Тариф на лунный свет - Кюрти Ильдико фон. Страница 3

Дорогого, но – мертвого.

Я понесла переполненную тарелку через сгущающуюся толпу темных костюмов и роскошных вечерних платьев, проворно балансируя и неизменно держа курс на вращающуюся дверь в глубине зала. Я не заметила, как Уши Глас шушукалась с Ирис Бербен. Не увидела и как Марио Адорф с видом облегчения исчез в мужском туалете. Я видела только табличку «Дамы», а за ней, перед моим внутренним взором, клозетную бабушку с бутербродами в сумке.

Но за два метра до входа в туалет жизнь моя круто переменилась.

Уголком глаза я заметила, как от людской массы отделился темный костюм. Одетый в него мужчина сделал два-три шага назад и вдруг резко повернулся.

Тут я увидела oмapa, летящего в сопровождении порции черной икры величиной с картофелину и нескольких кусков ростбифа. И вся эта эскадрилья смерти обрушилась на вращающуюся дверь с надписью «Дамы», которая именно в этот момент и распахнулась.

Как в замедленной съемке, омар – дорогой, но мертвый – приземлился точно в появившееся из двери декольте, сразу под аквамариновым колье. Закуски разместились на темно-красном платье от Хельмута Ланга и босоножках от Prada… Два часа назад их хозяйка получила премию за лучшую главную женскую роль.

Сама я лежала на мужчине. Я глядела в его глаза, расширенные от ужаса и боли, ведь я, когда падала, несомненно врезалась ему в промежность. И это была моя первая встреча с половыми органами доктора Даниэля Хофмана.

Пережив секунду ужаса, главная женская роль скрылась в туалете. Там она заперлась в кабинке и, как я узнала на другой день из газетных сообщений, не высовывалась оттуда весь вечер. Лишь около полуночи, завернувшись, как сообщили, в белую скатерть, она покинула место действия через черный ход.

А пока я ценою неимоверных усилий пыталась слезть с судорожно извивавшегося подо мной господина, клозетная старушка была уже тут как тут, чтобы убрать с пола буфетные дары.

Мы перекинулись взглядами.

Полными понимания. Благодарности. Отчаяния.

Мужчина между тем с трудом поднялся на ноги. Он держался обеими руками за свои гениталии, уставившись на меня так, будто я – само воплощение зла. Я совершенно не знала, что сказать.

Тем временем нас уже окружили официанты, фотографы и любопытные гости. Рыжеволосая женщина, которая выглядела как не по годам развившаяся девочка-подросток, проложила себе дорогу через толпу и, бросив на меня уничтожающий взгляд, тут же запричитала над потерпевшим.

– Дани, золотце! – закричала она пронзительным голосом. – Что тут стряслось? Снова злой взгляд в мою сторону.

– Уже все в порядке, – пролепетал Дани-золотце. – Жизнедеятельность восстановлена.

Он стоял скрючившись и выглядел совершенно несчастным. Одну руку он по-прежнему прижимал к промежности, другой же искал опору на чуть загорелой руке рыжеволосой.

– Дай посмотреть, мой бедный, мое золотце, – простонала она и принялась возиться с его застежкой-молнией.

– Убери руку, черт побери, – зашипел Дани-золотце.

– Ну! Вы видите, что натворили, вы, безмозглая корова! – бросила дама в мою сторону.

Думаю, что в моменты крайнего напряжения непременно проявляется подлинный характер человека. Памятуя об этом, я попыталась свой подлинный характер скрыть и, проглотив горечь обиды, наказать даму пренебрежением. В конце концов, дело тут не во мне и не в ней, но в бедном человеке, который страдает не только от ранения в пах, но и от бестактности своей вульгарной подруги.

Я робко шагнула в их сторону.

– Я очень сожалею, – промямлила я. – Вам, может быть, нужен врач?

– Врач? Врач?

Дама сверкнула на меня такими недвусмысленно зелеными глазами, что никаких сомнений не осталось: это – цветные контактные линзы. Чучело, подумала я, и воинственно выпятила свои груди. Какая удача, что сегодня у меня было что выпятить. В такие моменты это существенно прибавляет женщине авторитета.

– Он сам врач. А вот кто вам нужен, так это адвокат. И очень хороший!

