Плач - Сэнсом К. Дж.. Страница 20

— Благодарю вас, сэр, — сказал старый лорд. — Поверьте мне, мы не недооцениваем ваши трудности и опасности. Пойдемте со мной, и я дам вам дополнительные подробности о Грининге и права доверенного лица от его родителей. — Он бросил взгляд во двор и, поколебавшись, подался ближе ко мне: — Вы видели физическое состояние короля. Но, как вы поняли из того, что мы вам рассказали, его ум остер, ясен и холоден, как всегда. Не забывайте, король Генрих правит всеми нами.

Глава 6

С чувством облегчения я снова проехал под дворцовой аркой и медленно направился к Чаринг-кросс. Бытие фыркал и тряс головой от пыли с кирпичных заводов Скотленд-Ярда, бесконечно производящих материалы для украшения и улучшения Уайтхолла. День был жаркий, и на улице стоял смрад. Я решил, что лучше взять в жилище печатника Николаса. Не повредит, если рядом со мной будет кто-то помоложе и поздоровее.

На ступенях у каменного креста, как обычно, сидели попрошайки. С введением подушного налога и снижения и без того скудного жалованья за счет резкого обесценивания денег в последние два года нищих становилось все больше и больше. Некоторые называли их пиявками, сосущими пот с работающих в поте лица, но большинство нищих сами когда-то тяжело работали. Я посмотрел на этих людей, мужчин и женщин с детьми, одетых в старые грязные отрепья, с красными, загрубевшими от постоянного пребывания на солнце лицами. Некоторые демонстрировали язвы и мокрые струпья, чтобы разжалобить прохожих. Один человек, выставлявший обрубок ноги, был в остатках солдатского мундира — наверняка он потерял ногу на войне в Шотландии или во Франции в последние два года. Но я отвел глаза, так как хорошо известно, что, поймав чей-то взгляд, можно привлечь к себе всю ораву, а мне многое нужно было обдумать.

Я понимал, что ввязался в дело, которое может оказаться опаснее всего того, что я испытал раньше. Оно касалось самого сердца королевского двора, и в такое время, когда интриги достигли небывалой лютости. Мне вспомнился тот образ короля в саду. Теперь я понял, что все происходившее с начала года являлось частью борьбы, которая решит, кто будет править королевством после смерти Генриха, и перехода трона к малолетнему ребенку. В чьих руках оставит король свое королевство? Норфолка? Эдварда Сеймура? Пэджета?

Я обрек себя на долгие дни страха и тревоги и на хранение опасных тайн, которые не хотел знать. Однако мудрый человек знает о своей глупости, и я, конечно, понимал, почему сделал это. Потому, что у меня были отдаленные любовные фантазии в отношении королевы. Безнадежная глупость стареющего человека. Но в это утро я осознал, как по-прежнему глубоко мое чувство к ней.

И все же, говорил я себе, нужно трезво посмотреть на королеву Екатерину: ее религиозный радикализм привел эту очень осторожную и дипломатичную женщину к страшной опасности. Она называла это своим тщеславием, но это было скорее потерей рассудительности. Меня посетили нелегкие мысли о том, не доходит ли она до фанатизма, как столь многие в эти дни. Нет, подумал я, она пыталась отступить, покорившись королю, и спросила мнение Кранмера о своем «Стенании», но ее отказ избавиться от книги привел к потенциально катастрофическим последствиям.

Тут мне в голову пришла мысль: почему бы не дать придворным партиям сразиться насмерть? Чем радикальная партия лучше консервативной? Но потом я подумал, что королева никому не причиняла вреда по своей воле. Как и Кранмер. А вот о лорде Парре я задумался. Он был стар и выглядел нездоровым, и хотя я видел его преданность своей племяннице, но также ощущал и его беспощадность. Сейчас я полезен ему, но, вероятно, мною можно и пожертвовать.

Парр вручил мне доверенность от родителей Грининга. Мне надлежало походить по улицам вокруг собора Святого Павла и поговорить с констеблем, а потом — с соседом Грининга Оукденом и его подмастерьем, который видел предыдущую попытку проникновения в дом. И мне следовало попытаться разузнать поподробнее о друзьях Грининга.

