Великая война - Гаталица Александар. Страница 19

В семейную — а как же иначе.

Он нашел для своих дам пристойный гардероб, а сам обрядился в самый лучший довоенный костюм, какой только нашелся в доме Пашичей на Театральной улице. Поставил несколько столов, одни покрыл чистыми белыми скатертями из белого шелкового дамаста, а другие — зеленым сукном, найденным в каком-то игорном доме. Проститутки постарше стали играть роль матерей, а он, разумеется, отца. Те, что помоложе — одна порочнее другой, их было семь или восемь, — стали дочерями, а два публичных дома были названы «открытыми сербскими домами». Э, теперь дело стало процветать. В дом на улице Бана Страхинича ходили в основном офицеры в невысоких званиях (туда Гавра посылал менее симпатичных проституток), а на Евремову улицу хаживала элита общества оккупантов во главе с комендантом города полковником Шварцем, бароном Шторком и подполковником Отто Гелинеком, который был не только клиентом, но еще и поставщиком роскошных продуктов по обоим адресам. Обо всем в каждом доме заботилась «семья»; в каждом были «мать», тоже занимавшаяся проституцией в случае наплыва клиентов, «тетка» и несколько «дочерей», но «отцом» там и там был Гавра Црногорчевич.

Он, как подлинный бигамист, обходил свое хозяйство, собирал выручку и проверял здоровье подопечных, исполнявших свои обязанности по десять раз в день. Ему было нетрудно дополнять атмосферу отдельной для каждого дома одеждой, разными шелковыми халатами и даже пользоваться, вдобавок к накрашенным усам, накладной бородой, когда играл роль «отца» в более благородном «сербском доме» на Евремовой улице.

Пока в течение первых тринадцати оккупационных дней деньги «сыпались до усрачки» (выражение Гавры), второй участник последней довоенной белградской дуэли все еще находился в старой больнице на Врачаре. Нельзя сказать, что у Джоки Вельковича не было возможности покинуть Белград. Он не входил в число нетранспортабельных больных. Джока сам остался в больнице, которую знал очень хорошо и где скрывался в подвале в ожидании новых докторов, надеясь, что они излечат его уродство. Когда полковник Грахо со своей санитарной частью вошел в больницу на Врачаре, Джока осторожно вышел из своего укрытия. Думал, что его сразу схватят, но его никто не заметил, так как больных было много, а докторов мало. Он подвинул в сторону одного стонущего раненого и разделил с ним кровать. Раненый не протестовал, и вообще не было ничего необычного в том, что двое больных лежат на одной кровати, на это никто не обращал внимания. Джоке немного мешала торопливость, так же как запах карболовой кислоты и запекшейся крови. Он не понимал ни по-немецки, ни по-венгерски, но со временем ко всему привык. Красно-белого человека никто не лечил, но он получал немного еды, как и другие. Выходить в город Джока не собирался, поэтому было маловероятно, что он встретится со своим противником Гаврой и снова вызовет его на дуэль. В создавшейся ситуации он был счастлив, как это ни странно, потому что обычно редко кто бывает доволен обстоятельствами, в которых оказывается.

Для Сергея Воронина Великая война началась и закончилась, когда он решил ввести военную коллективизацию в своем взводе на земляном валу, окружавшем Варшаву. Это произошло в то время, когда маятник войны на Восточном фронте качнулся в сторону русских. Русские войска победили немцев в сражении под Львовом и остановили вражеское наступление в Галиции. Они сдвинули фронт более чем на сто километров вплоть до грозных карпатских вершин. Польский город Перемышль оказался в осаде русской Восьмой армии далеко за линией фронта, но его немецкие защитники держались храбро, как эллины. Перемышль был на устах каждого австрийского и немецкого солдата. Это и было причиной того, что немцы пытались отодвинуть фронт назад на восток и взять Варшаву. Но русские победили в битве на мерцающей реке Висле. После этой победы в русском генеральном штабе вновь вспыхнули ссоры. Верховное командование никак не могло добиться согласия в вопросе о том, как воспользоваться этими успехами. Главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, считал, что наступать нужно на простреливаемом пространстве Восточной Пруссии, а начальник генерального штаба Михаил Алексеев отстаивал идею наступления на богатой шерстью силезской земле. По обледеневшей равнине за шерстяной пряжей…

