Забота и контроль (СИ) - "Sumya". Страница 42

До мистера Фергюссона не сразу дошел смысл сказанных слов, а когда дошел, то…

- Что???

Мастер Рейн почти сразу встал между ним и Грасом и принялся отталкивать Харриса к выходу.

- Грей потом оценит твоё предложение, Грас, - пообещал он, не оборачиваясь, - а сейчас мы, пожалуй, пойдем.

От праведного негодования Харрис даже не находил слов, чтобы выразить возмущение вопиющим поведением Граса. Он открывал и закрывал рот, не имея сил собраться с мыслями. Грас предложил отдоминировать его. Его! Да как он посмел? А Стоун стоял рядом со своим мастером и, Харрис был готов в этом поклясться, ухмылялся.

Рейн вывел его из клуба и дотащил до ближайшего приличного бара. Там они уселись в углу и заказали официанту бутылку хорошего виски.

- Нет, ты видел? – Харрис наконец обрел способность говорить и теперь пытался облечь в слова то, что чувствовал. - Ты слышал, что этот наглец мне предложил? Каков! Да я сам его так!..

- Остынь, - приказал Рейн. - Грас прав, ты не в себе, он просто предложил тебе помощь. Сам это поймешь, когда в голове прояснится. Я не узнаю тебя. Впервые вижу таким рассеянным. Ты ли это, Грей? Что могло произойти, что ты вместо того, чтобы одернуть Граса на словах, едва ли в драку не полез?

Харрис тут же сдулся. К счастью, именно в этот момент им принесли виски, и он выиграл немного времени, чтобы собраться с мыслями.

- Ты обещал рассказать мне про свой развод, - напомнил он, избегая щекотливой темы.

- Да, - Рейн не забыл об обещании и позволил ему переключиться на другое, - только предупреждаю, это долгая история.

- У меня как раз выдался свободный вечер, - заверил его Харрис.

- Тогда слушай, - Рейн отпил из своего стакана и прикрыл глаза на секунду. - Я женился довольно поздно, где-то в твоем возрасте, я полагаю. Моя супруга была секретарем в моей адвокатской компании. Она мне понравилась. Мой типаж. Фигура без излишеств и изъянов, не толстая, не тощая, ладная, но главное - это коса до пояса толщиной с моё запястье. Мы сошлись довольно быстро. Я скрывал от неё своё пристрастие, но через полгода совместной жизни всё же решился рассказать. Она отреагировала даже лучше, чем я рассчитывал, попробовать влиться не пожелала, но в целом решила, что это не самое ужасное хобби на Земле, как она сказала. Еще через год мы поженились. Я сразу предупредил её, что не собираюсь отказываться от Темы. Но Гейл уверяла, что не имеет ничего против, лишь бы плетка не была направлена против неё. Наивный идиот! Я позволил себе поверить, что всё так и будет. Потом, через пару лет, у нас родился ребенок, мальчик, сын, Дойл, а через год девочка, Онора. Я был так счастлив. Дела на фирме шли хорошо. Семья, дом - полная чаша, о чем еще можно было мечтать? Гейл уволилась еще до свадьбы, чтобы посвятить всё своё время дому и семье. Это было только её решение, я не настаивал, но и не отговаривал. Проблемы