Сон в пламени - Кэрролл Джонатан. Страница 10

– Мне доводилось заниматься альпинизмом, прежде чем я впервые полез сюда. Один из старых седых горных проводников показал мне, как нужно подниматься правильно.

– Научите меня. – Она опустила руки и кивнула на лестницу, готовая продолжить движение.

Я пошел впереди, разговаривая с ней через плечо.

– Идите медленнее, чем, как вам кажется, следует. Не делайте огромных шагов, потому что так только устанете. Шагайте медленно и размеренно, и так же дышите – медленно и размеренно.

– Звучит как медитация из «Оранжевой книги» Бхагвана.

Я обернулся и состроил ей рожу. Она протянула руку и по-дружески дернула меня за пиджак. Ощущение было такое, словно она погладила меня по руке: тот же легкий электрический удар, как бывает, когда кто-то, кто вам дорог, впервые к вам прикоснется.

Мы взбирались и взбирались. Ступени покрывал слой серо-коричневых листьев, до того мертвых, что они не производили даже легкого шуршания опавшей листвы. Все ушло из них, и они мягко стелились под ногами.

Несколько человек, которых мы встретили по дороге наверх, конечно же, сказали неизбежное «Griiss-gott!», когда мы проходили мимо. Божье приветствие. Я всегда замечал и любил эту милую примету Австрии.

Наверху лестницы Марис впервые обернулась и взглянула назад. Над вершинами деревьев Тиргар-тена виднелись мокрые крыши и дым из труб, повсюду от окон отражались солнечные зайчики, как ослепительные свидетельства присутствия Бога. Воздух был промыт дождем, и мы забрались достаточно высоко над городом, чтобы нас окружили совершенно иные запахи – сосны, свежей земли, никогда не покидавшей тени, мокрых растений. За лестницей начиналась скользкая тропинка, уходящая в лес. Без колебаний мы двинулись по ней бок о бок. Какой-то человек с футбольным мячом под мышкой и огромным догом у ноги быстро спускался по тропинке. Собака в пробивавшемся сквозь деревья тусклом свете казалась серебристо-бурым призраком.

– Griiss-gott! Собираетесь подняться наверх?

– Да, собираемся.

– Сейчас здесь чудесно. Мы играли в футбол на поле. Народу всего ничего, а вид открывается до самой Чехословакии.

Он коснулся шляпы и вместе с собакой двинулся вниз.

– Звучит так, будто здесь кроется что-то особенное. Вы так и не скажете мне?

– Нет, Марис, вы должны увидеть сами. Уже осталось не так долго. Всего несколько часов. – Я улыбнулся в знак того, что шучу.

Прежде чем выйти из леса, мы миновали огромную антенну «ORF» – Австрийской государственной радиовещательной компании. Высокая причудливая стальная конструкция и деловитый электрический гул казались здесь совершенно неуместными. Марис посмотрела на нее и, покачав головой, двинулась дальше.

– Она похожа тут на пришельца с Марса, раздумывающего, что же делать дальше.

Из маленького помещения у основания антенны вышли два человека. Оба держали в одной руке по бутерброду, а в другой – по пиву. Оба замерли и перестали жевать, увидев Марис.

– Mahlzeit! [6] Казалось, их так поразила эта милая женщина, взявшаяся неизвестно откуда и пожелавшая им приятного аппетита, что они осклабились, как Макс и Мориц из комикса, а потом подняли в честь нее свои бутылки и одобрительно кивнули мне – ничего, мол, у тебя спутница.

– Неплохо работать на самой вершине мира.

– Погодите, вы еще всего не видели.

Прошло еще несколько минут, прежде чем холм выровнялся и мы вышли на обширное поле, откуда открывалась самая прекрасная панорама Вены из всех, что я знал. Я открыл это место много лет назад – и не соврал, сказав, что хожу сюда очень редко. Некоторые ощущения в жизни нужно расходовать бережливо, чтобы не разучиться смаковать их.

Мне не хотелось смотреть на Марис, прежде чем очарование зрелища полностью не овладеет ею. Предзакатное солнце, совершенно круглое и печально-желтое, начинало медленно клониться к горизонту. Свет на исходе дня проникнут мудростью и меланхолией, способной из всего, чего ни коснется, выхватить самые прекрасные и важные черты.

Когда мы стояли там, я неожиданно для себя сказал об этом Марис и сам обрадовался этому, хотя и немного смутился.

