Сбежавшая невеста - Чайлд Морин. Страница 13

— Тот трюк. С твоей лошадью.

Джульетта махнула рукой в сторону животных.

— Прошлой ночью ты заставил его вернуться, словно вышколенного щенка.

— А, это… — Мик взглянул на жеребца, который при звуке хозяйского голоса тут же навострил уши. — Я ухаживал за ним, когда он был еще маленьким. И научил его кое-каким вещам. Вот и все.

— Кое-что еще, кроме как прибегать на свист?

— Да, — и, пожав плечами, добавил: — Сатана — отличное животное.

Джули некрасиво хмыкнула:

— Подходящее имя!

— Для лошади или для меня?

— Думаю, для обоих.

Мик ничего не ответил, поэтому она продолжала:

— Твой вороной не отвечает за то, что делает. Он ведь животное, и делает то, чему его научили. Но ты…

— Да? — его пальцы крепко сжали ручку оловянной чашки; он ожидал что будет дальше.

— Ты делаешь, что тебе нравится, не задумываясь над тем, что кому-то это причиняет боль.

Джули крепко зажмурилась. Слезы жгли ей глаза, предупреждая, что скоро она не сможет их сдержать.

Слишком много всего случилось с ней за последнее время!

Измученная двухдневной скачкой, девушка начала думать, что у нее не будет больше случая убежать. От таких мыслей у нее задрожали руки и кофе стал выплескиваться из чашки. Стараясь успокоиться, Джульетта несколько раз глубоко вздохнула и со всхлипом выпалила:

— Как ты можешь это делать? Как ты можешь везти меня туда, где я буду жить, как в тюрьме, со своим отцом? Или как жена в нежеланном замужестве?

Поспешно поставив чашку на землю, она сцепила пальцы и повторила тихо:

— Как ты можешь?

Мик закусил губу и запрокинул голову. Он не мог заставить себя смотреть на нее. Было слишком тяжело видеть ее глаза, когда в них такое выражение, будто ее ударили.

Он хотел, чтобы Джули ничего этого не говорила, но она имела право на вопросы. Дьявол, ведь он сам задавал их себе!

Конечно, это противоестественно — заставлять человека делать то, что ему не нравится. А вынуждать идти против своей воли женщину — просто грех. «Особенно, — подумал Мик, — эту женщину». Мик незаметно взглянул на нее. Большая слеза катилась по ее гладкой щеке. Девушка поспешно вытерла ее. Мик тихо застонал, будто что-то острое вонзилось ему в грудь. Черт возьми, это несправедливо! Неважно, как ты поступишь, все равно выходит плохо. Но что тут можно сделать? Он дал слово Трибу и ребятам. Даффи считает, что его дочь должна вернуться к нему. Ни один из Бентинов, насколько ему известно, никогда не нарушал своего слова — ему вовсе не хотелось стать первым. Из этой путаницы нет выхода! — решил Мик.

Вдруг ему пришло в голову, что он почти ничего не знает о том, что ждет ее дома. Может быть, дела с отцом обстоят не так плохо, как это выглядит со стороны. Вполне возможно, что она все преувеличивает.

Если он сможет вытянуть из нее хоть несколько слов о ее семье… Тогда, возможно, и найдется какое-нибудь решение.

— Что ужасного в том, что ты едешь домой? Растолкуй мне, ради Бога!

Звук собственного голоса показался ему неприятно фальшивым. Джули подняла глаза, ему потребовалось мужество, чтобы встретить ее взгляд. Непролитые слезы все еще блестели под ресницами.

— Домой? — прошептала она с грустной улыбкой. — Ранчо моего отца — не «дом». Это просто здание.

Мик секунду смущенно тер свою челюсть, потом спросил:

— Где же тогда дом? У твоей бабки?

Девушка горько усмехнулась и прижалась лбом к подтянутым коленям.

— Донья Анна? Дом? — печально покачивая головой, Джули смотрела на него. — Синьор… то есть, Мик. Ты даже не знаешь, как ты смешон!

Это не первый раз, когда она над ним смеется. Бог с ней! Но он должен знать, почему! Мик переменил позу и резко сказал:

— Может быть, ты все же расскажешь мне?

Джульетта глубоко вздохнула, а он упорно отводил взгляд от холмиков ее груди, плавно приподнявшихся при этом.

