Сон в пламени - Кэрролл Джонатан. Страница 47

Холодно, как только мог, я проговорил:

– Мой отец в Атланте.

Его ответ прозвучал еще холоднее:

– Да ну? Посмотри телевизор. Посмотри на себя, Уокер.

Через мгновение я узнал это место. Я бывал там столько раз с тех пор, как мои родители рассказали мне, откуда я действительно взялся. Переулок позади ресторана «Конрой» в Атланте. Разница лишь в том, что теперь там стоял «шевроле» 1956 года выпуска и вокруг было гораздо чище, чем мне запомнилось. В дальнем конце переулка показался карлик, держа что-то в руках. Что-то большое, завернутое в белое одеяло. Он подошел прямиком к одному из мусорных бачков позади ресторана и, поцеловав что-то в одеяле, осторожно положил свою ношу внутрь.

Потом наклонился над бачком и прошептал:

– На этот раз. На этот раз возвращайся домой, Вальтер,

Звук приближающихся шагов заставил его отпрянуть. Бросив последний ласковый взгляд, маленький человечек поспешил прочь.

Из другого конца переулка, раскачиваясь, шел какой-то бродяга, заглядывая во все бачки. Дойдя до этого, он глянул раз, другой, и вдруг его лицо изменилось. Он осторожно вытащил из бачка сверток, и только тут я увидел, что к одеялу приколота булавкой записка. Бродяга тоже ее увидел, пялясь своими пьяными глазами.

– Вот так раз! Ребенок! Погоди, что тут сказано? «Его имя… Уокер [40]. Пожалуйста, позаботьтесь о нем». Вот тебе и раз, Уокер. Похоже, кому-то ты не нужен. – Прижав ребенка к груди, он, пошатываясь, побрел прочь. По пути записка упала, он не заметил.

Стоило ему уйти, как по переулку протарахтел мотоцикл и наехал на записку. Каким-то образом она прилипла к колесу.

– А теперь скажи мне мое имя, сынок.

Я и пальцем не тронул монитор, он сам взлетел со стола Марис и взорвался в воздухе.

– Пошел на хрен, папа.

– Как ты?

– Хорошо.

– Выглядишь ты не очень хорошо. И даже очень нехорошо.

– Я беспокоюсь. От этого морщины.

– Иди сюда.

– Я не могу двигаться.

– Все равно иди.

Я встал и подошел к ее кровати. Она была бледна и в то же время сияла.

– У нас будет ребенок. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что люблю тебя, и я очень счастлив. Она нахмурилась.

– Судя по голосу, тебя это не очень взволновало.

– Марис, не знаю, как положено выглядеть, когда обнаруживаешь, что станешь отцом. Наверное, я потрясен.

– Это лучше. Пожалуй, я тоже потрясена, но это же хорошо, верно? Прошлой ночью я так перепугалась. Подумала, что вот оно. Что пришел мой час. С ума сойти, как через двадцать четыре часа радуешься всей этой крови.

– Что сказал доктор?

– Что мне лучше бы пару недель полежать на спине. Это мне не понравилось – значит, мы не сможем пожениться, пока я отсюда не выйду.

– С этим можно подождать. Никто из нас никуда не денется.

Она взяла меня за руку и крепко сжала.

– Как мы его назовем? Я думаю об этом с тех пор, как мне сказали. Надеюсь, ты не возражаешь, но я не хочу называть ребенка ни Уокером, ни Марис. Не люблю, когда люди называют детей в честь себя.

– Согласен. А как тебе понравится Вальтер?

– Вальтер? Откуда ты взял это имя?

– Ниоткуда. Это шутка.

– «Вальтер Истерлинг» – звучит как жирный банкир. – Она снова сжала мне руку. – В этой больнице у меня взяли всевозможные анализы. Врачи ведут себя очень мило, но все время ко мне приходит кто-нибудь новый и берет новый анализ.

– Марис, извини, если я не очень хороший собеседник. Я вроде как окаменел. Это ты прошла через все эти муки, но, похоже, от ночевки в холле у меня все идет кругом.

– Понятно. Когда мне сказали, что ты там ночевал, мне захотелось выбежать и поцеловать тебя. Это было не нужно, но я рада, что ты так сделал.

Хотя накануне Марис провела адскую ночь, известие о ребенке так подняло ей дух, что она без умолку болтала, пока не выбилась из сил. Сначала это проявилось в ее глазах – я буквально видел, как что-то уходит из них, пока они не закрылись на долгую секунду.