Она обернулась и посмотрела на меня. – Уокер, это великолепное место. Не могу выразить, сколько всего случилось в последние сутки. Просто не могу. Вчера в это время я рассказывала мюнхенской полиции о том, что сделал мне Люк. Я плакала и смертельно боялась. Никогда так не боялась. А теперь, сегодня, я здесь, на Олимпе, и мне хорошо и спокойно с вами. – Ее голос совершенно переменился. – Можно мне сказать кое-что еще?

– Конечно.

– Я думаю, между нами что-то произойдет. Мы вместе лишь первый день, а я уже это чувствую. Впрочем, не знаю, хотите ли вы этого. Даже не знаю, следовало ли мне говорить.

Я глубоко вздохнул и облизнул губы. Сердце стучало, как грузовик на подъеме, вырываясь из груди.

– Знаете, Марис, увидев вас впервые, я подумал: что могло бы быть прекраснее, чем если бы эта женщина в красной шляпке ждала меня? Насколько я понимаю, с тех пор что-то уже происходит между нами.

И тогда нам следовало обняться и крепко держать друг друга. Но мы этого не сделали. Вместо этого мы оба отвернулись и снова принялись разглядывать Вену. Но хотя тогда мы не прикоснулись друг к другу, этот миг я буду помнить до конца жизни. Это был один из тех исключительно редких моментов, когда все важное столь ясно, и просто, и понятно. Момент, подобный этому виду на город: совершенный, залитый таким чистым светом, что хотелось плакать, и ускользающий.

В следующие месяцы наша близость, наше понимание друг друга все росли, и однажды Марис пошутила, что уже дышит не воздухом, а мной. Все это было, и я расскажу вам об этом, но те минуты на вершине холма были в некотором роде самыми лучшими. Это был наш Эдем, с этого все началось. И в конечном итоге эти минуты и погубили нас.

Глава вторая

Когда мы ехали обратно в город, Марис спросила, нельзя ли посмотреть мою квартиру. В ее голосе не было ничего, что говорило бы о какой-то задней мысли, кроме обычного любопытства. До сих пор она была так откровенна в своих чувствах, что я не замер от этого вопроса, облизнувшись, как Серый Волк. Она просто хотела посмотреть мою квартиру, вот и все. Когда мы вышли из машины и направились по улице, Марис взяла меня за руку и засунула ее себе в карман.

– Мне понравилась парикмахерская, от холма я в восторге, но зачем вы привели меня в зоомагазин?

– Потому что там всюду видна любовь хозяев. Я чувствую это каждый раз, когда захожу. Они любят пса, любят разговаривать с посетителями, они, наверное, любят и когда там никого нет, кроме них самих. Нынче так мало людей любят то, что они делают. Люди плохо выполняют свою работу, потому что ненавидят ее или потому что она им наскучила. И мне нравится, когда люди радуются тому, как они устроили свою жизнь. Неподалеку есть банк, куда я захожу, просто чтобы посмотреть, как кассир обращается с деньгами.

Мы были у дверей моего дома, и я остановился. Дверь была пятнадцати футов в высоту, деревянная, резная – прекрасная работа.

– Посмотрите на эту дверь. Иногда, заходя, я останавливаюсь и смотрю на нее, потому что парень, который ее сделал, явно делал свою работу с любовью.

Мы прошли через длинный вестибюль ко входу в мою часть здания, потом поднялись на три ступеньки к древнему лифту, так пыхтевшему при подъеме, что я часто беспокоился, доберусь ли до своего этажа. Мы вошли, я задвинул дверь и нажал на кнопку четвертого этажа. Сооружение щелкнуло, застонало и неуверенно поползло вверх. Марис тревожно взглянула на меня.

– Не беспокойтесь, он всегда так.

– Это не слишком ободряет. Когда лифт остановился на моем этаже, Марис быстро открыла дверь и поспешила выйти.

– Уф, ну и агрегат – прямиком из «Третьего человека».

Завозившись с ключами у двери в мою квартиру, я понял, что нервничаю больше, чем думал. Но, в конце концов, нашел нужный ключ и повернул его в скважине. Тут же Орландо, как обычно, промяукал из-за двери: «Добро пожаловать домой». Наверное, он стоял прямо за дверью, потому что, когда я толкнул ее, она с легким стуком его ударила.