, когда она собирается поделиться сплетней:

— Ну, я всего-то и сказала ему, мол, почему нельзя одновременно почитать готского бога и регулярно мыть голову. Он на меня так странно посмотрел. А когда он увидел, что я стираю его черные джинсы в режиме для сильно загрязненного белья, он как с цепи сорвался — что не очень впечатляюще выглядит, когда на мужчине нет ничего кроме трусов, — и обозвал меня буржуазной домохозяйкой с анальным расстройством. Отец закричал: «Да какая из нее домохозяйка!» — а Рози рявкнула: «Не смей называть мою маму задницей!» Ну, они закрылись в гостевой спальне, разругались там, а потом он выскочил на кухню, вытащил из машины свои джинсы — мокрые насквозь, — напялил их, проорал: «Я больше не могу жить в этом деревенском аду» — и ушел.

Я глянул на Рози. Не похоже, чтобы она сильно переживала.

Из темноты возник Фэрфакс-Лисетт, держа высоко над головой горящий факел. Куртку «Барбур» этот кретин снял, оставшись в белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Мало того, я заметил, что и он тоже пал жертвой дурацкой моды не застегивать рукава. Кто-то из крикетистов зашвырнул чучело Гая Фокса на вершину костра, после чего Фэрфакс-Лисетт воткнул факел в основание, сложенное из сухих дров. Маленькая толпа отозвалась нестройными радостными возгласами. Я оглянулся на отца: сидя в коляске, он вместе с Грейси забавлялся бенгальскими огнями — и я чуть не заплакал. Знал бы он, что его мир вот-вот рухнет, потому что мать пожелала придать значительности своей персоне дебютом на телеэкране.

Как только этот щеголь Фэрфакс-Лисетт принялся резать свинью, к нему выстроилась небольшая очередь, Георгина тоже потянулась за угощением. Фэрфакс-Лисетт раздавал мясо споро, но Георгину он обслуживал целую вечность; стоявшие за ней Тони и Венди Уэллбеки явно начинали терять терпение. Моя жена громко смеялась в ответ на то, что он ей говорил. Когда он одарил ее наконец сочными шматами свинины, Георгина протянула ему 10 фунтов, но Фэрфакс-Лисетт отмахнулся от подношения. Я внимательно наблюдал, как он обслуживает Уэллбеков, — у них он деньги взял.

Затем Фэрфакс-Лисетт занялся фейерверком, проявив полную безответственность и безмозглость. Дорогие фейерверки запускали вперемешку с дешевыми, и в результате финального мощного залпа не получилось. Когда мы двинули домой, коляска отца застряла в грязи. В моем ослабленном состоянии я не смог ее вытащить. И тут подоспел Фэрфакс-Лисетт — к моей великой досаде, он одним рывком вытолкнул коляску с отцом на траву, а Георгина с матерью рассыпались в благодарностях.

— Этот расфуфыренный балбес в белой рубашке меня чуть в костер не запулил, — пробурчал отец.

Всей семьей мы уселись за стол на кухне у матери, в духовке уже запекалась картошка. Пока отец сидел в туалете, я убеждал женщин ни словом, ни намеком не поминать «Шоу Джереми Кайла»:

— Не надо портить папе Ночь костров.

Откупорив бутылку «шардоне», мать, Рози и Георгина закусывали вино хрустящими палочками с карри. Поскольку мать захотела послушать по Каналу-4 концерт фольклорного «шептуна» Бобо Харриса, мы не сразу услыхали, как из туалета кричит отец: «Я всё!» Пересадив отца обратно в коляску, я пошел к себе и улегся в постель, даже не умывшись и не почистив зубы. Я был совершенно без сил.

Вторник, 6 ноября

Когда я приехал в магазин, Хайтиш сообщил, что Бернард два часа назад отправился «в экспедицию за книжками» и пропал. Я забеспокоился: подержанных книг в магазине и так достаточно. Полки ломятся под их весом, и подсобка битком набита. Там едва хватает места для односпального надувного матраса Бернарда. В чем мы действительно нуждаемся, так это в людях, которые бы покупали книги у нас, иначе магазин выпадет из книготоргового бизнеса.

Домой ноги не шли, и я торчал в магазине, протирая полки. Я даже разобрал и помыл кофе-машину.