По следам Александра Великого - Харников Александр Петрович. Страница 28

Об этом писал и Мартынов, указав, что он после гибели корабля непонятно как оказался у берегов Америки в 1787 году. И добавил, что он как был, так и остался советским человеком, и сделает все, чтобы помочь нам и тому самому, что начинается «с картинки в твоем букваре».

Да, подумал я, он же попал в Америку еще до войны в Афганистане, тогда, когда все трубили о «разрядке напряженности». Он не застал ни нового витка «холодной войны», ни «катастройки» при пятнистой гиене Горбачеве, он не видел ни пьяного Ельцина, отплясывавшего «Калинку» в Берлине, ни всех остальных «прелестей» послеперестроечных времен. И даже не знает, что Советского Союза больше нет. Но он однозначно наш человек, на что указывал дальнейший текст письма.

Мартынов писал, что очень рад знакомству с нашим посланцем и что по возможности поможет ему в его делах, в том числе и финансово (и надеется на компенсацию, но не настаивает на таковой). В частности, он оплатит поставку клиперов и команд для них, наём мастеровых – и готов подвигнуть на переезд в Россию часть собственных работников, за которых он может ручаться. И добавил, что до Кулибина ему, конечно, далеко (я про себя посмеялся – ведь для него Кулибин – понятие нарицательное, а для нас это конкретный человек), но он и сам «кое-что могёт», и хотел бы этим заняться, когда вернется в «страну огромную».

Наш новый знакомый написал, что письма для него лучше переправлять в бар «Хромая лошадь», что на Джудит-стрит в Нью-Йорке. И что он оплатит посыльного с корабля, на что будут оставлены деньги бармену в этом самом баре.

Конечно, всю эту информацию следовало тщательно перепроверить. Для этого неплохо было бы установить прямой контакт с этим самым Иваном Мартыновым, или, как он теперь себя называл, Джоном Мартинсом. Вот только как это сделать? Сам я не мог бросить все дела во Франции и помчаться в Нью-Йорк. Послать Алана? Но он только что сумел вербануть Виконта, и срывать его с места в самый разгар операции было бы не совсем разумно.

Интересно, что один из экипажей, которые нам в Париже предоставили для повседневного пользования, был снабжен «рессорами Мартинса» и имел довольно плавный ход. На мой вопрос, что это за рессоры такие, мне ответили, что их изобрел некий американец по имени Джон Мартинс – а вдруг это наш Мартынов?

В конце концов, я принял решение доложить обо всем в Петербург. Пусть там наш Вась-Вась и генералы примут решение, как им поступить в данном случае. А Мартынову я написал слова благодарности и надежду на скорое знакомство «в родных пенатах» [34]. И добавил, что был бы очень благодарен, если бы наш новый друг согласился еще какое-то время побыть нашим Штирлицем.

После чего я подробно изложил все свои мысли и предложения на флэшку, которая сегодня же должна быть отправлена в Петербург. А сам стал размышлять, чем бы мог нам помочь наш товарищ по несчастью из ХХ века, пока он там, в Америке. Кстати, отправляя к нему гонца, следовало не забыть об оказании финансовой поддержки Ивану. Конечно, как я понял из его письма, он отнюдь не бедствовал, но деньги лишними не бывают, а затраты могут быть весьма чувствительными. На случай непредвиденных расходов мы достигли договоренности с Наполеоном. Господин Первый консул прекрасно понимал, что наша помощь ему просто неоценима. И не жадничал, хотя, как я смог убедиться, Бонапарт был по-корсикански бережлив, даже скуп.

Посовещавшись с Аланом, я принял решение – французам пока ничего не говорить про нового «попаданца». Наступит подходящее время – расскажем. А может, и нет. Тут как карта ляжет. По нашим прикидкам, спешить с перемещением Ивана в Россию пока не следовало. Вместо этого имело смысл максимально использовать его возможности и связи в Новом Свете. Ведь он вхож во многие кабинеты, куда Керригана и на порог не пустят. Мартинс для американцев свой, а вот наш ирландец, пусть он и родился в Америке, своими контактами с британцами вполне мог вызвать отторжение у тамошних чиновников.

