Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Барякина Эльвира Валерьевна. Страница 10
Чтобы добыть материал для одной статьи, Эдне приходилось целый день носиться по городу. Она работала медленно, тщательно взвешивая фразы даже в пустяковой заметке о драке нищих. Она училась играть словами, и ей было страшно жаль времени, потраченного на беготню.
Клим Рогов подвернулся ей очень кстати. Он знал русский и испанский в совершенстве. Английский – достаточно, шанхайский диалект – прилично. У него был опыт репортерской работы – как раз то, что требуется. Если он будет поставлять материалы, а Эдна – писать, она продвинется наверх гораздо быстрее.
Клим ей понравился – обаятельный, остроумный. Когда Эдна принялась его поучать, как устроена ее газета и какие материалы ей требуются, оказалось, что Клим разбирается в этом не хуже мистера Грина. Кроме того, он знал все и о других изданиях в Шанхае: каким тиражом они выходят, где печатаются, кто главные редакторы и ведущие колумнисты, кто кому конкурент.
Все это не вязалось с его потрепанным видом и явным безденежьем. Эдна подумала, что, если бы он мог хорошо писать по-английски и имел рекомендации, он и дня не просидел бы без работы.
– Меня в вашей газете на порог не пустили, – признался Клим. – Впрочем, в других редакциях тоже.
– Принесите мне материалы о русских, а там посмотрим, что можно сделать, – сказала Эдна.
Ей захотелось помочь ему.
Глава 8
1
Хозяин антикварной лавки на улице Эдуарда VII рассказал Климу что шанхайские содержатели ломбардов озолотились на русских. Беженцы приносили камни, меха, даже иконы.
– Плохи у них дела, – качал головой старый антиквар. – У соседа-кондитера женщина витрину разбила, он полицию вызвал, чтоб разобрались. Оказалось, у этой дамы двое маленьких детей. Они три дня ничего не ели. Мать увидела пирожные и за кирпич схватилась.
У Богоявленской церкви [14]– грязь, шум, теснота. Заросший солдат, член Православной дружины, разливал суп из бадьи. Очередь с мисками тянулась через двор, конец ее исчезал на улице.
– Нас тут уже шесть тысяч, – сказал пожилой ротмистр. Достал из сапога ложку, отер полой. – Поезда каждый день подвозят народ с севера.
Обедать садились прямо на землю.
– Говорят, в Австралию телеграмму послали – чтоб нас туда отправить.
– Держи карман шире. У них специальный закон о переселенцах есть: лицам, не имеющим средств к существованию, въезд воспрещен.
Мыло для стирки взвешивали на аптечных весах.
– По одному куску в руки!
Очередь за ведром – воды принести. Очередь на веревку – белье посушить.
К ограде подкатила телега. Добротно одетый человек спрыгнул на мостовую:
– Десять человек на бойню – кишки таскать. Есть желающие?
Толпа всколыхнулась, кинулась к благодетелю.
– Я! Я! Я готов!
2
В русском консульстве все то же самое: усталые казаки, раненые в грязных бинтах, мамочки с детьми.
Клим поймал на лестнице растрепанную секретаршу.
– Консульство закрыто! Нам денег не перечисляют с семнадцатого года. Чем можем, тем помогаем. Куда?! – рявкнула она, увидев, как двое солдат вошли в уборную. – Не сметь портянки в раковине полоскать! Замок повешу!
Те стояли понурясь.
– Да мы руки помыть…
– Не сметь руки мыть! Здесь вам не баня!
Секретарша убежала.
– Вот злыдня какая, – покачал головой батюшка, сидевший на подоконнике. – Воды ей для православных жалко.
– Отец Серафим? – удивился Клим. – И ты здесь?
Батюшка встал – мятый подрясник, дырявые сапоги.
– Беда нам в этом Шанхае. Сходил к епископу нашему, Симону: дайте, говорю, службу – пропадаю ведь. А он: «Могу только за штатом оставить». Мне хоть куда – хоть механиком, хоть электриком: я все умею, – лишь бы деньжат чуть-чуть заработать. – Отец Серафим закашлялся. – Лихорадит меня. Давеча пошел доски пилить – без благословения. Сказали, что булку с чаем дадут. А там дождь как из ведра. Просквозило…
– Матушка твоя как? – спросил Клим.