начались, когда Дойлу исполнилось два года. Он стал непослушным, насколько могут быть непослушны дети в этом возрасте: много капризничал, плакал, падал на пол и начинал сучить ногами и руками по поводу и без. Онора тоже оказалась не подарок, у неё были проблемы со сном, она много плакала, часто просыпалась посреди ночи. На фоне всего этого Гейл запустила себя, я заметил, что иногда от жены несет алкоголем. И вот однажды, сидя в гостиной, укачивая хнычущую Онору и глядя, как Гейл пытается покормить нашего сына, я внезапно осознал, что она совершенно не умеет воспитывать детей. Открытие было столь внезапным и ошеломляющим, что я не мог понять, как раньше не замечал этого. Дойл капризничал не потому, что у него был дурной характер, а потому что его мать оказалась неспособна выбрать одну линию поведения и придерживаться её. Она то повышала на него голос, то уговаривала, то давала кашу, то пыталась накормить пюре, то требовала, чтобы он сам взял ложку, то сама бралась кормить сына с ложечки. Он начинал плакать и уворачиваться не потому, что не хотел есть, а потому что был растерян. Я не знал, как рассказать о своём открытии Гейл, как объяснить женщине, посвятившей всю себя семье, что она бесполезна как мать и воспитатель. С каждым днем становилось всё хуже. Гейл даже не пыталась понять, что нужно детям, она, как это ни странно, была убеждена, что они обязаны всё понимать, слушаться её беспрекословно и есть всё, что она им дает. Как только что-то шло не по её задумке, случалась истерика. Я пребывал в позорной растерянности, пытаясь найти выход из сложившегося положения. Мое предложение нанять няню было решительно отвергнуто. Тогда я принял решение сам проводить больше времени дома, уделяя освободившиеся часы воспитанию детей. Для этого мне пришлось взять партнера в бизнес. С этим моим решение Гейл уже ничего не могла поделать. Я выезжал из дома на час позже, приезжал на обед, который затягивался часа на полтора, и на час раньше возвращался в конце рабочего дня. Как ни странно, стало только хуже. В моем присутствии дети вели себя как шелковые, но стоило мне просто покинуть комнату, как тут же начинались капризы. Удивительно, но я вел себя с ними, как мастер ведет себя со своим сабом. Я контролировал их, устанавливал правила, наказывал, если они их нарушали, и хвалил, если вели себя хорошо, подбадривал, когда мне казалось это необходимым. Рамки, созданные мной, стали для них не клеткой, а стенами поддержки. Гейл стала пить чаще, не стесняясь меня и не скрывая этого. Она часто язвила, что она бесполезное существо, а я прекрасный отец, способный заменить и мать. Однажды я увидел, как она дала оплеуху Дойлу. Тогда мы впервые серьезно разругались. Я против телесных наказаний для детей - это последнее, что можно делать, это шаг отчаяния. Гейл же орала, что она - мать и ей лучше знать. Хуже всего, что безобразная сцена происходила почти на глазах у наших детей.

