Прежде, чем их повесят.Первый закон. Книга 2. - Аберкромби Джо. Страница 51
Вест не придумал никакого ответа. Едва ли здесь можно что-то возразить.
— Этот треклятый болван заведет всех прямиком в могилу, мать вашу! Вы все вернетесь прямиком в грязь! Но будь я проклят, если пойду с вами — я или кто-то из моих парней! Я на своем веку достаточно расплачивался за чужие ошибки и достаточно отдал этому ублюдку Бетоду! Пойдем, Ищейка. Этот корабль дураков потонет и без нас!
Он повернулся и зашагал в ночную тьму. Ищейка пожал плечами.
— Не все так плохо.
Он придвинулся поближе, словно заговорщик, глубоко запустил руку в мешок и что-то оттуда выудил. Вест опустил глаза и уставился на целого лосося, явно с принцева стола. Северянин ухмыльнулся.
— Я разжился рыбкой!
И двинулся следом за своим вожаком, оставив Веста на оледенелом склоне холма слушать доносящиеся сквозь морозный воздух военные марши Ладислава.
До заката
— Эй!
Чья-то рука грубо потрясла Глокту, вырывая его из сна. Он осторожно повернул голову, стиснув зубы от боли, и услышал щелчок в шее.
«Не смерть ли пришла за мной сегодня с утра пораньше?» — Он приоткрыл глаза. — «Ага. Похоже, еще нет. Ну, может быть, придет к обеду».
Сверху на него смотрела Витари. Ее буйная шевелюра вырисовывалась темным силуэтом на фоне утреннего солнца за окном.
— Ну хорошо, практик Витари, если вы не можете сопротивляться влечению ко мне… Только вам придется быть сверху.
— Ха-ха. Прибыл посланник гурков.
— Кто?
— Эмиссар. Как я слышала, лично от императора.
Глокта ощутил приступ паники.
— Где он?
— Здесь, в Цитадели. Разговаривает с правящим советом.
— Чтоб им пусто было! — зарычал Глокта и начал выбираться из кровати. Он перекинул изувеченную левую ногу на пол, не обращая внимания на резкую боль. — Почему не позвали меня?
Витари окинула его мрачным взглядом.
— Может быть, они решили, что лучше поговорить с ним без вас. Как вы думаете, такое возможно?
— Как он сюда пробрался, черт побери?
— Приплыл на лодке, под парламентерским флагом. Виссбрук говорит, что по долгу службы обязан был его впустить.
— По долгу службы! — Глокта сплюнул, судорожно натягивая штанину на свою онемевшую и дрожащую ногу. — Жирный говнюк! Как долго здесь находится посланник?
— Достаточно долго, чтобы вместе с советом сотворить какую-нибудь пакость, если в этом их цель.
— Дерьмо!
Глокта, морщась, принялся натягивать рубашку.
Гуркский посланник выглядел, без сомнения, величественно.
Его крючковатый нос выдавался вперед, в ясных глазах горел огонь разума, длинная тонкая борода была аккуратно расчесана. Золотое шитье на его развевающихся белых одеждах и высоком головном уборе сверкало под ярким солнцем. Посланник держался так прямо, что это внушало невольное почтение: голова на длинной шее поднята вверх, подбородок высоко вздернут, так что на все он смотрел свысока, если вообще благоволил взглянуть. Он был чрезвычайно высок и худ, из-за чего просторная, великолепно убранная комната казалась низкой и убогой.
«Он мог бы сойти и за самого императора».
Когда Глокта входил в зал для аудиенций, шаркая ногами, гримасничая и обливаясь потом, он чрезвычайно остро ощущал свою скрюченность и неуклюжесть.
«Жалкая ворона рядом с великолепным павлином. Однако в бою не всегда побеждает самый красивый. К счастью для меня».
Длинный стол казался на удивление пустым. На местах сидели только Виссбрук, Эйдер и Корстен дан Вюрмс, и никто из них не обрадовался его появлению.
«А чего еще от них ожидать, от гаденышей?»
— Сегодня обошлись без лорда-губернатора? — рявкнул Глокта.
— Мой отец не очень хорошо себя чувствует, — пробормотал Вюрмс.
— Жаль, что вы не смогли остаться и утешить его в болезни. А как насчет Кадии?
Никто не ответил.
