Поцеловать осиное гнездо - Кэрролл Джонатан. Страница 42

Послышался стук в дверь. Вздрогнув, я стряхнул с себя оцепенение и встал, чтобы открыть дверь. Там стояла Касс в своем белоснежном пуховике, подчеркивавшем раскрасневшиеся шеки и заплаканные глаза. Как и у ее матери, у нее было одно из тех лиц, которые, когда она плачет, краснеют, как раскаленный металл. Я завел ее с комнату и закрыл дверь. Моя дочь стояла не двигаясь, засунув руки в карманы, и горе старило ее прямо на глазах. Когда она заговорила, ее голос кипел злобой:

– Меня не хотели пускать! Я сказала, что я твоя дочь, но им все равно. Меня приняли за проститутку! Пришлось показать дурацкие документы. Боже! Я просила позвонить тебе, но они не стали. Идиоты! Я... – Бум! Внезапно хлынули слезы и чуть не сбили ее с ног. Касс отказалась пройти в комнату, хотя я продолжал тянуть ее за рукав. Она словно боялась, что если сдвинется хотя бы на дюйм, то тут же рассыплется на кусочки. Она по-прежнему не вынимала рук из карманов. – Я не хочу! Я вообще не хотела сегодня приходить, но что мне еще оставалось – идти домой и сидеть с мамой? Она ничего не понимает!.. Папа, мы с Иваном поссорились. Мы по-смешному разругались из-за такой ерунды, что ты не поверишь, и поссорились. И теперь я не знаю, что мне делать!

– Сядь, дорогая. Сядешь? Прямо здесь, на пол. Расскажи все по порядку.

Было странно сидеть на полу в футе от двери, но дальше она проходить не хотела.

Один друг Ивана в тот день собрал компанию. Это был очень красивый художник, учившийся в Купер-Юнионе. Он был интересный парень и явно заинтересовался Кассандрой. Они говорили и говорили, то при Иване, то без него.

– Но ничего не было, папа, мы просто разговаривали. И ничего бы и не было, потому что я не такая! Это не в моем духе. Но Иван! Он вел себя так, будто я собираюсь сбежать с этим парнем. Так по-детски! Он что, ожидал, что я надену паранджу и потуплю взор? Это же была вечеринка. На вечеринках люди разговаривают. Общаются.

– Значит, он вел себя как полный идиот.

– Именно! Боже!

– У тебя были основания сердиться, Касс.

– Я и рассердилась, черт возьми! Я веду себя порядочно, папа. Я верна тем, кого люблю. Даже если бы Джоэл меня действительно заинтересовал, я бы ни на что не пошла, пока была с Иваном. Ты же меня знаешь.

– Знаю, и ревность всегда дурно попахивает. Но, дорогая, он же тебя любит. Ты его женщина. Он испугался и, к несчастью, проявил это мерзко. Это не прощает его. У тебя есть основания сердиться. Но хочу тебе кое-что рассказать, и ты должна об этом серьезно задуматься... В моих отношениях с женщинами у меня почти всегда получалось черт те что. Ты можешь сказать, что я был не прав. Я прямо-таки писал руководство по неудачным бракам. Сегодняшний день я провел с Вероникой и, вероятно, виделся с ней последний раз просто потому, что с ней слишком трудно. Это невыносимо тяжело, потому что в наших отношениях столько прекрасного, но оно не перевешивает всех сложностей... Но знаешь, что я понял? Какой единственный урок усвоил мой железобетонный мозг? В мире очень мало людей, с которыми ты подолгу общаешься и которые большую часть времени тебе нравятся. Если найдешь кого-то такого – борись за него. Борись изо всех сил за ваши отношения... Если сегодня Иван поскользнулся, скажи ему, что тебя разозлило, и попытайся справиться с этим. Вы очень подходите друг другу. Это очевидно. Беда в том, что нынче все слишком легко сдаются. В том числе и я сам. Слишком легко просто повернуться и уйти. Пока! Это было очень мило, но кто следующий?.. Не знаю, как у вас все сложится в будущем, но надо попытаться все исправить, ведь ты действительно нашла человека, с которым можно связать жизнь. И ради этого стоит постараться.

Она посмотрела на меня – в ее взгляде я прочитал неопытность и замешательство. Я увидел в нем не только шестнадцатилетнюю Касс, но и быстро взрослеющую женщину.

