Левиафан. Черное Солнце (СИ) - Фролов Алексей. Страница 7

Зак тут же подскочил к ней и осторожно перетащил обратно на рубашку. Он уже не скрывал слез, просто не мог. Мидас хотел помочь, но с удивлением обнаружил, что парень и сам управился, притом что в нактак-арин было килограммов восемьдесят, не меньше!

Откуда-то Зак достал деревянный гребешок и стал методично расчесывать свалявшуюся кошачью шерсть. Было довольно странно видеть воина (а судя по тому, как он бился с нагами, парень определенно был воином!) за этим занятием. Воина – странно, а молодого парня – почти ребенка – который вот-вот потеряет своего лучшего (кто знает – может и единственного) друга – вполне естественно.

Мидас тут же вспомнил себя, свои собственные чувства, в тот день, когда погиб Оргн, его боевой кабан. Матерый зверюга, которого он когда-то совершенно случайно спас от бешеного льва, привязался к молодому царю и стал ему не просто другом, можно сказать – боевым братом.

Мидас приказал выковать для него броню из чистого золота со вставками из метеоритной стали. Оргн вскоре вымахал до полтора метров в холке, отличался лютым нравом и в бою едва ли уступал самому Мидасу. Он прожил двенадцать лет, что было немалым сроком для кабана, живущего в дикой природе. Хотя как сказать – дикой, конкретно этот кабан пользовался, можно сказать, всеми благами цивилизации, он прошел вместе с фригийским войском ни один десяток кровопролитных схваток, был ранен раз двадцать, половину из них – смертельно.

Доконало Оргна фракийское копье, брошенное могучей рукой Буребиста, в свое время – первого клинка этой проклятой земли. Мидасу тогда было двадцать четыре года, мягко говоря – давно уже не мальчик, шесть лет как полноправный владыка Фригии, покоривший за это время три приграничных государства и распространивший свою власть на территории, которые ни одному царю до него не снились.

И все же, когда Оргн испустил последний хриплый вздох у него на руках, Мидас рыдал, точно сотня юных дев, единовременно потерявших невинность по принуждению. А потом он две недели упивался так, что пару раз ему казалось, будто он сам умер, и говорят, будто его дыхание действительно останавливалось на несколько часов. Но между этими событиями – громогласными рыданиями и обильными возлияниями – было кое-что еще. Кое-что, что Мидас приказал не заносить в хроники.

Он убил Буребиста единственным ударом – просто пропустил колющий в бок, и в тот же момент с широкого замаха снес фракийцу голову с плеч. Начисто. А потом ухватил его обезглавленное тело за грудки, да так и держал, ловя широко раскрытым ртом струи крови, вырывавшиеся из разорванной шеи.

Затем он убил еще десять дюжин фракийских воинов – в одиночку. А потом казнил всех пленных солдат (тысячу пятьсот двадцать три человека) – тоже самолично. Далее он приказал изловить всех бежавших с поля боя – всех до последнего. Он почти целые сутки снимал с них скальпы и свежевал их холодные влажные черепа, из которых сложил курган на том самом месте, где Оргна настигла смерть. Сто сорок четыре черепа…

Так что Мидас хорошо понимал Зака. Он даже хотел сказать ему что-то насчет слез, которые не нужно прятать и которых не стоит стесняться. Но должные слова не шли к нему, и фригийский царь лишь грустно вздохнул и уставился в пелену неутихающего дождя.

А потом, когда Антара вновь попыталась подняться, но уже не смогла – даже с помощью Зака – стало ясно, чего хотело бедное животное. Шерстяная рубашка под ее задними лапами начала темнеть, а по комнате распространился запах кошачьей мочи.

– Извините, – смущенный взгляд Зака полоснул по лицам спутников. Парень звучно сглотнул сопли и начал остервенело рыться в переметной сумке, вскоре выудив из нее внушительный лоскут грубой льняной ткани. Как она использовалась раньше – история умалчивает, но этой ночью сошла за половую тряпку.

Взглянув на Антару, Мидас увидел в глазах кошки смущение. Там, за пеленой жара и боли, окутавших ее стремительно увядающее тело, все еще жил гордый и таинственный разум, не похожий ни на один другой. И этому разуму происходящее с ним было противно до тошноты.

