Восточная сказка - Окли Наташа. Страница 19

Нельзя было не заметить, как помрачнел Рашид за последние несколько дней. Темные тени залегли под его глазами. Даже когда он улыбался, взгляд его оставался печальным.

— Не сказал бы. У меня были Ханиф и Бахайя. Собственно, они и сейчас есть. Ханифу было четыре года, когда его мать, принцесса Ясмин, умерла. Так что моя мать стала и его матерью тоже. Бахайя тогда вообще была младенцем. Они и воспринимают мою мать как родную. Так что наша семья всегда была большой.

— А сейчас они видятся с твоей мамой? — спросила Полли.

— Ханиф встречается с ней постоянно.

— А Бахайя?

— Она никогда не покидала Амру, а мать после развода с отцом не приезжала домой, — объяснил принц.

— Никогда не покидала Амру? — изумилась девушка. — Прости, но как такое возможно? Амра ведь совсем маленькое королевство, значительно меньше Англии.

— Бахайя вышла замуж, когда ей было семнадцать. По сути, себе она никогда не принадлежала. Сначала была ребенком, затем стала женой, а теперь еще и сиделкой…

— Мне это знакомо, — с грустью заметила Полли.

— Моя бабушка верила, что вся наша жизнь написана на ладони, что все предначертано еще до нашего появления на свет и ничего невозможно изменить усилием воли. Я никогда не принимал такую трактовку судьбы. Я приучил себя думать, что нашу жизнь определяют наши же поступки. И если что-то в нашей жизни происходит не так, как нам бы хотелось, значит, мы сами в этом виноваты. Но мужа Бахайи я ненавижу всем сердцем. Она не заслужила такого обращения. Надеюсь, когда королем станет мой брат, она наконец получит долгожданную свободу.

— Ненависть способна лишь ожесточить наши сердца, — осторожно произнесла Полли. — Меня учили противиться дурным поступкам, противопоставляя добро злу, правду лжи. Сейчас твоя сестра спокойна и счастлива — это самое главное. Что касается предопределенности нашей судьбы, я все же думаю, что в одинаковой мере здесь правы вы оба. И твоя бабушка, и ты. Мне кажется, нельзя безоговорочно подчиняться всему тому, что происходит в нашей жизни. Но следует также помнить о том, что, сколь бы деятельным и решительным ты ни был, невозможно достичь абсолютной гармонии. Всегда найдется повод для сожалений, беспокойств, угрызений совести. И обстоятельства подчас бывают сильнее нас. Я в таких случаях могу успокоить себя лишь тем, что сделала все от меня зависящее.

— Ты рассуждаешь в точности как Бахайя, — с улыбкой заметил Рашид. — Недавно у нас состоялся разговор, под занавес которого она объявила, что я должен бороться с унынием. Ее слова показались мне чересчур патетическими.

— Как и мои слова? — предположила Полли.

— Ты угадала, — кивнул он. — Признаться, я сейчас нахожусь на перепутье. И такое со мной происходит впервые… Взять хотя бы того же отца. Он был так категоричен, по любому маломальскому поводу вступал в конфронтацию в желании доказать свое первенство, свои приоритетные права. Каждая его ремарка должна была восприниматься окружающими как безоговорочный вердикт. И вот теперь он тяжело болен, вот-вот отойдет в мир иной. Что сталось с его гонором? А ведь я до сих пор живо помню все те унижения, которым он подвергал меня в детстве.

— Боже! — воскликнула Полли, нахмурившись. — Рашид, от несправедливости никто не застрахован. Ты и сам только что совершил, на мой взгляд, один из самых серьезных проступков в своей жизни. Но заклинаю тебя подумать о последствиях, которые не замедлят сказаться в первую очередь на тебе самом. Твой отец еще жив, это твой шанс. Ты должен открыто признаться, что запутался. Послушай доброго дружеского совета: незамедлительно возвращайся, поговори с ним не как принц с королем, а как сын с отцом. А если это невозможно, просто побудь с ним, подержи за руку, обними, поцелуй. Ты сам рассказывал, что он был твоим героем. Не его вина, что болезнь его не пощадила… — Девушка осеклась, она не могла больше говорить, слезы комом застряли у нее в горле, ясные голубые глаза вновь заволокла дымка.

— Я готов пойти к нему, если он сам пожелает меня видеть, — процедил Рашид.

