Плач - Сэнсом К. Дж.. Страница 23

— Конечно, я буду держать вас в курсе дела. А вы можете докладывать обо всем выясненном коронеру, — сказал я ему, добавив про себя: «…и приписывать себе честь».

Констебль кивнул.

— Пожалуй, я бы начал с вопросов, что вам известно об обстоятельствах убийства, — продолжил я. — Мой ученик, с вашего позволения, будет записывать.

Николас достал из сумки перо и бумагу. Флетчер кивнул ему в сторону чернильницы, а потом сложил руки на груди, прислонился к спинке стула и стал рассказывать:

— Где-то после девяти вечера десятого числа, как только стемнело, ко мне пришел один из моих караульных. И сказал, что убили печатника с Патерностер-роу, Армистеда Грининга, а также доложил, что его сосед мастер Оукден, нашедший тело, поднял шум и крик. Я послал сообщение коронеру и пошел на Патерностер-роу. Оукден был там и выглядел очень расстроенным и взволнованным. Он сказал, что со своим подмастерьем работал допоздна у себя в типографии, пользуясь последними лучами солнца, и вдруг услышал громкий крик из мастерской Грининга рядом — тот звал на помощь. Потом раздались удары и крики. Мастер Оукден — человек состоятельный, а у Грининга был мелкий бизнес, его типография чуть больше деревянной лачуги.

— Значит, это не очень безопасное место, — заметил я.

— Да, действительно. Мастер Оукден сказал мне, что бросился посмотреть. Дверь была заперта, но он ее выломал и едва успел заметить двоих здоровенных оборванцев, которые убежали через боковую дверь. Помощник мастера Оукдена, старик, оставался в дверях типографии Оукдена, но видел, как двое выбежали и через стену позади сарая перелезли в сад. Он все подробно описал. Мастер Оукден хотел было броситься за ними, но заметил, что типографию подожгли — на кипу бумаги уронили лампу.

— Они хотели сжечь место преступления? — спросил Овертон.

— Если б его сожгли и на пожарище нашли обугленное тело, — сказал я, — смерть Грининга можно было бы приписать случайно возникшему пожару.

Флетчер кивнул:

— Я так и предположил. Как бы то ни было, Оукден увидел огонь и поспешил его потушить, пока тот не добрался до краски и других типографских материалов. Они очень огнеопасны, и пламя могло бы перекинуться на его мастерскую.

Я согласно кивнул. Летом пожары были одним из ужасов Лондона, а для печатников, наверное, особенно пугающим.

— Потом он увидел, что мастер Грининг лежит в луже крови рядом со своим прессом и голова его пробита, — нахмурился констебль. — Я тогда слегка рассердился на мастера Оукдена за то, что после своего заявления он ушел и на несколько часов где-то пропадал. Сам он потом сказал, что во время дознания был так потрясен случившимся, что ему было необходимо пойти выпить, и он пошел в какую-то таверну у реки, которая не закрывается после вечернего звона. — Эдвард пожал плечами. — Однако до того, как уйти, он рассказал мне все, что знал, а он слывет честным человеком.

Я напомнил себе, что в эти часы Оукден был в Уайтхолле.

Рассказчик в нерешительности замолк, а потом продолжил:

— Должен вам сказать, что у меня уже было указание присматривать за мастером Гринингом. Он был известен своими экстремистскими религиозными взглядами и дружил с радикалами. Три года назад его плотно допрашивал епископ Боннер о некоторых книгах Джона Бойла, которые контрабандой привезли из Фландрии. Доносили, что Грининг был одним из распространителей. Но доказано ничего не было. Однако странная вещь: его типография была маленькой, всего с одним станком и одним подмастерьем, но он сумел держать свой бизнес на плаву несколько лет, хотя вы знаете, каким рискованным делом является книгопечатанье.

— В самом деле. Нужны деньги, чтобы вкладываться в оборудование, — согласился я. — А когда книга напечатана, нужно продать большой тираж, чтобы получить хоть какую-то прибыль.

Флетчер согласно кивнул.

— При этом он был молодым человеком, всего-то тридцати лет, а его родители, полагаю, не очень богаты.

— Насколько я понял, это всего лишь мелкие фермеры.

Констебль вдруг бросил на меня подозрительный взгляд.

— И тем не менее они позволили себе нанять сержанта юстиции?