Фригийский царь отвернулся. Как долго они знали друг друга – Зак и Антара? Их связь казалась нерушимой, вечной. И проявлялась она даже не в словах или действиях, а сама по себе – как солнце летом, как холодный ветер осенью, как снег зимой. Это было ЕСТЕСТВЕННО. Настолько естественно, что казалось чуждым этому миру.

Зак намочил льняную тряпку под дождем и принялся протирать пол под нактак-арин, осторожно переложив ее на сухое место. Затем он отжал намоченную часть шерстяной рубахи и прополоскал ее под ледяными струями колдовского ливня. Потом парень обнажил поясной нож и разрезал рубаху пополам. Мокрую часть он отложил в дальний угол комнаты, а сухую развернул у огня, вновь положив на нее свою кошку.

Он снова попытался ее накормить. Карн видел все отблесками намерений и эхом чувств, которые в этом помещении никто не собирался скрывать. Ему, как и Мидасу, было больно это воспринимать. Особенно больно было от того, что он ничего не мог сделать. А Зак… он все делал правильно. Жаль, что в этом не было смысла.

Нактак-арин противилась кормежке, толи из-за боли не понимала, что ей нужны силы, толи наоборот – все отлично понимала… Парень насилу влил ей пару ложек питательной смеси сквозь сомкнутые зубы. Кошка звучно проглотила еду и уставилась в огонь. Ее зрачки опять не реагировали на пламя, а неподвижный взгляд смотрел куда-то вовне, за грань реальности.

А потом ее вырвало. Зак успел приподнять ее голову, чтобы животное не захлебнулось, самой кошке уже не хватало сил на это простое действие. Казалось, она выблевала гораздо больше, чем съела. Но главное – в рвоте помимо желудочного сока и едва переваренной еды наблюдались множественные черные вкрапления.

Мидас по опыту знал, что это кровь, а Карн понял, ментально просканировав химический состав рвоты. Понял ли это Зак? Конечно. Он вылил смесь на улицу, промыл тарелку под дождем и попросил у Мидаса кипяченой воды. Затем развел там немного сероватого порошка с резким запахом, который извлек из своей сумки.

Карн всмотрелся в медленно растворяющийся порошок энергетическим зрением и увидел цепи флавоноидов нетипичной структуры. Из них были удалены глюкорониды, а это возможно только в лабораторных условиях – в процессе экстракции. То есть парень использовал какой-то растительный экстракт, но Карн не мог вспомнить растение с аналогичным составом. Похоже на омелу, но нет халконов и ауронов.

Он не видел, как Зак влил ложку смеси в пасть Антары, которая почти не сопротивлялась, но наотрез отказалась разжимать челюсти. Зато он видел действие вещества – неведомый экстракт оказывал антиоксидантный и кровоостанавливающий эффект. Молодой воин был отлично подготовлен. Но не к тому, что убивало его кошку.

– Ты действительно не можешь ей помочь? – Карн не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Почему-то Зак спросил именно у него, а не у Мидаса или, что логичнее, у обоих сразу. Каким-то неведомым образом парень понял, что если на кого и стоит надеяться, то на Карна.

Он медленно выдохнул, прежде чем ответить.

– Я многое видел и многое могу, но такого никогда не встречал, – он покачал головой. – Не знаю, как с этим справиться. Не представляю. Думаю, никто в этом мире не представляет.

Он хотел добавить «прости», но промолчал. Какое, твою мать, «прости»? Парень теряет самое близкое существо, а ты ему – прости? Лицемерно и отвратительно, пусть хоть трижды искренне. Никому тут не нужно никакое прощение.

Карн в очередной раз углубился энергетическим зрением в тело Антары. Он знал, что нактак-арин чувствует это, но не сопротивляется. И не потому что не может, а потому что осознанно дает ему шанс как можно больше узнать о чудовищной болезни, поразившей ее, чтобы в будущем, кто знает, он мог использовать полученную информацию и, быть может, кого-то спасти. Кого-то или… целый мир? Порой это равноценно.

Он видел холодную пульсирующую тьму, хаотичную и бездонную, словно черная дыра в центре Вселенной. В ней все пропадало, она всасывала в себя любые спектры энергий. Это было настолько противоестественно, что Карн не удержался и передернул плечами. По спине пробежала дрожь, руки конвульсивно сжались в кулаки. На миг он потерял контакт, а когда возобновил его – почти не увидел ослепительных вспышек боли, секунду назад терзавших тело нактак-арин.