За это время немцы перехватили русские шифрованные сообщения о предполагаемом вторжении в Силезию. Пауль фон Гинденбург надеялся повторить успех при Танненберге, ударив во фланг русских, наступавших в направлении Силезии. Так началось сражение под Лодзью в условиях ранней суровой зимы в Закарпатье. Солдаты Пятой русской армии генерала Павла Плеве совершили форсированный марш от Южной Силезии до Лодзи. Сто двадцать километров за двое суток при температуре минус десять градусов прошли пешком и студенты Петроградского университета, и крестьяне из имения под Старой Руссой. И после этих двух страшных дней у них еще хватило сил внезапно ударить во фланг немецкой Девятой армии генерала Августа фон Макензена. Немцы отступили, но продолжали атаковать Лодзь вплоть до декабря 1914 года.

В те дни небо над Лодзью было красным, а ночь, казалось, никогда не наступала из-за стрельбы крупнокалиберных орудий, но под Варшавой было иначе. Там армейской группой, окружавшей город, командовал Николай Рузский. В то время как русские гибли под Лодзью точно белая рыба, попавшая в сеть, Варшава несколько недель пребывала во фронтовом тылу. Именно к этому времени относится попытка одного унтер-офицера провести военную коллективизацию в своем взводе. Сергей Воронин был социалистом. У него имелся небольшой отделанный серебром медальон с крышечкой, в котором на левой стороне он хранил фотографию Плеханова, а на правой — Ленина. Левая сторона стала причиной того, что Воронин надел военную форму, потому что Плеханов призывал всех меньшевиков откликнуться на мобилизацию и пойти войной на «проклятых швабов». Правая сторона медальона отвечала за идею, которую он попытался осуществить под скованной морозом Варшавой в первые декабрьские дни. Он утверждал, что эта идея решит судьбу Великой войны.

Он решил разорвать командную цепочку. Целью этой малой военной реформы было превратить его взвод, насчитывавший сорок человек, в совершенную коммуну, которая будет независимо принимать решения и сама собой командовать. Было понятно, что к такому состоянию, названному Сергеем «цельным воинским сознанием», нельзя перейти за одну ночь. Процесс перехода от «империалистическо-иерархического» к «коллективному» способу командования (формулировка Сергея) продолжался неделю, в течение которой стали видны и взлет, и постыдное падение этой идеи, но никому и в голову прийти не могло, что все произойдет так быстро. В самом начале Сергей говорил о своих планах с заместителем командира взвода, которого ему удалось привлечь на свою сторону, затем он долго убеждал командиров отделений. На третий день он применил оригинальную круговую систему командования, при которой каждому солдату полагалось на час стать командиром взвода. Он и себе не выделил привилегии, из двадцати четырех часов он был командиром всего один час. И поначалу все шло гладко, но потом Сергей заметил, что среди солдат есть такие тупицы, которым нельзя доверить командование даже на час, поэтому он выстроил двухступенчатую, а потом и более сложную трехступенчатую систему командования.

Под Варшавой, где не было боев, все это осталось игрой, никем не замеченной — вот удивительно — целых шесть дней. Но потом солдаты из других взводов заметили нечто необычное. Сослуживцы Сергея не только расхаживали по своему расположению, как павлины, но еще и громко отдавали друг другу приказы, которые некому было выполнять. В конце они усовершенствовали трехступенчатую систему и установили «обмен приказами»: я приказываю тебе вот это — ты исполняешь, ты приказываешь мне то-то и то-то — и я исполняю в ответ. Командование превратилось в некую разновидность обмена, против чего Сергей отчаянно выступал в предпоследний день своей реформы на партийных собраниях взвода, но помочь делу было уже нельзя. Смекалистые солдаты нашли способ, как выиграть от этой анархии. Они стали запоминать приказы и торговать ими, как ценными бумагами. Наиболее удачливым оказался один ушастый студент-математик, который смог перевести все эти комбинации в цифры. Очень быстро он стал неформальным руководителем отряда из сорока двух военнослужащих, отдающих друг другу приказы.