Словно распустившийся цветок - Митчелл Сири. Страница 65

 — А что вы думаете о детях? – поинтересовался он однажды в начале декабря, когда мы шли рядом.

 Нос у меня замерз, и я спрятала его в складки шарфа, которые и убрала рукой в перчатке, отвечая на его вопрос:

 — О детях? Ничего. То есть, я о них ничего не думаю.

 — Вы – единственный ребенок у своих родителей?

 — Да.

 — Но вы ведь любите детей?

 — Скажем так, я не испытываю к ним неприязни.

 Он неуверенно улыбнулся, но потом просиял:

 — А вы – очень необычная девушка, мисс Уитерсби. Не такая, как все.

 Я рассмеялась, выдыхая клубы пара:

 — Да уж. Собственная разновидность, как выражается мистер Тримбл.

 — Я уверен, что он не имеет в виду ничего плохого.

 — А я – нет.

 — Если честно, то, по-моему, без детей жизнь была бы куда скучнее, вы не находите?

 Мне стало интересно, с чего бы это он вдруг заговорил о детях. Раньше мы с ним никогда не поднимали эту тему. По некотором размышлении я решила, что, будучи отцом восьмерых детей, он никогда не забывал о них.

 — Вынуждена согласиться с вами. В конце концов, если бы не дети, то мы бы все вымерли, как класс.

 Он растерянно покосился на меня:

 — Вы правы… но я говорил о конкретных детях, а… а не в общем смысле.

 — Конкретных?

 — О своих детях, например. Они… очень милые. И очень мне дороги.

 Про себя я подумала, что они как раз шумные и крикливые, но озвучивать подобные кощунственные мысли вслух воздержалась.

 Когда я ничего не ответила, он продолжал:

 — Некоторых пугает их количество, но управляться с ними вовсе не так трудно, как можно было бы ожидать.

 — При разумном поливе и достаточном количестве солнечного света процветать будет любое растение.

 — Это… очень философический взгляд на вещи. Но… я хочу сказать, что мы с вами отлично сработались, мисс Уитерсби.

 Он был прав. Хотя поспевать за ним, а также разбирать тот кошмар, который он устроил из своей коллекции, и выписывать ярлычки оказалось куда труднее, чем я предполагала.

 — Могу я надеяться, что вы окажете мне честь и станете верной помощницей на протяжении еще многих лет?

 Лет! Я же искренне надеялась, что до этого не дойдет, иначе я сотру себе пальцы до крови. Но любезное предложение требовало столь же вежливого ответа. Во всяком случае, так было написано в книжке об этикете, которой меня ссудила мисс Темплтон. Тем более что он смотрел на меня, будто от моего ответа зависела его жизнь. Да. Кстати, до сих пор я как-то не замечала, какие красивые у него глаза.

 — С удовольствием, мистер Хопкинс-Уайт. С большим удовольствием. – Ни за что. Ни за что на свете. Но все-таки он – очень милый и приятный человек. – Быть может, уже завтра я смогу помочь вам разобрать вашу коллекцию. – Я отпустила складки шарфа, которые придерживала рукой, и вновь спрятала в них нос.

 Он покрепче перехватил свою Библию:

 — Прекрасно! Просто… просто прекрасно, мисс Уитерсби.

 Расставшись с пастором, я решила заглянуть в Оуэрвич-Холл. Меня интересовала новая орхидея, которую приобрел мистер Стенсбери. Я знала, что мне полагалось взять кого-нибудь с собой – адмирала или мисс Темплтон, – но поскольку дело было на обратном пути, то желание взглянуть на цветок пересилило, и я решила, что отсутствие дуэньи – не самый большой грех.

 Мистер Стенсбери, похоже, был искренне рад видеть меня. Мы немного поболтали о том, что его коллекция становится все обширнее, после чего он продемонстрировал мне свое новое приобретение. Он последовал моему совету и обратился за содействием к одному из корреспондентов отца, так что теперь я с радостью подтвердила, что он действительно получил именно то, за что заплатил.

 Когда я уже собралась уходить, он остановил меня:

 — Я всего лишь хочу сказать, мисс Уитерсби, что мне чрезвычайно приятно иметь с вами дело. Надеюсь, вы можете сказать то же самое.