– Пойдем, Кармен, не устраивай сцен. Уже все в порядке. Она же не нарочно, – бормотал Дани-золотце умиротворяюще.

Кармен? Кармен? Ну как тут не смеяться! Это же точно ненастоящее ее, имя! Наверно, эта фря меняет себе имена всякий раз, как заново красит волосы поликолором…

Черные волосы: «Меня зовут Верона». Светлые волосы: «Меня все называют Клоодия».

Здесь я бы охотно ввернула что-нибудь остроумное, изысканное. Например: «Мне кажется, вы уже вышли из берегов, уважаемая канавка» (запала фразочка из какого-то спектакля). Но в нужный момент подходящую фразу не вспомнишь. Так чаще всего и бывает. Когда шеф несет всякую чушь, в ответ я обычно лепечу только: «Э-э, а, гм…» И уж точно не прослыть мне интеллектуалкой, вздумай я наследующий день вдруг ему позвонить и с вызовом бросить блестящий ответ.

Итак, я сказала:

– Э-э, а, гм…

Но у дамочки уже тормоза отказали: – Что значит «не нарочно»?

Теперь фройляйн Кармен накинулась на своего ненаглядного:

– Да она чуть тебя не убила! Или еще того хуже!

К счастью, в этот момент вынырнула Йо. Она в считанные секунды оценила ситуацию и, крепко схватив меня за руку, прошептала:

– Пошли! Надо отсюда смываться. Так мы и сделали. Мы поспешили в гардероб, схватили свои пальто, и уже у выхода я бросила последний взгляд на Дани-золотце с его поддельной Кармен.

Жадно ухватив его под руку, она повисла на нем, а он говорил ей что-то утешительное. И тут поверх ее молочно-белых плеч наши взгляды встретились. От этой встречи осталась некая смесь веселости, презрения и чего-то еще, я бы сказала, чего-то особенного. Во всяком случае, тогда я впервые заметила, какие у него чудесные глаза.

Я осмотрела свою рождественскую елку и пришла к выводу, что, пока светло, таскать ее по улицам никак нельзя. Для прохожих я стану посмешищем, а в парке меня в любой момент могут заметить и арестовать за недозволенное выбрасывание мусора. Оказаться же там в темное время суток – б-р-р, даже страшно подумать. Разве что погулять тихой ночью, рука в руке… О-о, стоп.

Вид рождественской елки настроил меня на задумчивый лад. Ведь снова пора звонить маме. А почти уже голый елочный остов напомнил мне о последнем романе. Эту елку в своем серебристом «Мерседесе-2,0» – или как его там – привез Саша, и, надо заметить, клейкие пятна смолы, оставшиеся на спинках сидений, порядком его рассердили.

Саша – педант, признаем это со всей откровенностью. Но и без того мы с ним совершенно разные. Вероятно, это выглядело почти трогательно, когда на нашем первом рандеву мы изо всех сил пытались найти между собой хоть что-нибудь общее.

Саша заговорил со мной в сауне, потому что мою татуировку на бедре принял за специально прилепленный ценник. И пошло-поехало… Когда люди знакомятся голыми, то всегда малость стесняются. Но у него был приятный голос, приветливый взгляд и самый упругий зад, какой я когда-либо видела, – так что я позволила ему пригласить меня в ресторан.

Первый вечер мы еще были на вы, что казалось мне даже весьма романтичным. На Саше были никелированные очки; он выглядел очень умным – и таким, как выяснилось, на самом деле, к сожалению, и оказался.

– Что сейчас лежит на вашем ночном столике? – спросил он меня для начала.

Я остолбенела. Что имеет в виду этот человек? Я представила себе мой ночной столик таким, каким оставила его сегодня утром, через полчаса после того, как я, собственно говоря, должна была уже находиться в бюро.

Прежде всего там лежит мой отшелушивающий крем. Если его намазать и оставить на ночь, то наутро будет очень легко снять с подошв ороговевшую кожу. Рядом сидит мой матерчатый заяц, которого я получила ко дню рождения примерно 150 тысяч лет назад. Чуть поодаль, на нескольких бракованных фотографиях шкафа-стенки, стоит почти полная пепельница, затем стакан, к которому прочно присохли остатки красного вина, и упаковка драже зверобоя для укрепления нервов.