Жаркое лето в Берлине - Кьюсак Димфна. Страница 5

— Это твоя Германия, папочка? — теребила отца Энн.

Стивен утвердительно кивнул головой и подбородком прижался к белокурой головке дочери.

— Ой, — запищала она. — Не прижимай меня так!

Джой взглянула на мужа. Выражение его лица стало суровым, и она поняла, что Стивен сейчас далек от них. И вдруг эта страна, такая же, как и все другие страны, над которыми они пролетали, приобрела для нее особое значение. То была страна Стивена. Тут он родился, вырос, отсюда он был изгнан, как затравленный зверек, еще будучи совсем мальчиком.

Она взглянула на чистенькую карту, которой снабжала пассажиров авиационная кампания, и никак не могла сочетать ее расчерченную поверхность с сочно-зелеными просторами, там, внизу, на которые набегали тени облаков, с неоглядными далями, прорезанными реками, словно стальными веками.

Здесь, на карте, Берлин представлял собою чернильное пятно где-то между западногерманской и польской границей. Джой только сейчас осознала, что это тот самый остров среди континента; остров в незнакомом море, которого ее приучили бояться.

Словно осколки зеркала, сверкнули среди нежной зелени несколько озер.

— Швиловзее, — напряженным шепотом пробормотал Стивен.

— Смотри-ка, кенгуруша!.. Швиловзее. — Энн споткнулась на слове. И это слово кольнуло Джой, как острие ножа. Там, внизу, на берегу озера стоял дом, где летом жил Стивен, где он играл ребенком в возрасте Энн.

— Берлин, — прошептал Стивен так тихо, что Джой даже не расслышала бы, не повторяй Энн на все лады это слово.

— Правда, это Берлин, папочка? Да? — не умолкала Энн. Но Стивен был глух даже к Энн.

— Да, да, душенька, — подтвердила Луэлла. — Огромный, разбомбленный, высокомерный, разорванный надвое Берлин! Джой, садитесь-ка на мое место. Я его видела сотни раз.

Джой прильнула к стеклу. Луэлла через ее плечо давала пояснения. Они пролетали на небольшой высоте над городом, в западной части которого тянулся тенистый Грюневальд, а на востоке узенькой ленточкой извивалась Шпрее.

Берлин не был похож ни на один из городов, над которыми они пролетали. Зеленые квадраты в обрамлении темных пустырей. Ансамбли старинных зданий. Небоскребы в миниатюре, похожие на фантастические грибы, тянущиеся ввысь. Развалины зданий, сквозь зияющие пробоины которых просачивался свет.

Кварталы, разрушенные бомбежкой. Особняки среди тенистых садов. Рухнувшая церковная колокольня. Новостройки. Город умирающий? Или город рождающийся?

Самолет развернулся против ветра. Луэлла указала Джой на здания с колоннами в ложноклассическом стиле. Рейхстаг! Восстанавливается. Бранденбургские ворота. Восточный Берлин. Логово Гитлера. Не восстанавливается. Тиргартен и родной дом Стивена.

— Темпельгоф! — громко сказал Стивен, когда самолет коснулся посадочной полосы. Аэродром пронесся мимо них в вихре смутных образов, и самолет подрулил к аэровокзалу.

Джой искоса взглянула на Стивена. Глаза у него неестественно блестели, рот был плотно сжат. Она положила руку на его руку и пожала ее. Но он не ответил на пожатие. «Он далеко унесся мыслями, ему не до нас», — подумала Джой. Что должен он чувствовать сейчас, возвращаясь домой, где не был шестнадцать лет? Нет, первые дни после приезда мы с Энн постараемся не мешать их встрече. Пусть он отдастся семье и семья в полной мере почувствует его близость.

Она позвала Энн.

— Дай-ка я еще разок взгляну на тебя.

— Все в порядке, мамочка? — нетерпеливо спросила Энн. Ее голубые глазенки так и бегали под льняной челочкой, губки улыбались.

— Все в порядке, моя доченька. А теперь бери свою сумочку и кенгурушу. И будь умницей.