— Что ты хочешь знать? — грустно спросила она.

— Расскажи мне о своем отце.

— Bueno, — мой «отец», как ты его называешь, не любит меня.

Ее губы задрожали, видно было, что ей стоит больших усилий признаться в этом.

— Но так было не всегда, — легкая полуулыбка тронула ее губы. — Когда я была маленькой, отец брал меня с собой, если ехал куда-нибудь верхом или катал на лошади по ранчо. А вечером мы садились с ним в большое кожаное кресло, и он часами читал мне волшебные сказки. Мне до сих пор иногда кажется, что я чувствую его дыхание, как прежде, когда он целовал меня на ночь.

Мик чувствовал себя вором, забравшимся в чужой дом во время похорон. Но все же с деланной веселостью заметил:

— Звучит не так уж плохо!

— Да! — Джули выпрямилась и, всматриваясь куда-то в вершины сосен, закончила. — Но те времена давно ушли.

— Мы все вырастаем и забрасываем книжки со сказками.

— Si. Но это было по другому. — Она обхватила руками колени и крепко их сжала. — Когда мама умерла, было похоже, что и он умер тоже.

— Печаль делает с людьми…

— Нет! — крикнула Джули, будто выстрелила, прервав его на полуслове. — Это была не печаль. — Она повернула голову, чтобы видеть его. — В последний год ее жизни, мне кажется, отец ненавидел ее больше, чем когда-либо любил!

— Что?

— Он так ненавидел ее, — выдавила она из себя, тяжело дыша, — что после ее смерти вместо нее возненавидел меня.

«В этом нет никакого смысла. Конечно же, она ошибается. Она ведь была тогда совсем ребенком. И потерять мать… И все такое… Да этого было достаточно, чтобы любого заставить видеть все в черном цвете».

— Может быть, горе так сломило его…

— Ты не понимаешь, Мик, — ее глаза сверлили его. — Я видела всех Бентинов вместе. Существует какая-то сила, объединяющая вас. Вы — разные люди, но в то же время вы — единое целое. Разве может такой человек, как ты, понять, что значит расти в доме, полном ненависти, сам воздух которого душит тебя при каждом вдохе?

По спине Мика пробежал холодок. В неровном свете костра он видел, какая мука отражается на ее лице. И ни секунды он не сомневался в ее искренности: такое никто не станет выдумывать. Пока сам не поживешь такой жизнью — ничего подобного и не придет в голову. Девушка права. Он не может ее понять.

Сколько Мик помнил себя, его всегда окружали близкие люди. Он рос в семье, с самого рождения ощущав себя частью чего-то целого. У него были родители, которые любили его. Был старший брат, который поучал его, была младшая сестра, которую он изводил и дразнил. И более того: Мик был одним из близнецов. Джерико и Шед были для него даже больше, чем просто братья. Между ними существовала другая, более тесная связь. Они трое ощущали себя единым существом, и обидеть кого-то из них было для Мика то же самое, что обидеть себя. И уж вовсе бессмысленными казались ее слова о ненависти.

Мик не мог представить себе жизнь без семьи, так же, как не мог представить, что у этой красивой девушки, сидящей у костра, была другая жизнь, наполненная лишь злобой и холодным расчетом. Обязательно должен быть кто-то, кто любил бы eel

Он прочистил горло и спросил:

— А как насчет твоей бабки?

— А, донья Анна!

Было видно, что Джули никак не может отделаться от мыслей об отце. Наконец, она встряхнулась и потянулась за холодным пирогом. Отламывая маленькие кусочки и отправляя их в рот, она стала рассказывать:

— Моя бабушка совсем другая.

— Не такая, как твой отец?

— Si. Но это вовсе не значит — «лучше».

Девушка положила крошечный кусочек пирога в рот и лизнула кончик пальца. Мик сжал кулаки и попытался сосредоточиться на ее голосе.

— Донья Анна непохожа на отца тем, что не может ненавидеть кого-либо.

— Ну, по крайней мере, это уже кое-что.

— Она ненавидит всех.

— О, Боже! Да есть ли хоть кто-нибудь приятный в вашей семье?

Джули вскинула голову и неожиданно улыбнулась.

— Есть. Это я.

Он недоверчиво хмыкнул. Явно задетая, Джули ехидно сказала:

— Я очень славная. Ты просто еще не видел меня с лучшей стороны.