Как так получилось, я не понял, видимо, был слишком увлечен работой и детьми, но, так или иначе, однажды я получил извещение, говорящее, что моя драгоценная супруга подала на развод. Я вернулся домой в бешенстве. Но ни её, ни детей там не застал. Короткие поиски вывели меня на след, который никто не пытался скрыть. Гейл ушла от меня к моему партнеру по бизнесу. Он был моложе, на её взгляд красивей, и не был извращенцем. Хотя скажу тебе честно, в тот период я проводил не больше одной сессии в два месяца, стараясь всё своё свободное время посвящать детям. Но мою супругу это не волновало. Она не постеснялась воспользоваться моей честностью против меня. Они выдвинули мне грабительские требования. Я должен был отдать им дом, свою долю в той фирме, которую когда-то создал с нуля, машину и половину денег на счетах. Кроме того, я не должен был претендовать на детей, иначе Гейл грозилась на суде рассказать о моих ужасных пристрастиях и поведать, как она боится, что я развращу детей. Думаешь, я испугался их угроз? Даже при моих нетрадиционных увлечениях у меня были все шансы выиграть это дело. Стабильная работа, ответственность, уважение друзей против безработной начинающей алкоголички. Но я отступил, испугался, что будет с детьми, если мать захочет окунуть их в эту грязь. Дойлу было шесть с половиной, а Оноре пять. Они уже слишком многое понимали, чтобы я мог это игнорировать. Я отступил в тень, но не ушел из их жизни. Нанял частного детектива, который бы присматривал за ними. Натравил на Гейл и её нового мужа службу социального патронажа, которая не давала им забыть о существовании детей. Я начал все заново, в новом доме, с новой машиной, с кредитом под новое дело. Медленно, но верно за несколько лет я вытянул себя пусть не на прежний уровень жизни, но близко к тому. И лучшей наградой мне были мои дети, появившиеся на пороге моего дома шесть лет спустя. Они разыскали меня сами. Хотя Кардифф - это не Лондон, но всё же им пришлось приложить усилия. Они пришли с рюкзачками, набитыми вещами, Онора трогательно прижимала к груди плюшевого жирафенка. Дойл держал сестренку за руку. Он сказал, что отныне они будут жить со мной, нравится мне это или нет. Если ты полагаешь, что после этого моя жизнь стала счастливой, то ты глубоко ошибаешься. Гейл, разумеется, не была согласна с решением детей и подала на меня в суд. Да и сами дети отнюдь не прибежали под крыло к доброму папочке, а скорее выбрали меньшее из двух зол и ушли от матери алкоголички. Но меня это всё не волновало, я люблю трудности. Именно они позволяют насладиться достигнутой победой, иначе ты просто не поймешь, что победил, если всё просто само придет к тебе в руки. Я начал работать сразу на двух фронтах. С одной стороны - затяжная судебная тяжба с Гейл, с другой - непростые меры по воспитанию детей и налаживанию с ними контакта. Против Гейл у меня были десятки неопровержимых доказательств: её алкоголизм, жалобы на неё от соседей и из школы, отсутствие постоянного источника дохода, кроме моих алиментов детям. В дополнение к этому - многочисленные свидетельства со стороны социальных служб. У неё, кстати, к этому времени (она уже была в третий раз замужем) на меня ничего не было, кроме Темы. Я настаивал на максимально закрытом заседании, без привлечения детей. Она и её адвокат хотели обязательно услышать их мнение. То, что произошло, повергло в шок и меня, и судью, и вообще всех, наверное. Это было чертовски неожиданно и оттого еще более шокирующе. Когда у Дойла спросили, почему он хочет жить со мной, а не с матерью, он сказал, что боится, что она однажды допьется до чертиков и убьет их с сестрой. А когда адвокат моей бывшей жены задал ему вопрос о том, знает ли Дойл про мои нетрадиционные предпочтения, то тут-то мы и услышали лекцию о БДСМ, исполняемую юным детским голосом. Дойл знал о Теме столько, сколько знает не всякий начинающий на этом поприще взрослый. Оказалось, что Гейл уже давно проболталась им, что их папочка извращенец. В современный век информационных технологий нет ничего, что было бы недоступно человеку, имеющему доступ к компьютеру и всемирной сети. Дойл и Онора подробнейшим образом изучили вопрос и пришли к выводу, что я меньшее из двух зол. Суд принял мою сторону, но приказал оградить детей от того, что могло их шокировать или повредить их психике. Чистая победа. Гейл получила две встречи в месяц в присутствии представителей социальных служб. Тут и началось самое сложное: мне нужно было вернуть доверие моих детей и заняться их воспитанием. Тот, кто рос несколько лет как сорная трава, не сможет сразу привыкнуть к тому, что нельзя делать всё, что захочется. Никогда не думал, что мой Тематический опыт так пригодится в жизни. Тема делает нас тонкими знатоками человеческих душ. Я видел, что за их напускной бравадой и цинизмом, не свойственным столь юным человечкам, скрывается затаенная боль и боязнь поверить. Мне пришлось нелегко. Были слезы, крики, скандалы. Но я нашел в себе силы быть твердым и надежным. Моим детям нужен был островок стабильности в их неустойчивом мире, и они нашли его во мне. Я всегда исполнял свои обещания, не менял решений, делал что говорил. Мне приходилось их наказывать. Думаю, они боялись, что я буду их бить, что в их понимании было вполне логично, учитывая моё увлечение. Но я ни разу не поднял на них руку и не повысил голос. Я был для них самым любящим доминантом у самого обожаемого сабмиссива. Я делал только то, что, считал, пойдет им во благо, и умел настаивать на своем. Не прошло и пары лет, как у нас все наладилось. Однако поверь мне, оно того стоило! Сейчас мои дети уже почти взрослые, через год Дойл пойдет в университет, а Онора растет такой красавицей и умницей, что я каждый раз раздуваюсь от гордости, глядя на неё. Вот и вся история. Ах, да. Гейл в очередной раз вышла замуж, за новозеландца, и уехала со своим новым мужем к нему на родину, она не звонит и не пишет детям, и мы об этом не жалеем.