Путь служанки - Мо Чжоу. Страница 11

Горы имеют разную высоту, моря – глубину, а между людьми всегда существует борьба за более высокое положение, как среди служанок, так и среди будущих наложниц.

– Дочь помощника главы военного ведомства Налань Юншоу, Налань Чуньсюэ, шестнадцати лет!

В павильоне Яньхуэй продолжался отбор наложниц.

«Та служанка… как же ее звали? – задумалась Налань Чуньсюэ. – Сейчас не время думать об этом, Налань Чуньсюэ, сейчас решается твоя судьба».

Она выбросила лишние мысли из головы, послушно подошла, встала перед Хунли и поклонилась:

– Налань Чуньсюэ приветствует его величество.

Похоже, недавнее происшествие с Уя Циндай испортило императору настроение, и Хунли сидел, безразличный ко всему и вся. Терпение его почти иссякло, он уставился на Налань Чуньсюэ, не говоря ни слова, молчание давило, подобно грозовой туче, из-за чего все в зале боялись сделать лишний вздох.

Внезапно Хунли спросил:

– Что у тебя с ушами?

У всех мороз прошел по коже, ведь в прошлый раз он так же интересовался ногами.

Тогда это стало концом Уя Циндай, на каменных ступенях еще виднелись ее кровавые следы, которые слуги как раз спешно смывали водой, опасаясь, что солнце привлечет к крови насекомых.

Налань Чуньсюэ почувствовала неладное. Конечно, девушка испугалась, но, в отличие от многих своих товарок, умела сохранять спокойствие в самых сложных ситуациях. Она выпрямилась и ответила:

– Дело в том, ваше величество, что мой отец часто говорил, что три серьги в ушах и туфли на высокой подошве – это традиции, оставленные нашими далекими предками, и если их отбросить и подражать ханьским девушкам, у которых в каждом ухе по одной сережке, то мы рискуем забыть, откуда мы родом.

Вместе с ней вошли еще четыре девушки, они почтительно стояли у дверей. Три из них, услышав ее слова, непроизвольно коснулись своих сережек – у каждой в ухе было по одной.

Из всех только у Налань Чуньсюэ было по три драгоценных серьги в каждом ухе – красный, синий и белый цвета взаимодополняли блеск и красоту друг друга, выделяя их обладательницу среди других.

Чуть раньше кто-то спросил ее, чего ради она так вырядилась, но тогда она не ответила, лишь улыбнулась. Оказалось, не потому, что ответа не было, а чтобы сберечь его для одного-единственного человека, которому хотела его дать.

– Неплохо сказано! – Монаршее сердце Хунли ликовало, он хлопнул ладонью по столу. – Великая Цин существует уже давно, многие старые маньчжурские традиции канули в забытье. Я позволил подданным изучать ханьскую письменность и конфуцианскую мораль, но я не велел им забывать, кто они и откуда пришли!

После этого он кивнул евнуху, который все понял без слов и объявил:

– Оставить табличку.

Налань Чуньсюэ поклонилась, ее манеры не нарушали приличий и предписаний, она не зазнавалась и не допускала поспешности, ни словом, ни жестом не выдала чрезмерной радости или печали.

– Дочь помощника главы пиршественного приказа Лу Шилуна, Лу Ваньвань, шестнадцати лет!

Рядом с таким самородком, как Налань Чуньсюэ, Лу Ваньвань выглядела как бедная девочка из небогатой мещанской семьи. Она была слишком трусливой, слишком зажатой, так боялась и волновалась, что в какой-то момент забыла, как правильно ходить, ее левая рука двигалась одновременно с левой ногой, а правая – с правой, так она и приблизилась к императору. Но не успела девушка поднять голову и явить императору свой прекрасный лик, как уже получила от него смешок.

– Мне еще надо доклады изучить, – сказал Хунли, поднимаясь. – Я пойду.

– Ваше величество, – поспешно возразила императрица, – а как же отбор?

Хунли потянулся, рассеянно отвел взгляд от Лу Ваньвань и ответил:

– Ты и сама тут прекрасно разберешься, я доверяю твоему мнению!

Не оглядываясь, он широким шагом покинул зал, оставив всех растерянно переглядываться.

Благородная супруга Хуэй с помощью служанки лениво поднялась.

