Больше, чем это - Несс Патрик. Страница 6

«Посмотрим, — набрал Сет на экране телефона. — Ты же знаешь мою маму».

«Что ей на этот раз не так?» — ответил Гудмунд.

«Четверка по истории».

«В Америке это называется „В“, дундук. Твою маму колышут ОТМЕТКИ?!?! Она в каком веке застряла?»

«Не в этом. Сам дундук, такие простыни катать».

Телефон почти сразу же откликнулся вибрацией входящего звонка, и Сет не удержался от улыбки.

— Я же сказал, посмотрим, — прошептал он в трубку.

— Что ее не устраивает? — возмутился Гудмунд. — Она мне не доверяет, что ли?

— Нет.

— Надо же, я и не думал, что она такая умная.

— Никто не думает. Поэтому она все время злится. Мы тут уже восемь лет, а с ней по-прежнему разговаривают, как с иностранкой, громко и раздельно.

— А она что, не иностранка?

— Ну, из Англии, но язык ведь тот же.

— Не совсем. Ты чего шепчешь?

— Они думают, я еще сплю.

Сет прислушался, не вставая с кровати. Мама топала туда-сюда, разыскивая оуэновский кларнет. Сам Оуэн в соседней комнате играл в компьютерную игру, полную драматичных гитарных соло. Все это перемежалось периодическим стуком молотка из кухни внизу, где отец уже почти год сколачивал какую-то рассчитанную на три месяца самоделку. Типичное субботнее утро, так что нет, спасибо, он лучше полежит тут, пока никто не дергает…

— СЕТ! — донеслось из коридора.

— Мне пора, — бросил он в трубку.

— Давай, Сетти, приходи, — уговаривал Гудмунд. — Сколько раз тебя звать? Предки свалили за город — это же просто открытым текстом сказано: «Гуляем!» Когда еще шанс выпадет? Один год остался, а дальше разъедемся кто куда.

— Я постараюсь, — скороговоркой заверил Сет, слыша приближающиеся тяжелые шаги мамы. — Перезвоню. — Дверь распахнулась, едва он нажал отбой. — Эй, а стучать кто будет?

— Тебе нечего от меня скрывать.

Мама кривовато усмехнулась — Сет знал, это она так извиняется.

— Еще как есть, ты даже не представляешь.

— Кто бы сомневался. Вставай. Нужно собираться.

— А мне зачем?

— Ты не видел кларнет Оуэна?

— Он вполне продержится час…

— Видел или нет?

— Ты меня совсем не слышишь?

— А ты меня слышишь? Где чертов кларнет?

— Откуда я знаю? Я ему в дворецкие не нанимался.

— Последи за языком! — рявкнула мама. — Ты же знаешь, он рассеянный. Не такой собранный, как ты. С тех самых пор, как…

Она не закончила. Не просто умолкла, а оборвала фразу на полуслове. Сету пояснений не требовалось.

— Не видел я кларнет. И все равно не понимаю, зачем мне там с ним сидеть.

— Потому. Что. Я. Хочу. Выйти. На. Пробежку, — сердито чеканя каждое слово, ответила мама и поболтала кроссовками в руке. — У меня и так мало времени на себя, а Оуэн, как тебе известно, не любит оставаться один с мисс Бейкер…

— Да ладно, все с ним нормально, — не уступал Сет. — Просто выделывается, потому что хочет внимания.

Мама со свистом втянула воздух:

— Сет…

— Если я посижу, можно тогда сегодня переночевать у Гудмунда?

Мама помолчала. Гудмунда она недолюбливала, по каким-то необъяснимым даже для самой себя причинам. «Что за имя такое дурацкое? — услышал как-то Сет из родительской спальни. — Гудмунд… Он ведь не швед». — «По-моему, это норвежское», — ответил отец рассеянно. «Ну, так он и не норвежец. Хотя бывают, конечно, американцы, которые не абы кто, а ирландцы там или чероки. Покажи мне еще народ, который не перестанет выделываться, пока не припугнешь». — «Подозреваю, что при тебе в таком случае все послушно, без затей становятся американцами», — съязвил отец, и разговор заглох.

Сет решительно ничего не понимал. Гудмунд — мечта любого родителя. Пользуется популярностью, но не звездит; уверенный в себе, но не наглый; с родителями Сета общается вежливо, с Оуэном тоже, всегда привозит Сета домой вовремя, с тех пор как сел за руль. Ну, старше чуток, как и остальные одноклассники, но ведь всего на десять месяцев, ему семнадцать, Сету шестнадцать, это же ерунда. Они вчетвером (с Эйчем и Моникой) состоят в легкоатлетической команде — здоровый образ жизни, что еще надо? Да, предположим, Гудмундовы родичи — те самые кошмарные американские пуритане, от которых у европейцев глаза на лоб лезут, но ведь папа с мамой и сами признают, что люди они неплохие.

