Ледяное озеро - Эдмондсон Элизабет. Страница 18

— Она не имеет никакого представления о том, что приличествует.

Аликс подавила готовое сорваться с губ возражение и промолвила равнодушным тоном:

— Если мы говорим о покупке готовой одежды, то думаю, речь должна идти не о том, что приличествует или нет, а скорее о том, чтобы найти вещь нужной длины — ведь Утрата так вытянулась. Счастливица, — добавила она, желая сгладить впечатление от своего неудачного замечания насчет пугала. — Очень многие наряды на высоких выглядят гораздо лучше.

— Аликс права, — проговорил дедушка. — Полагаю, ничего не остается, как настроиться на долгое, утомительное скитание из одного магазина в другой. Придется отправиться в Манчестер — вам не найти ничего подходящего ближе. Ты же не захочешь ехать в Манчестер, Каролин? Не в это время года, во всяком случае.

Тут он ее подловил. Бабушка не выносила толпу, а большой город, наводненный рождественскими покупателями, — это ад. Аликс отошла от стола и двинулась вдоль буфета, где были расставлены кушанья восхитительного, как обычно, завтрака, и стала приподнимать крышки с блюд. Сколько шума из-за того, что школьница выросла из одежды. Аликс наполнила тарелку беконом, яичницей, сосисками, помидорами и грибами. Она вдруг осознала, что давно не чувствовала себя такой голодной.

— Бесспорно, солидная порция, — прокомментировала бабушка, когда девушка села за стол и развернула перед собой салфетку.

— Чай или кофе, мисс Аликс? — осведомилась горничная, стоя сбоку от нее и держа в одной руке тяжелый серебряный чайник, а в другой — кофейник.

— Кофе, пожалуйста, Фиби. И побольше сливок, если после Утраты что-нибудь осталось.

Утрата закончила сдабривать кашу сливками и пальцем подхватила падающую каплю с носика сливочника, перед тем как передать его Аликс.

— Я потом опять возьму.

— Ты уже взяла довольно, Утрата, — немедленно отреагировала бабушка. — Испортишь себе цвет лица.

— Что там портить? — вздохнула Утрата. — Я слышала, наша мама была очень красивая и шикарная. Няня однажды сказала мне, что она выглядела точно картинка из «Вог».

— Хелена была элегантная женщина! — откликнулся дедушка из-за газеты. — Она не скупилась на хорошую одежду, а Невилл любил, чтобы она выглядела как можно лучше. «Купи себе что-нибудь красивое», — говорил он, и она так и поступала. Не только одежду, но и украшения. Он подарил ей несколько великолепных ювелирных изделий, и когда она их надевала, было на что полюбоваться.

— Хелена была замужняя женщина, — холодно произнесла бабушка. — И американка вдобавок.

Замужняя — хорошо, американка — плохо, перевела для себя Аликс.

— Будь добра, Аликс, передай варенье. Кстати, Утрата, ты уверена, что тебе нужны еще и тосты?

— Да, — ответила Утрата, намазывая ломтик толстым слоем масла. — Мне нужно запастись силами для прогулки по холоду. А не то я испущу дух от переохлаждения и на льду обнаружат мой хладный труп с интересной бледностью.

В сапогах, теплых куртках и шерстяных шапках Аликс и Эдвин вышли из дому, таща за собой большие санки, принадлежавшие еще их дедушке, когда тот был мальчишкой, и полозья у них были затейливо выгнуты, по тогдашней моде.

— Давай пойдем в нижний фруктовый сад? — предложила Аликс. — Туда, где он круто спускается к самому озеру, — там всегда прекрасное скольжение.

— Сначала попрактикуемся где попроще, — сказал Эдвин. — Без тренировки нам будет трудно кататься. Ты когда в последний раз каталась на санях? В саду нам придется следить, чтобы не врезаться в дерево. К тому же все удовольствие в том, чтобы выскочить на лед, а там мы можем вымокнуть — это как раз место, где в озеро впадает ручей.

— Тогда на поляну Язычников. — Аликс подсунула руку ему под мышку и переплела с его рукой, и они побрели по снегу в молчании, а за ними по насту гладко катились санки.

— Что происходит, Лекси? — вскоре спросил Эдвин, заботливо посмотрев на нее. — Я слышал, ты порвала с Джоном. Это правда? Ты ничего не сообщала, а мне не хотелось совать нос в чужие дела. Ты такая колючка.

