Великая война - Гаталица Александар. Страница 86

— Ваше имя, Herr…

— Манфред фон Рихтгофен.

— Я не расслышал, но мне это неинтересно. Сколько наших вы сбили? Два? Три?

— Двадцать три.

— Не может быть, — сказал шотландский патрульный, растягивая немецкие слова, — неужели это правда?

— Правда.

— Не верю, никто не сбил столько наших — кроме Красного Барона. Вы с ним знакомы?

— Довольно хорошо. Можно сказать, мы с ним на «ты».

— И что собой представляет этот жестокий гад? — задал новый вопрос любопытный шотландец.

— На самом деле у него нежное сердце и он любит целовать свою подругу. По тому, как она его целует, он узнает, как будете вести бой вы, британцы.

— Значит, знаменитый ас настолько суеверен. Знаете, могу вам сказать, что если бы я встретился с ним, то разбил бы ему голову.

— Можете это сделать прямо сейчас, — сказал Рихтгофен и сбросил грязный пилотский плащ. Под ним оказался отлично выглаженный голубой мундир и орден «Голубой Макс», блестевший при каждом движении. — Я Манфред фон Рихтгофен, надеюсь, сейчас вы хорошо расслышали мое имя?

Островитянин был ошеломлен. Однако он все же сжал кулаки. Рихтгофен тоже встал в боксерскую стойку. Они успели обменяться несколькими ударами, пока остальные их не разняли. Позднее в летной столовой Рихтгофену подали кофе и сигары. Он даже спел несколько песен с шотландцем, который извинился перед ним за драку. Два дня спустя Рихтгофена доставили на линию Зигфрида и обменяли на одного британского пилота. Это был знак того, что в воздухе и на земле еще есть место рыцарству. «Может быть, — подумал Красный Барон, — „Голубой Макс“ все-таки принес мне счастье».

Трудно сказать, был ли этот орден, о котором мечтал каждый немецкий офицер, счастливым и для подводника Вальтера Швигера. К нему на базу в Л. была доставлена телеграмма, где сообщалось, что кайзер наградил его «Голубым Максом». Это произошло 30 июля 1917 года, но моряка, рожденного в сухопутной семье, не было на берегу. Две недели спустя по почте пришел и орден капитан-лейтенанта Швигера, но и в августе его не было на базе. Драгоценную награду поместили в стеклянную витрину, и все надеялись, что подлодка U-88 со своей командой скоро вернется в порт приписки, но этого не произошло. Прошел весь август и начался сентябрь, а Швигера все не было. Наступило и 5 сентября, последний день его жизни. Как обычно, его подлодка шла вдоль берега Северной Шотландии, недалеко от мыса Кинсейл, где в 1915 году она утопила RMS «Лузитанию», когда раздался взрыв. Подводная лодка зашла на минное поле, и никто не заметил шаров, стоявших на двадцатиметровой глубине наподобие фонарей. Взрыв практически разломил подводную лодку U-88 пополам. Вода стала быстро заливать ее, так что оставшиеся в живых очень быстро утонули в своих отсеках, откуда не могли выбраться. Тело капитана Швигера в странной одежде выбросило из лодки со страшной силой, и оно стало тонуть. Сначала казалось, что в нем еще теплится жизнь. Но потом он перестал двигаться, даже не пытаясь всплыть. Его темно-русые волосы колыхались от подводного течения… Когда он, опускаясь все ниже, оказался на границе света и глубокой морской тьмы, какие-то большие тени стали мелькать возле него, словно обнюхивали. Наверное, это были морские звери, принявшие его и взявшие под свою защиту, словно младенца. Для Вальтера Швигера Великая война закончилась, когда мегалодоны, сопровождаемые морскими драконами, унесли его, как в похоронной процессии, в свое царство на дне моря…