Об их с Гудмундом делах они точно ничего не знают, одни смутные подозрения. Хотя там все равно ничего криминального. Никаких наркотиков, алкоголь — да, бывало такое, но за руль пьяными ни-ни. Гудмунд — человек интересный, общительный, большинство родителей о таком приятеле для сына только мечтают.

А вот мама, видимо, нет. Что-то ее якобы напрягает.

Может, и впрямь.

— У тебя же работа завтра, — напомнила мама, уже почти уступая.

— Только в шесть, — уточнил Сет, стараясь не упрашивать.

— Ладно, — сдалась мама после секундного раздумья. — А теперь все, вставай. Нужно собираться.

— Закрой дверь, — попросил он вдогонку, но мама уже скрылась.

Сет поднялся и натянул через голову футболку с длинным рукавом. Высидеть эту кларнетную тягомотину с Оуэном и пахнущей луком мисс Бейкер, пока мама бежит свой бешеный кросс вдоль берега. А взамен — вечер свободы с участием забытой отцом Гудмунда заначки пива (но только не за рулем, нет, они же просто паиньки, и от этого мамины подозрения еще оскорбительнее, и иногда хочется даже взять и назло ей что-нибудь натворить). Однако в этот раз уговор вполне справедливый.

Что угодно, лишь бы смыться. Что угодно, лишь бы вырваться из клетки. Пусть ненадолго.

Он согласен.

Через пять минут Сет спустился в кухню, одетый.

— Привет, пап! — поздоровался он, прихватывая с полки коробку хлопьев.

— Доброе утро, Сет, — вздохнул отец, сокрушенно разглядывая деревянную раму под новую столешницу, которая, как ее ни подпиливай, все время оказывается не того размера.

— Почему нельзя просто кого-нибудь нанять? — поинтересовался Сет, засовывая в рот горсть хлопьев со вкусом арахисового масла. — Неделя — и все готово.

— А смысл? — рассеянно отозвался отец. — Ручной труд дает душе покой.

Сет слышал это уже много-много раз. Отец преподавал английский в небольшом гуманитарном колледже, который обеспечивал работой около двух третей населения, и самодельные проекты (Сет уже со счета сбился, сколько их всего — терраса в прежнем доме, где он был еще совсем мелким, потом подсобка в гараже, здесь, в Америке, теперь пристройка к кухне, которую тоже непременно нужно делать своими силами) помогали ему не свихнуться после переезда из Лондона в этот крошечный американский городок. В конечном итоге все доделывалось и выглядело вполне добротно, однако покой в душе, похоже, приносил не столько ручной труд, сколько антидепрессанты, на которых отец сидел. Куда более сильные, чем прописанное некоторым одноклассникам успокоительное, — настолько сильные, что временами отец начинал напоминать призрака в собственном доме.

— Где же я теперь-то просчитался? — пробормотал отец, озадаченно покачивая головой над грудой деревянных обрезков.

Вошла мама и со стуком обрушила на стол кларнет Оуэна:

— Может, кто-нибудь объяснит мне, что инструмент делал в гостевой комнате?

— А Оуэна не пробовала спросить? — предложил Сет с полным ртом хлопьев.

— Что спросить? — полюбопытствовал входящий Оуэн.

Вот и он. Братик. Со взъерошенными после сна волосами он выглядит гораздо младше своих двенадцати, над губой красные «усы» от «Кул-Эйда», на подбородке крошки от завтрака, на ногах джинсы, а вместо футболки — верх от пижамы с Коржиком из «Улицы Сезам», из которой он уже пять лет как вырос во всех смыслах.

Оуэн. Вечный неряха и раздолбай.

Но мама при виде его сразу расцвела и почти повеселела:

— Ничего, солнышко. Иди умойся и надень чистую рубашку. Мы почти собрались.

— Я дошел до восемьдесят второго уровня! — возвестил Оуэн, сияя.

— Замечательно, дорогой. А теперь поторопись. Иначе опоздаем.

— Хорошо!

Одарив ослепительной улыбкой Сета и отца, Оуэн вышел. Мама поедала его глазами, словно шоколадное пирожное.

Когда она повернулась, лицо ее озарял такой теплый свет, что Сет с отцом невольно засмотрелись. Возникла неловкая пауза; наконец мама не выдержала и едва заметно смутилась:

— Давай быстрее, Сет. Иначе и в самом деле опоздаем.

Она ушла. Сет так и стоял с пригоршней хлопьев, пока отец не принялся молча пилить несчастную раму. Знакомое желание убраться куда подальше распирало изнутри, такое сильное и осязаемое, что, казалось, загляни — увидишь.

«Еще год, — подумал он. — Всего лишь год продержаться».

Впереди последний, выпускной, класс, а потом в университет — (возможно, если повезет) в один с Гудмундом и, наверное, Моникой. На самом деле неважно куда, лишь бы подальше от этого болота на юго-западе штата Вашингтон.

Подальше от этих чужаков, называющих себя родителями.

Но потом он вспомнил, что есть отдушины и поближе к дому.

«Час кларнета. И целые выходные свободы».

Мысль отозвалась неожиданной злостью.

И тут же почему-то расхотелось есть.