Когда же Джулиан окончательно освоится, либо мы найдем нового резидента (я не забывал, что наш американско-ирландский друг очень хочет вернуться в Россию, да и отметиться в Лондоне ему в ближайшее время тоже нелишне), то тогда можно будет аккуратно переправить Ивана на родину. Там он, смею надеяться, быстро найдет общий язык с Алексеем Ивановым и Кулибиным. Даже страшно представить, до чего они могут додуматься!

В общем, сегодня у меня было хорошее настроение. Ведь наш весьма «ограниченный контингент» пришельцев из будущего увеличился еще на одного человека. И хотя человеку, своими глазами не видевшему все, что удалось увидеть нам, многое из случившегося покажется диким, но он все же русский человек, и, пусть не сразу, но определенно вольется в наш дружный коллектив.

А вообще следует потихоньку, не поднимая лишнего шума, попытаться заняться поиском других «попаданцев». Ведь если мы и Иван каким-то образом угодили в прошлое, то не исключено, что такие же бедолаги живут где-то и в других странах. Не обязательно они должны быть русскими. Может быть, какой-нибудь негр, вкалывающий на плантации Джорджии или Каролины, в свое время окончил Институт дружбы народов имени Патриса Лумумбы в Москве. А капер, с ножом в зубах и интрепелем в руке лезущий на абордаж, имеет за плечами военно-морскую академию в Баззардс-Бей в Массачусетсе или военно-технический университет в Галвестоне.

Об этом стоило подумать. Впрочем, пока мы заняты текущими делами, и поисками неприкаянных «попаданцев» будем заниматься, что называется, факультативно. Повезет – не повезет? Все в руце Божьей…

29 августа 1801 года. Ионическое море неподалеку от Аргостоли. Борт 48-пушечного фрегата «Святой Николай». Контр-адмирал Александр Андреевич Сорокин

«Святой Николай» медленно приближался к британскому фрегату, пока не отвечая на огонь его орудий. Что толку в бесцельной пальбе? Пороховой дым вскоре закроет от нас противника, и мы попросту перестанем его видеть. А следовательно, мы вряд ли сможем подготовиться к абордажной схватке, которая и решит судьбу баталии.

В подзорную трубу мне было хорошо видна палуба «Mercury». На квартердеке находилось несколько человек, одетых в нарядные, расшитые золотом камзолы. Один из них был командиром фрегата. Что касается прочих, то среди них мог оказаться и тот человек, который отправился с Мальты во владения Али-паши, чтобы вести с ним приватные переговоры.

Я подозвал командира «Святого Николая» и приказал ему передать стрелкам, чтобы они не стреляли по тем, кто находится на квартердеке. Командир «Mercury» и британский посланник к Али-паше нужны были нам живыми. Но в бою всего предусмотреть нельзя, и я про себя решил, что не буду осуждать стрелков и артиллеристов, если шальная пуля или картечь скосит кого-нибудь из тех нарядных попугаев, которые о чем-то оживленно беседовали между собой. Будь я на месте командира фрегата, то перед боем приказал бы очистить квартердек, чтобы никто не мешал ему своими советами.

Когда «Святой Николай», по моим расчетам, достаточно сблизился с «Mercury», я кивком подал сигнал командиру. Тот приказал открыть огонь.

Так как мы первым делом хотели лишить управления вражеский корабль, то половина орудий была заряжена книппелями, половина – ядрами. Первый залп оказался не совсем удачным – часть ядер не долетела до британцев, часть попала в корпус «Mercury» выше ватерлинии. Книппеля же зацепили ванты и пронеслись по верхней палубе, расшвыривая толпившихся на ней матросов.

В ответ мы тоже получили от англичан несколько ядер, которые угодили в корпус, сделав несколько пробоин. Одна из них, почти у самой ватерлинии, оказалась довольно опасной – вода через нее стала поступать в трюм. Боцманская команда бросилась ее заделывать, а корабельные помпы начали спешно откачивать воду, поступавшую через пробоину.

Следующий наш залп оказался удачнее предыдущего. Одно из ядер угодило в бизань-мачту. Та переломилась со страшным треском и рухнула на шкафут, накрыв парусом находившихся на квартердеке людей. Видимо, при падении был поврежден штурвал корабля, и фрегат рыскнул, потеряв на время управление.