Плач - Сэнсом К. Дж.. Страница 39
— Мастер, что вы делаете? Он хочет, чтобы ставни были закрыты. Если ставни откроешь, он страшно ругается, когда проснется. Пожалуйста.
Я позволил добрейшей Уоррен снова закрыть ставни. Она посмотрела на Билкнапа.
— Вам пора уйти, сэр. Всякое усилие его утомляет.
— Мне нужно кое-что спросить у него.
— Тогда придите чуть позже. После обеда. А сейчас уйдите, пожалуйста.
Женщина взяла меня за локоть, и я дал ей отвести меня к двери. С кровати послышался то ли хрип, то ли стон, который потом повторился. Умирающему что-то снилось, и, судя по звукам, что-то не очень приятное.
Я сидел в кабинете у себя в конторе, потягивая из кружки легкое пиво. Сидел так уже час, пытаясь осмыслить то, что сказал Билкнап. Неужели он замешан во всем этом? Но каким образом? Он знал, что когда-то я работал на королеву, и, должно быть, до него дошли слухи, что она в беде. Но всем хорошо известно, что уже год как я прекратил свою работу у нее. Ну да, подумал я, Стивен просто знал, что я раньше работал на Екатерину Парр, знал, что она сейчас в беде, как известно многим, и надеялся, что я пропаду вместе с ней. Я посмотрел через залитый солнцем двор на окна, за которыми лежал Билкнап. Надо зайти туда позже и попытаться выведать у него что-нибудь еще. Я покачал головой. Злоба не покинула этого человека до последних дней. Мне подумалось о запланированном им великом мемориале — да, это будет шутка, насмешка над Линкольнс-Инн. Но он не предвидел этого. Во многом он всегда был слеп.
Я услышал, как дверь в контору открылась и снова захлопнулась. Вернувшись от Билкнапа, я ее запер — наверное, теперь Барак зашел сюда за чем-нибудь. Я встал, открыл дверь и, к своему удивлению, увидел Овертона, перекладывающего бумаги с общего стола на свой рабочий стол. Его веснушчатое лицо все еще выглядело усталым, а на робе было пятно от пива. Он уставился на меня.
— Николас? В воскресенье? — вырвалось у меня.
Молодой человек как будто немного смешался.
— Вчера пришли кое-какие сообщения о делах из Суда по ходатайствам, материалы на Михайловскую сессию. Поскольку вы заняты, Барак попросил составить по ним обобщенный отчет. Я был в Линкольнс-Инн на богослужении и подумал, что можно заодно зайти сюда и кое-что сделать.
Было забавно видеть, что парень смутился, когда его поймали на том, что он зашел поработать в выходной день. Это не соответствовало тому имиджу, который он хотел создать себе.
— Николас, — сказал я, — вчера я был слишком резок с тобой. Ты задал подмастерью Элиасу тот вопрос в неудачное время и должен научиться действовать более осмотрительно. Но я должен был сделать скидку на твою молодость и неопытность. Я прошу прощения.
Мой ученик удивленно посмотрел на меня:
— Спасибо, сэр.
— Ты вошел во вкус юриспруденции?
— Ну… Признаюсь, сначала мне показалось это скучным, но теперь уже не так. Кое-что мне показалось интересным.
— И больше всего — охота за убийцей, а?
— Разве это не добавляет перцу? — улыбнулся он.
— Есть один способ выразить это. Юридическая работа, как ты знаешь, редко бывает захватывающей. Но необходимо видеть все ее аспекты, если ты хочешь вернуться в Линкольншир и помогать отцу управлять его землями.
Лицо юноши вдруг помрачнело — впервые я видел его таким унылым.
— Я сомневаюсь, что вернусь туда, сэр.
Я понял, как мало знаю о Николасе — сам он почти не рассказывал о себе.
— Как это? — спросил я его.
Овертон посмотрел на меня своими зелеными глазами.
— Меня отправили изучать право, потому что отец не одобрил один мой поступок, — ответил он и в нерешительности замолчал, но потом все же закончил: — Касающийся предполагаемого брака.
Я сочувственно кивнул:
— Ты хотел жениться на ком-то ниже себя по положению? Знаю, такие случаи не редки.