– Пожалуй, мне надо поспать, дорогой.

– Да, конечно. Но тебе лучше?

– Я чувствую себя ужасно, но не волнуйся. У нас будет ребенок, Уокер. Ты знаешь, как я хотела этого. Я тебе не говорила, но однажды, еще с Люком, у меня была задержка, и я подумала, что забеременела. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой истерзанной. Когда цикл восстановился, я так обрадовалась, что заплакала. И потом мне всегда было стыдно своей радости, но теперь я знаю, что была права. Теперь все правильно, и я чувствую, что самое лучшее у нас только начинается. Это правда.

– Знаешь, это величайший комплимент.

– У нас будет хороший ребенок. Ты заслужил комплимент.

Я позвонил из телефонной будки рядом с больницей.

– Алло?

– Миссис Бенедикт? Это Уокер Истерлинг. Миссис Бенедикт, не могли бы вы поговорить со мной несколько минут? Это действительно чрезвычайно важно.

– Нет. Не знаю. После того что прошлый раз случилось с Лиллисом, я не хочу, чтобы вы снова приходили. Вы понимаете.

– Понимаю, все понимаю. Но мы можем встретиться в кафе. Миссис Бенедикт…

– Зачем нам говорить? Я все рассказала.

– Я хотел поговорить о Каспаре Бенедикте. Я кое-что разузнал о нем и хочу сообщить вам.

– Что именно?

– Пожалуйста, давайте встретимся. Я в пяти минутах от вас. Мы можем зайти в кафе напротив.

– Хорошо, но только на несколько минут. Я попрошу герра Лахнера посидеть с Лиллисом.

Она пришла в кафе в оранжевом домашнем платье и розовых шлепанцах. Официантка знала ее и, не спрашивая, принесла бокал белого вина.

Пока Элизабет пила, я внимательно рассматривал ее лицо, стараясь разглядеть женщину из моего сна о событиях сорокалетней давности. Некоторые люди сохраняют свою внешность на всю жизнь. Толстеют они или худеют, лицо остается с ними, как отпечатки пальцев. Жена Морица относилась к другой категории. Во сне она была худая, осунувшаяся после войны. С тех пор ее лицо раздобрело от картошки и хлеба – и белого вина в одиннадцать часов утра.

– Ну, что еще?

– Вы говорили, что Каспар Бенедикт обладал особой силой. Что вы имели в виду?

Она пила и кивала. Ее бокал уже на три четверти опустел, и она махнула рукой официантке – повторить.

– Я вам сказала, что я из Греции и видывала людей, обладающих особой силой. Хотите верьте, хотите нет, но я видела призраков, и одна женщина точно предсказала мое будущее по костям ягненка.

– Да, я помню. Если поверите, миссис Бенедикт, я бы хотел вам рассказать один мой сон. Он может напугать вас, но необходимо, чтобы вы его выслушали.

– Этот карлик, потом война, потом Лиллис – уже мало что может меня напугать. Рассказывайте.

– Хорошо. Во сне я военным эшелоном приехал из Франции на вокзал Вестбанхоф. Буро-зеленые вагоны набиты солдатами, возвращающимися с войны. Я выглядываю в окно, но не могу разглядеть вас и папу.

При этих словах Элизабет поджала губы. Я ожидал, она что-то скажет, но она лишь закрыла глаза и покачала головой.

– Можно продолжать? – Да.

– Я пытаюсь придумать, что скажу вам, если вы там, но голова пуста. Сегодня или когда там удастся лечь с вами в постель, я хочу сказать вам это. Я хочу сказать, как я возбужден от вида и… прикосновений, так что просто нет слов.

– Что еще?

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Да. Что дальше? Официантка принесла еще бокал, но Элизабет лишь обхватила его рукой.

– Я схожу с поезда с двумя большими вещевыми мешками. В одном две пары красных шелковых трусов, которые я приобрел для вас в Париже. Когда поезд с визгом останавливается, я вижу вас и папу, вы стоите метрах, наверное, в двадцати от меня на платформе. Вы машете рукой и хотите броситься ко мне, но папа вас удерживает.

Не открывая глаз, она выплюнула:

– Мерзкий недомерок. Я буду помнить это всю жизнь. Какая наглость! Он схватил меня за локоть и сказал громко, так что слышали все вокруг: «Я первый. Думаешь, он хочет увидеть тебя раньше, чем своего отца?» Мне и так-то было неловко стоять там с ним. Люди могли подумать, что между нами что-то есть.