Голова и сердце всегда бегут наперегонки к какой-то финишной линии и никогда не пересекают ее одновременно. Протянув руки, Касс подползла по полу ко мне. Мы обнялись, как две сцепленные в молитве руки. Моя великолепная дочь. Единственный в жизни надежный друг. И так скоро она меня бросит.

Через три дня в мой почтовый ящик опустилась почтовая карточка с загнутым уголком. С моей фотографией из журнала «Вог». Нахмурившись, я перевернул ее. На обратной стороне была напечатана одна строчка:

«Хорошая книга. Продолжай».

И больше ничего.

Житка Острова умерла смеясь. Они с Магдой смотрели шоу Дэвида Леттермана с участием Робина Уильямса. Обе так смеялись шуткам Уильямса, что Магде от греха пришлось убежать в туалет. Будучи там, она слышала смех матери. Но когда вернулась, старушка была мертва. Нам остается лишь надеяться, что за смехом для нее последовала вечность. Неплохой уход. Это напоминает мне одного друга-мусульманина, чей отец умер после долгой страшной болезни. Я полюбопытствовал, куда попал его отец после смерти. Мой друг сказал: «О, конечно, в рай. Все страдания он принял при жизни».

Я не знал близко миссис Острову, но ее смерть меня потрясла. Такой доброй душе пришлось прожить тяжелую и, в конечном счете, неудавшуюся жизнь. Для нее имела значение лишь ее семья, но две трети семьи умерли раньше, чем сама старушка. Больше всего удивляло и восхищало, как сама она умудрилась сохранить свою доброту и веселый нрав среди таких несчастий.

Ее хоронили в один из тех пронзительно бело-голубых радостных дней, когда небо и солнце ослепляют при взгляде наверх. В воздухе пахло мокрым камнем и каштанами, в изобилии росшими вокруг кладбища. То и дело поднимался сильный холодный ветер, качавший деревья. Из-за яркого солнца большинство присутствовавших на похоронах были в темных очках. Кто-нибудь мог бы принять их за группу знаменитых (или печально знаменитых) личностей, пришедших сказать последнее «прости» тому, кто, вероятно, тоже в темных очках лежит в своем деревянном ящике.

И ящик в самом деле был деревянный. Житка не любила похорон, церемоний, ничего вычурного и пышного. «Что я буду делать в разукрашенном гробу? Танцевать? Или красоваться перед червями?»

Поэтому ее похоронили в таком же простом гробу, какой много лет назад она выбрала для Паулины. Обе они лежали теперь рядом на крейнс-вьюском кладбище. Мистер Остров лежал на другом конце.

Собралось много народа, что было неудивительно. Рядом с Магдой и ее дочерью стоял Фрэнни. Я не видел его со дня нашей последней размолвки и удивился его здоровому виду.

Я также с удивлением увидел Эдварда Дюрана. Вот он выглядел нездорово. Во время службы мы стояли рядом. Он держал металлическую трость и то и дело перекладывал из руки в руку, словно она обжигала. Дюран сказал мне, что все эти годы поддерживал контакт с Островыми и часто приезжал к ним на ужин.

Службу совершал чешский священник из Йонкерса. Я не сводил глаз с Магды и ее дочери, гадая, что происходит у них в душе. Иногда Магда опускала голову на плечо Фрэнни, и иногда они с дочерью обнимались, но слез было мало. Наверное, Житке бы это понравилось, потому что ее переполняли доброта и здравый смысл. Я представил, как она наблюдает за нами, скрестив руки, с довольной улыбкой на лице.

Когда церемония закончилась, Фрэнни ненадолго оставил Магду и подошел ко мне. Обняв меня за плечи, он сказал:

– Как дела, пришелец? Заканчиваешь книгу, или как? Что-то мы тебя давно не видели. – Его голос звучал легко и игриво.

Сказать по правде, Фрэн, у меня сложилось впечатление, что лучше оставить тебя в покое.

– Отчасти ты прав, но мог бы позвонить, спросить, как мое здоровье.

– Да, конечно.

Он ткнул меня пальцем в грудь:

– Я последнее время сам готовил, ты знаешь?

– Вот как? Это хорошая новость, Фрэнни! Рад это слышать!

– Да, и это еще не все. Когда ты уехал, стала часто приходить Магда. Это она вынудила меня готовить, убираться, выходить из дома... Мы разговаривали, понимаешь, общались... И вот... Не знаю. Мы хорошо поладили. – Фрэнни замолк и словно бы весь задрожал. Ему нужно было сказать что-то важное, и он набрал в грудь воздуха. – Мы собираемся пожениться, Сэм.