– Раз уж его величество ушел, то, полагаю, смотреть тут больше не на что. Разрешите удалиться. – Она не стала дожидаться ответа императрицы и ушла.

Императрица вздохнула и доброжелательно посмотрела на Лу Ваньвань. Весь облик императрицы Фуча излучал заботу, достойную матери всей Великой Цин, особенно мягким был взгляд. Так мать смотрит на свое любимое дитя. Под ним Лу Ваньвань вздохнула с облегчением и немного успокоилась.

Перемена в ее лице не укрылась от взора Налань Чуньсюэ. В голове молнией мелькнуло: «Она мне не соперница». Среди всех девушек Лу Ваньвань красотой превосходила всех, но она совершенно не понимала своего преимущества, напротив, упускала благоприятные возможности. От природы трусливая, она, словно цветок повилики, все время искала надежное дерево, за которое можно уцепиться в поисках защиты. И не думала о том, что за место этот дворец. Так полагаться на человека означало отдать ему в руки свою жизнь.

«Она мне не соперница… Но кто же тогда?» – задумалась Налань Чуньсюэ, и перед ее мысленным взором возник силуэт в темном платье. Это была форма служанки – той самой новенькой девушки. «И почему я о ней подумала? – недоумевала про себя Налань Чуньсюэ, не удержавшись от смешка. – Я та, чью табличку оставили при отборе, а она лишь служанка низкого происхождения, мы никогда не были и не будем равны, откуда же у нее возьмутся силы соперничать со мной?»

Глава 8

Жульничество

Отбор наложниц близился к завершению, а в вышивальной мастерской начиналось самое интересное. – Я своими глазами видела, – сказала одна из служанок, указывая на Инло. – На вышивку Цзисян попала кровь, Вэй Инло поменялась с ней пяльцами и закончила вышивку за нее! Во дворце есть правило: если кто-то жульничает, то изгоняются оба!

– Правда? – быстро спросил У Шулай. – Это так?

Вэй Инло посмотрела на довольную собой служанку и подумала, насколько же это нелепо. Она предполагала, что жаловаться будет Цзиньсю, но кто же мог знать, что это будет человек, который вообще никак не причастен к делу. Если бы так поступила Цзиньсю, это было бы понятно, ведь с уходом одной из соперниц она окажется в числе лучших мастериц, но ради чего старается эта служанка? Внешность и умения у нее средние. Допустим, прогонит она Вэй Инло, так всё равно же не станет первой. К тому же доносчиков обычно не любят, какая же ей от этого выгода? Или зависть совсем затмила ей разум? Видимо, так оно и было, раз она поступила подобным образом – ни себе ни людям.

Бум! – Цзисян рухнула на колени.

– Я, я! – всхлипнула она.

– «Я, я…», что ты? Хватит мямлить! Правил совсем не знаешь! – строго отчитала ее матушка Чжан. – Тебе управляющий У вопрос задал, почему не ответила?

– Это я! – решительно призналась Цзисян, собираясь взять всё на себя. – Это моя вина…

Вдруг кто-то прыснул со смеху.

Этот звук остановил Цзисян. Все хотели посмотреть, кто это дерзнул смеяться в такой момент. Ко всеобщему удивлению, это оказалась Вэй Инло. У Шулай посчитал ее самой серьезной из девушек и даже проникся некой симпатией, но сейчас она вела себя неразумно.

Помрачнев, он спросил:

– Что смешного?

– До чего это забавно, – ответила Вэй Инло, подойдя ближе к Цзисян. – Где же тут жульничество? Смотрите сами. – Она приложила вышивку золотистого фазана к пиону Цзисян.

– Это… – удивленно начал У Шулай, вытаращив глаза.

Роскошный пион, вышитый Цзисян, смотрелся богато, и если уж совсем придираться, то в качестве изъяна можно было предъявить разве что недостаток живости. Фазан же Инло, напротив, вот-вот слетел бы с ткани, а уж если и тут искать недостатки, то, за исключением красного гребешка, всё остальное было одноцветным и смотрелось немного блеклым и скучным. А теперь обе вышивки дополняли друг друга, являя всем безупречную картину. Красота и роскошь пиона добавила цвета и сочности, а фазан с его надменностью вселил живость и дух… Хотя нет… На самом деле это…