Ты только попроси. Сейчас и навсегда - Максвелл Меган. Страница 74
– Там не было связи. Как он?
– Нормально, если не считать, что он постоянно повторяет, что Эрик рассердится на тебя.
Мы входим в дом, мое сердце бешено колотится. Эрик мне этого не простит. Все те тайны, из-за которых я мучилась последнее время, всплыли в один момент. Я понимаю, что это его очень взбесило. Я его знаю.
Войдя в комнату мальчика, вижу, что у него гипс. Флин поворачивается ко мне, а когда я хочу подойти к нему, передо мной становится Эрик и резко говорит:
– Как ты могла меня ослушаться? Я же запретил скейт.
Я вся дрожу. Я не могу контролировать дрожь по всему телу и еле слышно произношу:
– Эрик, мне жаль.
Не владея собой, он презрительно на меня смотрит.
– Не сомневайся, Джудит, в том, что ты действительно об этом пожалеешь.
Я закрываю глаза.
Я знала, что рано или поздно это произойдет, но я никогда не думала, что Эрик отреагирует так ужасно. Я настолько растерялась, что не знаю, что ему сказать. Я лишь вижу его ледяной взгляд. Обойдя его, я подхожу к мальчику и целую его в лоб:
– Ты в порядке?
Он кивает.
– Джуд, прости меня. Мне было скучно, я взял скейт и упал.
Я ласково улыбаюсь и шепчу:
– Мне очень жаль, мой ангелочек.
Мальчик печально кивает. Эрик берет меня за руку, выталкивает из комнаты вместе со своей матерью и сестрою и яростно говорит:
– Идите спать. Я еще поговорю с вами. Я останусь с Флином.
Сегодня ночью, войдя в нашу комнату, я не знаю, что мне делать. Сажусь в отчаянии на кровать. Мне хочется быть с Эриком и с Флином. Я хочу быть рядом с ними, но Эрик мне этого не разрешает.
36
На следующий день, спустившись в кухню, вижу за столом Марту, Эрика и Соню. Они спорят. А когда я захожу, они умолкают, и у меня появляется жуткое ощущение.
Симона заботливо готовит мне кофе. Она взглядом просит меня успокоиться. Она знает Эрика, когда он сердится, и знает меня. Присаживаясь за стол, спрашиваю, обращаясь к Эрику:
– Как себя чувствует Флин?
Глядя на меня суровым взглядом, который мне совсем не нравится, он отрезает:
– Плохо, благодаря тебе.
Соня упрекающе смотрит на сына и ворчит:
– Черт побери, Эрик! Джудит в этом не виновата. Почему ты продолжаешь ее обвинять.
– Потому что она знала, что не должна была учить его кататься на скейте. Именно поэтому я ее и обвиняю, – сердито отвечает он.
У меня дрожат ноги. Не знаю, что и сказать.
– Ты дурак или притворяешься? – вмешивается Марта.
– Марта… – шипит Эрик.
– Что значит «она не должна была»? Ты разве не видишь, что благодаря ей мальчик изменился? Не видишь, что Флин – это уже не тот замкнутый ребенок, которым он был до ее приезда? – Эрик не отвечает, а Марта продолжает: – Тебе следовало бы поблагодарить ее за то, что Флин начал улыбаться и вести себя как все дети его возраста. Потому что, знаешь ли, братец, дети падают, но встают и учатся тому, чему ты до сих пор, судя по всему, так и не научился.
Он не отвечает. Встает и, не глянув на меня, выходит из кухни. У меня сжимается сердце, но, окинув взглядом окружающих меня женщин, тихо произношу:
– Успокойтесь, я поговорю с ним.
– Дай ему подзатыльник. Именно этого он и заслуживает, – ворчит Марта.
Соня поворачивается ко мне, касается моей руки и шепчет:
– Сокровище мое, ни в чем себя не обвиняй. Ты ни в чем не виновата. Ни в этом, ни в том, что у тебя мотоцикл Ханны и ты ездила с Юргеном и его друзьями.
– Мне нужно было ему рассказать об этом, – признаюсь я.
– Да, конечно, как будто так легко о чем-то рассказать дону Ворчуну! – возражает Марта. – Ты слишком терпелива. Наверняка ты очень его любишь, иначе непонятно, как ты его выносишь. Я его люблю, он мой брат, но уверяю, что я не выношу его.
– Марта, – шепчет Соня, – не будь столь сурова к Эрику.
Она встает и прикуривает сигарету. Я прошу у нее одну для себя. Мне нужно покурить.
Минут через двадцать я выхожу из кухни и направляюсь к кабинету Эрика. Набираю полную грудь воздуха и вхожу. Он впивается в меня упрекающим взглядом и сквозь зубы говорит:
– Джудит, что ты хочешь?