— Решили, что он не захочет встречаться с ним? — Глокта неучтиво кивнул в сторону эмиссара. — Какое счастье, что вы трое не такие чувствительные!.. Я наставник Глокта, и хотя вам, возможно, сказали другое, я здесь главный. Прошу прощения за опоздание — мне не сообщили о вашем прибытии.
Его глаза метали молнии в Виссбрука, но генерал отводил взгляд.
«И правильно делаешь, хвастливый придурок. Я тебе этого не забуду».
— Мое имя Шаббед аль-Излик Бураи. — Посланник превосходно владел общим наречием, а его голос был столь же властным, авторитетным и надменным, как и его вид. — Я прибыл в качестве эмиссара от законного правителя Юга, могучего императора великого Гуркхула и всех кантийских земель, Уфмана-уль-Дошта, внушающего любовь, страх и преданность превыше любого другого человека в пределах Земного круга, помазанного десницей Бога, самим пророком Кхалюлем.
— С чем вас и поздравляю. Я бы поклонился, да вот растянул себе спину, выползая из кровати.
На лице Излика появилась тонкая усмешка.
— Увечье, воистину достойное воителя. Я прибыл, чтобы принять вашу капитуляцию.
— Вот как?
Глокта вытащил из-под стола ближайший к нему стул и тяжело опустился на него.
«Будь я проклят, если простою еще хотя бы секунду только ради того, чтобы ублажить этого длинного олуха!»
— Я думал, обычно такие предложения делают уже после сражения.
— Сражение, если оно будет, не продлится долго. — Посланник плавной походкой прошел по плитам пола к окну. — Я вижу пять легионов, выстроенных в боевом порядке через весь полуостров. Двадцать тысяч копий, и это только малая доля того, что грядет. Воинов у императора больше, чем песка в пустыне! Сопротивляться нам так же бессмысленно, как останавливать прилив. Вы все это знаете.
Он обвел горделивым взглядом смущенные лица членов правящего совета и с невыносимым презрением уставился на Глокту.
«Взгляд человека, считающего, что он уже победил. И никто не станет винить его за это. Возможно, так и есть».
— Лишь глупцы и безумцы решатся бросить нам вызов при таком неравенстве сил. Вы, розовые, никогда не были своими на этой земле. Император дает вам возможность покинуть Юг и сохранить свои жизни. Откройте ворота, и вас пощадят. Вы сможете спокойно сесть в свои жалкие лодчонки и уплыть обратно на свой жалкий островок. Никто не посмеет отрицать, что Уфман-уль-Дошт великодушен. Бог сражается на нашей стороне. Вы уже проиграли.
— Не знаю, не знаю; в последней войне мы сумели постоять за себя. Уверен, все здесь помнят падение Ульриоха — во всяком случае, я его помню. Как ярко горел город! Особенно храмы. — Глокта пожал плечами. — В тот день Бог, должно быть, куда-то отлучился.
— В тот день — да. Но были и другие битвы. Не сомневаюсь, что вы помните и некую схватку на некоем мосту, когда к нам в руки попал некий молодой офицер. — Эмиссар улыбнулся. — Бог вездесущ.
Глокта почувствовал, как у него затрепетало веко.
«Он знает, что я не могу этого забыть».
Он помнил свое удивление, когда гуркское копье пронзило его тело. Удивление, и разочарование, и жесточайшую боль: «Я все же уязвим». Он помнил, как конь под ним встал на дыбы и выбросил его из седла. Как боль становилась все острее, а удивление перерастало в страх. Как он полз между трупами и сапогами солдат, хватая ртом воздух, как во рту было кисло от пыли и солоно от крови. Как клинки вонзились в его ногу. Как страх сменился ужасом. Как его, вопящего и плачущего, волокли прочь от того моста.
«В ту ночь они провели первый допрос».
— Мы тогда победили, — проговорил Глокта, но во рту у него пересохло, а голос звучал хрипло. — Мы оказались сильнее.
— Это было тогда. Мир меняется. Сложное положение вашей страны на холодном Севере ставит вас в чрезвычайно невыгодное положение. Вы нарушили первое правило ведения войны: никогда не сражаться с двумя врагами одновременно.
«Его доводы трудно оспорить».
— Стены Дагоски уже останавливали вас, — проговорил Глокта, но это прозвучало неубедительно даже для его собственных ушей.
«Не очень похоже на слова победителя». Он ощущал, как взгляды Вюрмса, Виссбрука и Эйдер буравят его спину.