Безудержная любовь (ЛП) - Харлоу Мелани. Страница 25

— Я понимаю, — тихо сказала я. — Твой отец замечательный.

Когда Остин поднял голову и встретился с моими глазами, у меня по рукам побежали мурашки. Он выхватил у меня пакет. — Спасибо. Может, продолжим по поводу расписания?

— Конечно. — я вернулась к столу и снова села на стул, слушая одним ухом, пока он рассказывал остальной распорядок дня — спокойное времяпровождение с книгой и не сладкий перекус после лагеря. Игры на улице были в порядке вещей, но нельзя отходить более чем на три дома в любом направлении. Посещение библиотеки по вторникам. Полив растений по средам (Оуэн) и воскресеньям (Аделаида). По пятницам дети должны приносить свою грязную одежду и сортировать ее по корзинам в прачечной. Стирку, включая простыни и полотенца, следует производить в субботу. Дети могли бы помочь сложить вещи — Оуэн справлялся с полотенцами и наволочками, Аделаиде нравилось подбирать носки для каждого, — и они должны были немедленно все убирать.

— Ты можешь стирать вместе с ними или отдельно, — сказал он. — Стиральная машина и сушилка находятся в подвале.

— Поняла.

— Пожалуйста, проследи, чтобы они отмечали выполненные задания по дому в своих таблицах. Так они зарабатывают свои карманные деньги.

— Сделаю.

— За продуктами можно сходить в любой день, но есть список того, что нужно иметь в запасе, который я могу выслать. Что касается ужинов, то летом мы обычно ужинаем около шести часов. Если я работаю допоздна, то ешьте без меня.

— Хорошо. И что же мне приготовить?

Выдохнув, он выпрямился и потер плечо. — Что-то легкое.

Я засмеялась. — Договорились.

ОДИНАДЦАТЬ

Остин

ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ, я должен был признать, что Вероника оказалась лучшей няней, чем я думал.

Дети каждый день во время прибывали в лагерь. Работа по дому была зашкаливающей. Библиотечные книги были возвращены вовремя, растения не погибли, и никто не получил опасных для жизни травм. Она, как и было заявлено, не умела готовить, но никто не голодал — хотя хоккейные шайбы, которые она называла гамбургерами, и размокшая соленая запеканка на мгновение заставили меня задуматься о голодовке.

Но детей, казалось, это нисколько не волновало. Каждый вечер, когда я заходил поужинать, прежде чем отправиться на мастер-класс, они рассказывали о забавных вещах, которыми они занимались в тот день, — о йоге на пляже, танцах на заднем дворе, рисовании мелом на подъездной дорожке, конкурсах караоке на крыльце. Я получил два звонка от родителей по соседству, которые хотели знать, где я нашел потрясающую новую няню, от которой их дети были в восторге.

— Через мою сестру, — вот и все, что я сказал. Весь город гудел о невесте, которая бросила Вандерхофа у алтаря и сбежала, и как бы мне ни нравилась эта история, я не был уверен, что хочу, чтобы ходили слухи о том, что я ее нанял.

Наступило четвертое июля, и я взял отгул на работе, чтобы мы все могли покататься на лодке Ксандера. Погода стояла великолепная, и мы фантастически провели время, катаясь на водных лыжах и тюбингах по озеру. Я изо всех сил старался не смотреть на ее тело в маленьком черном бикини, которое она носила, но я уверен, что она не раз ловила мой пристальный взгляд, а потом поправляла мои плавки.

Во вторую субботу, которую она провела с нами, шел дождь, и, хотя технически это был ее выходной, она повела детей в кино. Позже в тот же день близнецы выбежали из дома в гараж, крича: —Посмотри на наши татуировки, папа! — я оторвал взгляд от стола, над которым работал, чтобы увидеть, что у обоих моих детей будут с полные рукава.

— Это временно! Это временно! — закричала Вероника, вбегая за ними. Она была босиком, снова в той цветастой юбке и топе, которые завязывались у нее на шее и спине и немного открывали живот, если она двигалась правильно. Ее волосы были подняты, но влажные пряди мягкими завитками падали на лицо.

— Надеюсь, что так, — сказал я, откладывая пилу в сторону, чтобы осмотреть тощую правую руку Оуэна. — У тебя больше татуировок, чем у дяди Ксандера.