Она нежно и с благодарностью сжала его руку.

— Любовь — дьявольская штука, не находишь, Эдвин? К ней стремишься, а потом, когда все идет вкось, нет ничего мучительнее.

— Неужели все оказалось настолько вкось?

— Видишь ли, он занимался моим моральным совершенствованием, а потом и вовсе меня бросил. Джона никогда не радовала наша связь, она оскорбляла его нравственное чувство. Ему казалось, что чистота его души пятнается.

— О Боже! Почему же он на тебе не женился в таком случае?

— Мы почти собрались, были неофициально помолвлены, однако Джон твердил, что брак — таинство, священные узы на всю жизнь, соединяющие душу и тело — здесь и в ином мире. В общем, старомодная, замшелая чушь. Понятно, что он не мог заставить себя сделать решительный шаг, коль скоро видел в браке священное таинство, а не просто объявление в «Таймс», визитку и цилиндр, и то, что жених и невеста отныне мистер и миссис такие-то, прилагающие некие усилия, чтобы жить вместе долго и счастливо, как заведено у людей. Естественно, он нервничал: что произойдет с его бессмертной душой, если все пойдет неудачно? Что, похоже, часто случается с браками. Но я знаю, все это к лучшему: мы были бы несчастливы втроем.

— Втроем? — Эдвин резко остановился и, шокированный, посмотрел с высоты своего роста на сестру-близнеца. — Аликс, что ты хочешь сказать?

— Только то, что в этом браке нас было бы трое. Он, я и его совесть. Видишь ли, нам действительно было бы тесно в одной супружеской постели.

— И совесть терзала его так сильно, что он тебя бросил?

— Да, ради девственного создания, воплощенного совершенства. Мне с ней не потягаться, никаких шансов.

— Кто-то из знакомых?

Она усмехнулась:

— Пресвятая Дева Мария, идиот! Он принял духовный сан, пошел в монахи.

— Боже милостивый! — изумился Эдвин. — По-моему, я никогда не встречал человека, который хотел бы стать монахом. Католическим? Хорошо, что ты держала его подальше от бабушки, — знаешь ведь, как она относится к римским католикам. Что ж, будем надеяться, что углубленное погружение в собственную совесть сделает его воистину несчастным. Он тебя недостоин. И я рад, что увидел подоплеку последующего неприглядного периода твоей жизни. Это ведь была реакция на обращение Джона к возвышенному?

— Отчасти. Я вообще немного сорвалась с катушек. Давай забудем, мне до сих пор противно об этом думать. Лучше давай поговорим о тебе. Как твоя личная жизнь?

— Никудышная. — Эдвин нагнулся и, набрав две пригоршни снега, скатал шарик.

Аликс слепила другой шарик и сказала:

— Ты делай туловище, а я — голову.

Эдвин нагреб приличную кучу снега и, похлопывая по ней, соорудил подобие человеческой фигуры. Аликс сосредоточилась на голове и приделала снеговику грушеобразный нос.

Отойдя на шаг, брат и сестра оценивающе оглядывали плотную снежную фигуру.

— Неплохо, — одобрил Эдвин. — Надо раздобыть ему шапку.

Аликс разгребла снег и, найдя два камушка, вставила снеговику вместо глаз.

— И морковь у кухарки, — добавила она.

Эдвин обмотал шею снеговика своим шарфом.

— Ты без него замерзнешь.

— Нет, я разогреюсь от движения, а этому бедняге придется стоять на морозе неподвижно. Я заберу шарф на обратном пути, а дома посмотрим, не валяется ли где старый.

— Он выглядит одиноким. Не сделать ли ему пару?

Эдвин засмеялся.

— С какой стати ему должно повезти больше нас? К тому же он может не прикипеть к ней душой. Завтра мы слепим ему близнеца, это компаньон получше.

«Ну мы и парочка», — подумала Аликс, когда они тронулись дальше. Чтобы срезать путь, брат и сестра перелезли через каменную стену изгороди, втащив за собой санки и затем спустив их.

— А твоя личная жизнь никудышная, потому что возлюбленная тебя бросила, или она мегера? Или замужем за другим, например, за твоим лучшим другом?

— Мой лучший друг — это ты, Лекси. Нет, она не замужем, и не мегера, и не бросала меня. Просто она не испытывает ко мне того, что я к ней.