— Они связаны с человеком, перед которым я в долгу.

Эдвард внимательно посмотрел на меня и стал рассказывать дальше:

— Были допрошены знакомые Грининга, в том числе несколько радикалов, за которыми епископ велел нам присматривать. У всех было алиби и никаких мотивов убивать его. Он не держал в типографии денег. Жил там же, где работал, спал на выдвижной кровати в углу. В кошельке у него нашли несколько шиллингов — их не тронули. Он не был женат, и, похоже, у него не было никакой женщины.

— Какого сорта радикалом он был? — спросил я.

Флетчер пожал плечами:

— Его и его дружков считали сакраментариями, но, может быть, они были другими. Я слышал, родители Грининга — старые лолларды. А сегодня старый лоллард может стать анабаптистом. Но никаких доказательств не было найдено. — Эдвард снова с подозрением посмотрел на меня, словно задумавшись, не являюсь ли я сам радикалом.

— По дороге сюда мой ученик говорил мне, — непринужденно сказал я, — что достаточно веровать так, как велит король.

— Да, — согласился Флетчер, — это безопаснее.

— А что насчет его подмастерья?

— Здоровенный нахальный парень. Я бы не удивился, окажись он тоже радикалом. Но в ночь убийства он был дома с матерью и сестрами, и все говорят, что он хорошо ладил с хозяином. Теперь его взял на работу мастер Оукден.

— А те двое, которых видел помощник?

— Сгинули без следа. По описаниям, они не местные. Я бы принял это за случайное нападение каких-то нищих в надежде украсть сколько-нибудь бумаги, которая, конечно, стоит денег, если б не одно обстоятельство.

— Какое?

Констебль нахмурился:

— Это было не первое нападение на Грининга.

Я принял удивленный вид, словно впервые слышал об этом.

— Подмастерье, молодой Элиас, сказал мне, что за несколько дней до того он пришел на работу рано утром и увидел, как двое ломятся внутрь, ломают замок, — сказал Эдвард. — Он закричал и разбудил мастера Грининга, который спал внутри. Элиас закричал: «За дубины!», что, как вы знаете, призывает на помощь всех подмастерьев, кто услышит. И взломщики убежали по улице. Согласно описанию Элиаса, это были не те, кто убил Грининга. Он настаивает на этом. — Флетчер развел руками. — Вот и всё. Вчера дознание вынесло свой вердикт об убийстве. Меня попросили продолжить расследование, но у меня больше нет никаких нитей — расследовать нечего.

— У вас есть имена подозреваемых радикалов, с которыми был связан Грининг?

— Да. Их трое. — Констебль порылся в бумагах и написал имена и адреса троих человек. Мы склонились над столом, и он по очереди назвал их всех. — Джеймс Маккендрик — шотландец, работает в доках; раньше служил солдатом, но стал одним из тех проповедников-радикалов, которых шотландцы напустили на наше королевство. Андрес Вандерстайн — торговец тканями из Антверпена, ездит туда-сюда между Антверпеном и Лондоном. Говорят, завозит не только ткани, но и запрещенные книги. Третий, Уильям Кёрди, — свечник, довольно преуспевающий. Все они по воскресеньям ходят в церковь и следят за своими словами на людях, но все дружили с Гринингом и иногда встречались в его типографии. И у них были и другие друзья из разных радикалов.

— Откуда вам это известно? — спросил Николас.

— Конечно же, от осведомителей. Моих и епископа. И мне сказали, что этих троих в последнее время нет дома. — Эдвард приподнял брови. — Может быть, они сторонятся чиновников.

— Странная компания, чтобы собираться вместе, — заметил Овертон. — Голландский купец, имеющий свое дело в Нидерландах, — джентльмен, производитель свечей — мещанин, а рабочий в доках принадлежит совсем к другому классу.

— Некоторые радикалы верят, что социального разделения между людьми быть не должно, — ответил я. — И собираться таким людям вместе не запрещено законом.

— Так же, как и быть голландцем или шотландским изгнанником, — добавил Флетчер. — Жаль только, что и те и другие зачастую оказываются радикалами. — Он вздохнул и покачал головой, пеняя на ограничения, мешающие ему работать, а потом добавил: — Тем не менее люди епископа в апреле устроили обыск в типографии Грининга…