Подхожу к нему:
– Прости меня. Прости, что я не сказала тебе о…
– Мне не нужны твои извинения. Ты мне солгала.
– Да, ты прав. Я скрывала от тебя некоторые вещи, но…
– Ты мне лгала все это время. Ты скрывала от меня серьезные вещи, хотя знала, что не должна была это делать. Неужели я такое чудовище, что ты не можешь мне сказать правду?
Я не отвечаю. Тишина. Мы друг на друга смотрим, и наконец он спрашивает:
– Что для тебя означают слова «сейчас и навсегда»? Что для тебя означает наш договор быть вместе?
Его вопросы приводят меня в замешательство. Я не знаю, что ответить. Опять повисает молчание. Он нарушает его:
– Послушай, Джудит, я сейчас очень рассержен и на тебя, и на самого себя. Лучше выйди из кабинета, иначе в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, я могу наговорить такое, о чем потом буду сожалеть.
Меня возмущают его слова, и, не слушаясь, я спрашиваю:
– Ты опять выгоняешь меня из своей жизни, как обычно это делаешь, когда злишься?
Он не отвечает, а только долго на меня смотрит. И тогда я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.
Со слезами на глазах иду в свою комнату. Вхожу и закрываю за собой дверь. Я знаю, что заслужила то, что он на меня сердится. Я знаю, что сама в этом виновата. Но он должен понимать, что мы ни о чем ему не сказали только потому, что боялись его реакции. Я раскаиваюсь. Очень раскаиваюсь, но уже ничего не исправишь.
Минут через десять ко мне заходят попрощаться Марта с Соней. Они волнуются за меня. Но я с улыбкой говорю им, чтобы они спокойно уезжали, и обещаю, что здесь не прольются реки крови.
Когда они уехали, я усаживаюсь на свой любимый мягкий коврик и на протяжении долгих часов раздумываю, почему я так поступила. Вдруг слышу звук отъезжающей машины. Выглядываю в окно и, потеряв дар речи, вижу, что это Эрик. Я выхожу из комнаты, чтобы найти Симону, и она, предупреждая мой вопрос, объясняет:
– Он поехал к Бьорну. Сказал, что ненадолго.
Я закрываю глаза и вздыхаю. Поднимаюсь в комнату Флина – увидев меня, мальчик улыбается. Сегодня он выглядит лучше, чем вчера.
Присаживаюсь к нему на кровать и, гладя его по голове, тихо спрашиваю:
– Как ты?
– Хорошо.
– Болит рука?
Мальчик кивает и улыбается, а я вскрикиваю:
– Ай, боже мой! Да ты еще и зуб себе сломал!
У меня такое встревоженное лицо, что Флин быстро отвечает:
– Не переживай. Бабушка Соня сказала, что это молочный.
Я облегченно киваю, а потом, к своему удивлению, слышу:
– Мне очень жаль, что дядя так рассердился. Я больше не буду брать скейт. Ты предупреждала меня, чтобы я никогда его не трогал без тебя. Но мне было скучно и…
– Не волнуйся, Флин. Понимаешь, такое случается. Когда я была маленькой, я сломала ногу, гоняя на мотоцикле, а через несколько лет сломала руку. Вещи происходят потому, что они должны происходить. Серьезно, не ходить же вокруг него да около.
– Джудит, я не хочу, чтобы ты уезжала!
Я в растерянности.
– А почему я должна уезжать?
Он не отвечает. Смотрит на меня, и тогда я еле слышно произношу:
– Это дядя тебе сказал, что я скоро уеду?
Мальчик отрицательно машет головой, но я уже успеваю сделать собственные выводы. Боже мой, нет! Опять!
Глотаю ком в горле от нахлынувших чувств, которые так и рвутся наружу. Вздыхаю и шепчу:
– Послушай, ангелочек. В любом случае, уеду я или нет, мы все равно останемся друзьями, договорились? – Он кивает, а я с щемящим сердцем меняю тему: – Хочешь, поиграем в карты?
Мальчик соглашается, а я глотаю слезы. Я играю, а про себя думаю о словах мальчика. Неужели Эрик хочет, чтобы я уехала?
После ужина возвращается Эрик. Он идет прямиком в комнату племянника, куда я воздерживаюсь при нем входить. Несколько часов я лежу на диване в гостиной и смотрю телевизор. Наконец я понимаю, что больше не могу это выдержать. И тогда я беру Трусишку и Кальмара и отправляюсь на прогулку. Я долго гуляю в надежде, что Эрик приедет за мной или позвонит. Но ничего. Когда я возвращаюсь домой, Симона сообщает, что хозяин отправился спать.