Николас решительно замотал головой:
— Нет, сэр. Я совершеннолетний и могу жениться на ком захочу. — Его глаза сверкнули внезапным гневом, а подбородок выпятился.
— Конечно, — успокоил я его.
Парень вновь заколебался в нерешительности, но потом заговорил:
— Я у отца единственный сын, и мой брак имеет большое значение. Наши владения пострадали от обесценивания денег, как и у многих других. Стоимость ренты упала, а арендаторы не могут себе позволить платить больше. Женитьба на дочери богатого соседа-землевладельца принесла бы значительное приданое.
— Да, я знаю, такие меры могут быть… непростыми. Что говорят о дворянстве? Сначала женись, а потом научись любить.
Лицо Николаса слегка покраснело.
— Вы понимаете, сэр… Ну, для меня запланировали женитьбу — на дочери богатого землевладельца, чьи земли около нашего поместья в Кодсолле.
— И она тебе не понравилась? Или ты ей? — грустно улыбнулся я. — Оба положения нелегки.
Лицо Овертона затвердело.
— Мы друг другу очень понравились. Но мы не любили друг друга. Я не очень выгодная партия, да и она, по правде сказать, тоже, и поэтому они подумали, что мы подходим друг другу, — горько проговорил он. — Мои отец и мать так мне и сказали. Но Энис и я хотели со временем жениться по любви. Мы навидались браков по расчету, которые кончались разладом. И потому как-то во время прогулки по саду моего отца — нас на нее подтолкнули родители, которые следили за нами из окна — мы с Энис заключили пакт. Мы договорились сказать родителям, что не поженимся. Мой отец вышел из себя: он уже был мною недоволен за то, что я провожу слишком много времени на охоте, а не помогаю в хозяйстве, и отправил меня сюда. В качестве наказания, я думаю, хотя я был рад покинуть поместье и увидеть Лондон, — добавил юноша. — Мы с Энис по-прежнему переписываемся как друзья. — Он уныло улыбнулся. — Вот, сэр, теперь вы знаете, что я действительно непослушный парень.
— Похоже, что вы с Энис вполне притерлись бы друг к другу.
— Но этого недостаточно, чтобы жениться.
— Да, — согласился я. — Многие бы не согласились с этим, но я считаю так же, как ты: недостаточно.
— Бедным проще, — с горечью сказал мой помощник. — Они могут жениться по любви.
— Только когда могут себе это позволить, а нынче это зачастую оказывается позже, чем они хотели бы. А что касается влияния войны, налогов и краха денежной системы — что ж, у твоего отца есть поместье, но ручаюсь, его бедные арендаторы вряд ли могут и платить ренту, и есть.
Николас решительно покачал головой:
— Теперь война закончилась, и процветание наверняка вернется. А безопасность каждого зависит от того, остаются ли люди в том сословии, в котором им суждено было родиться. А то у нас была бы анабаптистская анархия.
Опять эта трясина…
— Признаюсь, что чем больше я думаю о человечестве, тем более убеждаюсь, что все мы сделаны из одной и той же глины, — заявил я.
Овертон задумался на мгновение, а потом ответил:
— Моя семья и мои родственники были дворянами по рождению в течение веков. Еще до Вильгельма Завоевателя, говорит отец, еще до того, как Линкольншир заселили викинги. Править — наша унаследованная привилегия.
— Они стали дворянами исключительно за счет завоеваний. Викинги много отняли у англичан, как и норманны. Большинство семейств разбогатело именно таким образом — я знаю, я юрист, специалист по собственности; я провел много времени, копаясь в деяниях древних.
— Завоевывать земли — благородное дело, сэр.
— Как норманны, несомненно, отвоевали их у твоих предков-викингов. А то у тебя могло бы быть сейчас больше земель.
— Я полагаю, теперь уже поздно отвоевывать их обратно. А жаль, пожалуй, — улыбнулся парень.
Николас начинал мне нравиться: он проявлял признаки ума и при всем своем стремлении к джентльменским условностям сам бросил вызов традициям.
— Что ж, нам представится возможность еще поговорить о землях и о том, кто ими владеет, когда подойдет новая судебная сессия, — пообещал я ему. — А сейчас я должен идти домой обедать.
— Есть какой-нибудь прогресс в деле с убийством печатника? — спросил молодой человек.