Таков был конец жизни орденоносного офицера Швигера. Для Живки Д. Спасич, той самой портнихи, которая перевела свою мастерскую со странной Дунайской улицы на безопасную и спокойную улицу Принца Евгения, началась неожиданная жизнь. В тот день, когда погиб подводник Швигер, портниха, никогда не слышавшая о нем, родила прямо в своем салоне. Он вынашивала ребенка, никому не говоря об этом. Крупная и пышнотелая, она до последнего дня отрицала, что беременна. В Белграде 5 сентября было тепло, тени офицеров спешили по тротуару, а вдали кто-то вопил, как брошенная кошка, когда Живка легла на пол и при помощи двух своих портних родила на свет здорового сына. Отцом мог быть только один — австрийский офицер с вечно порванным карманом. Она запеленала сына и назвала его Евгением. Она не испытывала стыда. Но и гордости тоже. Мальчик понял, что в этом мире ему нужно быть очень тихим, и Живка уже через несколько дней снова уселась за швейную машинку. В ее салон по-прежнему заходили тихие господа и оставляли ей свою форму для починки. Она познакомилась со многими новыми офицерами: высокими, усатыми, коренастыми, краснолицыми, опухшими и рахитичными, но она больше никогда не видела офицера с рваным карманом…

О том, что у него в кармане дыра, впервые подумал и один профессиональный шпион. Он тянул и тянул за одну ниточку, и как только она обрывалась, тут же появлялась новая, за которую можно тянуть бесконечно. Хозяином этого непослушного кармана был Фриц Жубер Дюкейн. Он был писателем, солдатом и авантюристом. У него было узкое лицо, выдающийся нос и спокойный взгляд человека, не знающего, что такое страх. У Дюкейна было прозвище «Кошка», да и сам он считал, что у него есть как минимум семь жизней. В первой он молодым боролся против англичан в Южной Африке во время Первой англо-бурской войны. Не единожды его могли взять в плен, но каждый раз в последний момент ему удавалось бежать.

Вернувшись в алмазную Африку перед Второй англо-бурской войной, он решил начать вторую жизнь. Дерзко заявил о желании служить в английской армии. Он, Дюкейн, бурский наемник и коммандос. Как они не вспомнили о том, кем он был в начале XX века, когда в ковбойской шляпе и с двумя патронташами через плечо сеял страх, подобно вождю повстанцев? Может быть, он изменился? Ни в коем случае. Дюкейн, теперь в роли британского офицера, продолжал сражаться против Англии. С двадцатью шестью предателями-британцами он планировал диверсии в пахнувшем козьим жиром Кейптауне. Ему чуть не удалось взорвать несколько стратегических британских объектов, но в решающий момент группа провалилась. Не хватило нескольких минут, чтобы схватить Дюкейна, но именно тогда, когда колокола в далекой католической миссии звонили протяжно и необычно долго, он исчез и из своей второй жизни.

Перед Великой войной он перебирается в Нью-Йорк и в качестве журналиста освещает события русско-японской войны. Вслед за тем он присылает прекрасные репортажи из голубого Марокко, и это приводит его в окружение Теодора Рузвельта. Американское гражданство он получает в 1913 году. Дипломатический пропуск приводит его на южноамериканский континент, но, прежде чем отправиться туда, он должен заглянуть в отель «Астор». Там старый враг британской короны, в третьей своей жизни, становится немецким шпионом. Сейчас для него открыты все двери Востока и Запада. Под защитой самого президента Дюкейн занимается шпионажем, представляясь инженером из бразильских лесов, богатых каучуком. Потом под именем Фредерик Фредериксон участвует в боливийской «золотой афере» и в результате становится богатым человеком. На второй год Великой войны он возвращает себе имя Дюкейн, под которым президент Вильсон назначает его на должность второго атташе посольства в никарагуанской столице Манагуа.

Его шпионская карьера в это время достигает своего апогея. Ему кажется, что он живет в четвертой из семи жизней, но в этот момент у него начинает распарываться карман. Сначала один, потом другой. Он тянет нитку за ниткой и не понимает, почему его дорогие костюмы сшиты так плохо. Обвиняет в этом влажность горячей центральноамериканской полосы, на которой клубком свернулась Никарагуа, когда внезапно, в ноябре 1917 года, приходит приказ о его аресте. Теперь даже президент не может спасти того, кто когда-то, во времена Первой англо-бурской войны, ходил с двумя патронташами через плечо наподобие командира повстанцев. Это был закат одного шпиона времен Великой войны, а все случилось, похоже, из-за нитки, которую он тянул, тянул и вытянул, а вместе с ней — и свою судьбу.