 — Скажу, мистер Стенсбери. – Особенно если не нужно было восхищаться его коряжником.

 — Вы оказали на меня самое благотворное влияние.

 Я не смогла убедить его отказаться от своих разлюбезных пней, но во всем остальном, можно сказать, преуспела и привела его оранжерею в более-менее пристойный вид.

 — Вы слишком добры ко мне, мистер Стенсбери.

 — То, что мы с вами здесь начали, я рассматриваю как долгосрочный проект, и мое самое сокровенное желание состоит в том, чтобы вы оказали мне честь и продолжили начатое со мной вместе.

 — С большим удовольствием. – Тогда, быть может, мне удастся превратить его коряжник в один из тех гротов, о которых вечно рассказывала мисс Темплтон. Или сад, в крайнем случае. Наверняка с ним можно будет найти общий язык в этом вопросе.

 — Прежде чем вы согласитесь, мисс Уитерсби, должен вам сообщить, что в результате тяжелого недуга, коим я переболел в юности… – У него вдруг зарделись даже кончики ушей. – Словом, мой доктор открытым текстом заявил мне, что я никогда… – Он откашлялся. – Словом, я никогда не смогу насладиться радостью отцовства.

 Я, если уж быть совсем откровенной, не совсем поняла, какое отношение это несчастье имеет к тому интересу, который он проявляет к ботанике, но этот вопрос явно причинял ему нешуточное беспокойство. Я положила руку ему на локоть:

 — В этом есть и светлая сторона, мистер Стенсбери, поскольку вашему коряжнику не будут грозить капризы и прихоти ваших наследников.

 — Нашему коряжнику, мисс Уитерсби. – Он похлопал меня по руке. – Должен сказать, что вы на удивление здравомыслящая и отзывчивая женщина.

ГЛАВА 25

 На обратном пути из Оуэрвич-Холла я заглянула в Додсли-Манор, но мисс Темплтон на месте не оказалось, и я решила пройтись до дому пешком. Я уже давненько не совершала длительных прогулок, и сейчас одновременно наслаждалась свежим воздухом и сердилась оттого, что растений, которыми можно было любоваться, оставалось слишком мало.

 В общем и целом я была весьма довольна собой. Мне удалось помочь пастору понять, что именно он насобирал в свою коллекцию, а с мистером Стенсбери мы спланировали его последующие приобретения для оранжереи. Вскоре я уже совсем забыла о своей бедной голове и принялась бодро прыгать с камня на камень, спускаясь на дно ущелья, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного.

 Если бы я не забыла снять перчатки, все было бы вообще отлично, но, думая о приближающихся рождественских праздниках, я нашла несколько побегов плюща и остролиста [71], удержаться и не сорвать которые были решительно невозможно. Вскоре перчатки превратились в нечто неописуемое, а на ботики налипли комья грязи. Ну и что? Кому какое дело до того, как я выгляжу?

 Но вот я поскользнулась на влажном камне и упала на колени.

 В какого совершенно бесполезного ботаника я превратилась за последние несколько месяцев! От меня теперь ничего не зависело. Я не получила предложения руки и сердца. Моя карьера в обществе, точно так же как и в ботанике, потерпела крах. Я могу быть разодетой по последней моде, но что толку?

 Я бродила по округе несколько часов, прежде чем направила свои стопы домой, твердо решив при этом положить конец поискам супруга.

 Когда я вернулась, из кабинета выглянул отец и пригласил меня к себе.

 — Должен сказать, Шарлотта, что ты добилась потрясающих успехов.

 — Будем надеяться, это действительно так. Коллекция пастора уже близка к тому, чтобы считаться приведенной в порядок, да и растения мистера Стенсбери теперь чувствуют себя гораздо лучше. Он только что получил новую орхидею. – Я сняла перчатки, смахнула со стула стопку бумаг и опустилась на него.

 Отец по своему обыкновению жевал кончик уса:

 — Вот только… Я никак не пойму, что ты хочешь, чтобы я ответил…

 — Насчет чего? – Скинув с ног ботики, я поставила их рядом со стулом.