— Смотри, это похоже на твою, папочка. — Аделаида ткнула меня локтем в лицо и указала на свою дельтовидную мышцу. — Это медведь.

— Я вижу это, — сказал я, хотя улыбающееся животное на ее руке больше походило на Винни-Пуха, чем на гризли у меня на плече.

— Я похож на рок-звезду? — спросил Оуэн, играя на воздушной гитаре под музыку из моих колонок.

— Абсолютно. — я посмотрел на Веронику, которая, казалось, обрадовалась, что я не злюсь. — Есть какие-нибудь татуировки?

Ее щеки слегка порозовели. — Э-э, никаких заметных.

Отлично, теперь я могу добавить это к списку вещей о ее теле, о которых я фантазировал. До сих пор мне удавалось уважать физические границы, которые мы установили, без каких-либо проблем, но мой разум? Это было совсем другое дело.

Если бы мне пришлось сложить все минуты, которые я провел, думая о ней за последние четырнадцать дней, общая сумма была бы неловкой. Но я ничего не мог с собой поделать. Было в ней что-то такое, что меня зацепило. Конечно, дело было в ее внешности, но также в том, как легко она ладила с детьми и моим отцом, в доброте, которую она проявляла ко всем окружающим, в том, как она помнила имена каждого и что-то о них, в том, как быстро она могла предложить руку помощи в чем угодно. Она подписала контракт с детьми на то, чтобы пройти 5 км в пользу близлежащей организации по спасению животных, и согласилась на просьбу провести бесплатный урок танцев для пожилых людей на еженедельном мероприятии 65 с лишним человек в библиотеке.

С каждым днем я все больше впечатлялся ее щедрости, ее трудовой этике и ее способности находить положительные стороны. Иногда я подслушивал, как дети спрашивали ее о детстве, или о жизни в Нью-Йорке, или о том, каково это — каждый вечер выступать на сцене, и она отвечала на все их вопросы терпеливо и взволнованно, как будто была рада, что ее спросили. Однажды вечером я подслушал, как она рассказывала им, как во время выступлений в зал случайно улетала туфля с множеством пинков — звук детского смеха заставил меня улыбнуться.

Были вещи, которые я тоже хотел узнать о ней, но я изо всех сил старался сохранять профессиональную дистанцию между нами.

Особенно после наступления темноты.

Пожелав спокойной ночи детям, я обычно возвращался в гараж и над чем-нибудь работал. Я видел, как она шла от задней двери дома к лестнице, ведущей в ее квартиру, и она всегда поднимала руку и желала спокойной ночи, но никогда не останавливалась, чтобы поговорить.

Я слышал, как ее ноги передвигаются надо мной, и выключал музыку, чтобы она не мешала ей спать. Иногда я слышал телевизор, иногда я слышал, как она разговаривает с подругой, и я замирал совершенно неподвижно, пытаясь расслышать, что она говорит о своей жизни здесь, или уловить свое имя, но я никогда ничего не мог разобрать.

Потом включался душ, и я представлял, как она снимает одежду, залезает под воду и водит руками по всему телу. Через несколько минут вода выключалась, и я представлял, как она выходит, вся мокрая, тянется за полотенцем. Растерев его по всей коже, она вешала его и голышом шла в свою спальню, где натягивала эту белую футболку через голову, прежде чем забраться в постель. (В моих фантазиях она никогда не носила нижнего белья.) Потом она лежала и думала обо мне в гараже под ней и надеялась, что я подойду и постучу в ее дверь.

Я был бы разгоряченным и потным после рабочего дня, покрытым опилками и грязью, но ей было бы все равно. Она бы сделала вид, что удивлена, увидев меня, может быть, даже притворилась бы, что не хотела этого. Она могла говорить что-то вроде: “Мы не можем, мы не должны, нам лучше не… “, но все это время она попятилась к спальне.

Она хотела этого. Конечно, хотела.

И я бы…

— Остин? —

Вырванный из своих грез наяву, я понял, что стою перед ней и моими детьми. Я немедленно подошел и встал за столом, над которым работал, так как мой член явно пытался привлечь ее внимание. — Извини, что?