Лорд Уильям велел мне вернуться во дворец к семи. Похоже, я буду по уши занят этим много дней. К счастью, судебная сессия еще не началась, и суды не собирались на разбирательства. Я думал попросить Барака выполнить дополнительную подготовительную работу по моим делам и проконтролировать Николаса и Скелли. Мне было неловко, что придется лгать Джеку и Николасу: я мог сказать им, что занят расследованием убийства печатника, но только от имени его семьи, и не должен был упоминать об охоте за книгой королевы. Особенно противна мне была мысль о лжи Бараку, но я не видел другого выхода.

Движимый каким-то импульсом, я свернул на север и направился на улицу с маленькими домишками, где мой помощник жил со своей женой Тамасин. Как и он, Тамасин была моим давним другом. Мы втроем прошли через многое, и мне так захотелось поговорить с кем-нибудь простым, здравомыслящим, никак не связанным с интригами, а заодно посмотреть на моего крестника. Барак должен был быть на работе, но Тамасин, скорее всего, в это время дня дома. Мне хотелось провести время в простой обстановке — возможно, в следующий раз мне не скоро доведется так отдохнуть.

Я привязал Бытие к столбу у дома и постучал в дверь. Открыла их хозяюшка Мэррис, грозная вдова средних лет. Она сделала книксен.

— Мастер Шардлейк, мы вас не ждали.

— Да вот, был поблизости и решил заглянуть. Миссис Барак дома?

— Да, и хозяин тоже. Он пришел на обед. Я как раз собралась убрать тарелки.

Я вдруг осознал, что сегодня не обедал. Любезная Мэррис провела меня в маленькую гостиную с окном на маленький, безупречно ухоженный садик Тамасин. Ставни были открыты, и комнату наполнял аромат летних цветов. Джек с женой сидели за столом перед пустыми тарелками и кружечками пива. Мэррис начала убирать тарелки. Тамасин выглядела прекрасно, ее хорошенькое личико было довольным и счастливым.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула она. — Но на обед вы опоздали.

— Я совсем забыл про обед, — вздохнул я.

Миссис Барак цокнула языком:

— Это нехорошо. Я принесу хлеба и сыра.

Ее муж взглянул на меня:

— Я хожу обедать домой. Я подумал, Скелли может присмотреть за молодым Николасом в это время.

— Всё в порядке. — Я улыбнулся малышу в белой рубашонке и шерстяной шапочке с завязками бантиком, выползшему из-под стола посмотреть, что тут такое. Он взглянул на меня карими глазами Барака, улыбнулся и сказал:

— Да!

— Это новое слово, — с гордостью сообщила Тамасин. — Видите, он начинает говорить.

— Он уже вырос из пеленок, — сказал я, восхищаясь проделанным Джорджем прогрессом, а тот подполз к папе и, сосредоточенно нахмурив брови, сумел на какое-то мгновение встать и ухватить его за нос. Улыбнувшись от этого своего достижения, он поднял ножку и пнул отца в лодыжку.

Барак взял его на руки.

— Ты пинаешься, братец, — проговорил он с деланой серьезностью. — И в присутствии крестного? Бесстыдник.

Джордж радостно захихикал, и я погладил его по головке. Выбивавшиеся из-под шапочки несколько локонов, светлых, как у Тамасин, были тонкими, как шелк.

— Растет с каждым днем, — удивленно сказал я. — Хотя я так и не могу понять, на кого он похож.

— По этой щекастой мордочке ничего не понять, — ответил Джек, нажимая малышу на нос-кнопку.

— Я слышал, тебя можно поздравить, Тамасин, — повернулся я к хозяйке дома.

Она зарделась.

— Спасибо, сэр. Да, Бог даст, в январе у Джорджа будет братик или сестренка. На этот раз мы оба надеемся на девочку.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, разве что по утрам немного тошнит. А теперь позвольте мне принести вам хлеба с сыром. Джек, у тебя горошина в бороде. Пожалуйста, убери. Это выглядит отвратительно.

Барак вытащил горошину, раздавил ее пальцами и отдал Джорджу, к восторгу последнего.

— Пожалуй, нужно отрастить такую раздвоенную окладистую бороду, какие сейчас носят. Я мог бы ронять на нее столько пищи, что закуска всегда была бы под рукой.