— Твоя сестра сказала, что он большую часть времени проводит под действием обезболивающих препаратов. Не слишком ли многого ты хочешь от больного человека? — возмутилась Полли.

— От него требуется сказать всего одно лишь слово, которое он упорно не желает произносить, — парировал Рашид.

— Да что же между вами произошло? — воскликнула англичанка.

— Это из-за Бахайи, — признался молодой шейх. — Когда четыре года назад она пришла ко мне и молила заступиться за нее, я пошел к отцу и попросил его использовать свое влияние, чтобы заставить ее мужа дать ей развод. Но он, равно как и дед, не пожелал в этом участвовать. У них, видишь ли, принципы. Будто Бахайя виновата сама. Прямо они, конечно, этого не сказали. Но и признаваться в том, что ошиблись в выборе мужа для нее, тоже не пожелали. Лишь со временем, и то только потому, что Бахайя ушла из дома и должна была где-то жить, ей позволили вернуться во дворец. Отец очень жестко тогда с ней обошелся, сказав, что она позорит своим поведением семью. Бахайя позорит семью! Да абсурднее этого я никогда в жизни ничего не слышал. Бахайя — самая умная, тонкая и мудрая женщина из всех, кого я когда-либо знал. Отец не разговаривал с ней на протяжении очень долгого времени, а при случае не упускал возможности упрекнуть ее в том, что она ушла от мужа. Я защищал сестру, тогда он обозлился и на меня. Припомнил так называемые проступки моей матери. Я не мог сносить это бесконечно, мы поругались. Я вспылил, он наговорил мне уйму гадостей. Я хлопнул дверью. А через некоторое время случилась эта болезнь. Она проявилась внезапно и развивалась стремительно. И вот теперь отец при смерти.

— И с тех пор ты… даже не пытался повидаться с отцом, поговорить с ним?

— Нет! Он прогнал меня. А я не хочу навязываться.

Полли ошеломленно покачала головой.

— Бахайя его простила. Разве этого недостаточно? Ведь это она должна считать себя самой ущемленной в сложившейся ситуации. Но твоя сестра не держит на отца зла. Почему же ты продолжаешь упорствовать? Разве перед лицом смерти прошлые обиды имеют значение? Если ты действительно так любишь свою умную и добрую сестру, то хотя бы ради нее сделай над собой усилие. Ведь если в те считанные часы, что, может быть, еще остались у вашего отца, вражда не прекратится, она себя будет считать виноватой в том, что из-за нее отец и сын разорвали отношения. Бахайя себя не простит… Рашид… Да и ты обязательно пожалеешь о своей жестокости.

Рашид молчал.

— А что обо всем этом думает твой старший брат?

— Ханиф не вникает в мои проблемы. Как старший престолонаследник, он с детских лет мнил себя королем. Наши беды и переживания оставляют его равнодушным. Он прирожденный стратег и нацелен в будущее…

— Я что-то не пойму, Рашид, — осторожно проговорила Полли, — в каких вы с ним отношениях?

— Сейчас? В нормальных. У нас наконец не осталось повода для вражды и соперничества. Я занимаюсь бизнесом, он строит свою политическую карьеру. Иногда мы даже неплохо проводим время вместе. Но я бы не сказал, что мы друзья… Брату я не завидую. Впереди у него очень непростые времена.

— Понятно, — кивнула девушка и добавила: — Прости, Рашид. Перерыв закончился. Мне нужно вернуться к работе. А ты все-таки подумай над моими словами. Еще есть время, есть шанс все исправить. Просто представь, какое сам испытаешь облегчение, когда недоразумения, взаимные упреки и обиды останутся позади!.. Я не утверждаю, что это легко. Такой поступок требует большой смелости и силы воли. Но это именно тот поступок, по которому можно будет судить, что ты за человек.

Полли повесила полотенце на спинку раскладного стула и достала из косметички зеркальце. Она промокнула лицо освежающей салфеткой и подправила макияж.

— Полли?

— Да? — отозвалась она, не отрывая взгляда от своего отражения.

— Назови основную причину, по которой ты продолжаешь жить в Шелтоне. Все, что ты говорила про любовь к родным стенам, про мать, про отца, про отчима, — это все понятно. Но я хочу, чтобы ты сказала мне, почему все свои силы и время ты отдаешь поместью, которое никогда не будет твоим.