– Здорова. Нянькой устроилась. Дом чистый, хороший. Детки двух и трех лет. Ладно хоть Наташенька моя пристроена: жалованье платят и кормят. У ней даже комната своя под лестницей есть.
– А ты где ночуешь?
Отец Серафим только рукой махнул:
– Тут типография недалече. У них на заднем дворе макулатура свалена – вот в нее и зарываюсь. – Он опять закашлялся.
– Пойдем со мной, – сказал Клим. – Тебе переболеть надо.
3
Ада вбила каблуком два гвоздя, протянула проволоку и повесила оранжевую занавеску – отделиться от Клима. У нее свой мир: книги, хлебцы на листе из тетради, подушка с портретом аргентинского певца Карлоса Гарделя – нашла такое чудо на китайском рынке, потратила все чаевые.
Письмо тете Клэр в Техас отправлено, надо дождаться ответа. Она подтвердит, что Ада Маршалл действительно американка по отцу. Пригласит в гости и вышлет денег. А Клим будет вечно сидеть в этой дыре.
Люк в полу откинулся. Голос Клима:
– Залезай сюда, батюшка. Сейчас я самовар поставлю.
Ада отдернула занавеску:
– Вы что, гостей решили пригласить?
Отец Серафим – грязный, борода спутанная:
– Здравствуй, девочка…
Клим усадил его на циновку:
– Ничего, отлежишься, выздоровеешь. Ада, он здесь переночует.
Ада не могла выгнать Клима – он не уходил. Он распоряжался ее жизнью, ее деньгами. Он приводил в дом посторонних, ни о чем не спрашивая. Ада – пустое место для него.
– Я плачу за комнату! Давайте всех приведем! Всю улицу!
Отец Серафим шмыгнул носом:
– Пойду я…
– Сиди, батюшка! – Клим сжал его плечо. – Куда ты пойдешь с температурой? Ада, прекрати! Что ты как маленькая?
– Я не позволю с собой так обращаться! Я вас кормлю за свой счет, а вы…
Входной люк подпрыгнул от удара: Чэнь опять стучал снизу метлой.
– Господин Клим, побейте вашу женщину! Ее крики мешают соседям!
Ада задернула занавеску. Наплакалась, умылась, переоделась в танцевальное платье.
– Не провожайте меня! – рявкнула, когда Клим принялся собираться. – Одна дойду!
– Не валяй дурака.
Шли как чужие. Ада молчала – руки в карманах. Первой не выдержала:
– Ваш батюшка ест как слон! Кто кормить его будет?
– Я работу нашел. Завтра принесу денег.
– Вы хоть подумали, где будете спать? Батюшка полкомнаты занимает…
– Слушай сказку, – перебил Клим. – Жил-был богатый купец. Половину дохода он тратил на соседей: кому избу построит, кому лошадь купит. Царь вызвал купца к себе. «Зачем, – спрашивает, – ты деньги раздаешь? Ведь тебе от этого один убыток». А купец ему: «Если я один буду богат, так у меня соседи воровать начнут. Если же всякий вокруг будет сыт и доволен, воровать ни к чему. И потом, государь, с богатым я дело могу завести, он мне при случае поможет. А с убогого что взять?»
– Теперь я понимаю, почему от вас жена ушла, – зло фыркнула Ада. – Вам чужие всегда дороже своих.
– По лбу получишь, – пообещал Клим.
Лицо у него было растерянное. Будто застали его за неприличным.
Глава 9
1
Феликс Семенов Родионов – кадет восемнадцати лет, русский, православный, сирота на попечении корпуса, – отбывал наказание в карцере.
По распоряжению властей Хабаровский и Сибирский корпуса втиснули в особняк на Синза-роуд. Спали вповалку – даже на лестницах; под карцер выделили стенной шкап.
Егорыч, дежурный дядька, разрешил Феликсу открыть дверь – чтоб не в темноте сидеть.
– Эх, кадети, кадети, куды бы вас дети, – ворчал он, пришивая пуговицу к гимнастерке.
Феликс вертел в руках оторванный шпингалет и передергивал его как винтовочный затвор.
Его отправили в карцер за оскорбление дамы. Во время сидения на кораблях на борт поднялась супруга бывшего российского консула Гроссе – воздушная Элла Павловна.