Стивен все еще сидел у иллюминатора, всматриваясь в толпу людей, поджидавших самолет.

— Нашел своих? — спросила Джой.

Он отрицательно покачал головой.

— Ну-ка, я и на тебя взгляну. Дай мне твою гребенку, Энн. Пусть а наш папочка будет красивым.

Энн расхохоталась, глядя, как Джой причесывает мягкие пепельные волосы Стивена, вечно норовившие упасть на глаза. Он с покорностью ребенка отнесся к этой процедуре, обычной перед их выходом из дома, но в этой покорности не было прежней теплоты. Сняв с полки увесистую дорожную сумку и пальто Джой, он молча передал их ей. Затем взял свой портфель. Из самолета они вышли последними. Энн спрыгнула с трапа и, щедро расточая прощальные приветствия, щебетала:

— Ты нашел дедушку, папочка?

Отец только покачал головой, и они, взявшись за руки, пошли в зал ожиданий.

— Неужели они о нас забыли? — спрашивала обеспокоенная Энн.

— Ну что ты, милая. Они ожидают нас в зале.

Луэлла первая оформила документы и исчезла в суматохе встреч и расставаний.

Вскоре и они покончили с формальностями. Когда они вошли в зал, Джой почувствовала, как Стивен вдруг глубоко вдохнул в себя воздух. «Vater» [1], — взволнованно сказал он.

С трудом передвигая ноги, навстречу им шел высокий грузный старик с раскрытыми объятиями. Он так прижал к себе Стивена, будто тот все еще был мальчик.

— Mein Sohn, — хриплым голосом сказал он. — Mein Sohn [2].

Стивен совсем не походил на отца. Джой никак этого не ожидала. Женщина средних лет с плачем бросилась к Стивену. — Штефан! Штефан! — Слезы ручьем текли из ее бесцветных глаз, из уст вырвался целый поток немецких фраз.

Незнакомое имя «Штефан» больно кольнуло Джой, напомнив ей, что в этой стране она чужая. Отец задержал ее руку, Стивен поднял Энн, чтобы она могла поцеловать дедушку. Энн обвила ручонками шею старика так крепко, словно хотела его задушить, и от ее объятий у него шляпа сдвинулась набок. А девчурка принялась целовать старого немца, словно это был ее австралийский дедушка.

Столь бурное проявление чувств было явно не по нутру дедушке, и Стивен оторвал от него Энн, пробормотав какое-то извинение. Берта, сестра Стивена, приветствовала Джой с такой же горячностью, с какой встретила и брата.

— О, а вы еще лучше, чем на фотографиях! — восторженно восклицала она, а отец в знак согласия кивал головой.

Переводя взгляд с отца на дочь, Джой думала: «Как они похожи!» У обоих — внушительный вид. Берта с младенческим румянцем на чуть отвислых щеках, с двойным подбородком, была такого же крепкого сложения, как и отец. На ее темных с проседью волосах красовалась модная шляпка, дорогой костюм облегал ее высокую, плотную, затянутую в корсет фигуру.

— Знакомьтесь, мой сын Ганс. Он хорошо говорит по-английски.

И она подтолкнула вперед высокого светловолосого юношу, одетого по последней моде. Лицом и фигурой Ганс так напоминал Стивена тех лет, когда Джой с ним встретилась, что чувство отчужденности у нее исчезло.

Здороваясь с Джой, Ганс нервно улыбнулся.

— Добро пожаловать! — сказал он смущенно. — О багаже не беспокойтесь, о нем позаботится Шмит. Только дайте мне билеты.

Энн повисла на руке у деда, пытаясь познакомить его с кенгурушкой, на что тот не обращал ни малейшего внимания.

Они вышли из здания и направились к ожидавшей их машине — черному «мерседес-бенцу». Одетый в форму шофер подскочил, чтобы помочь старику сесть в машину.

— Вы и Штефан поедете с отцом, — приказала Берта, обращаясь к Джой. — А мы с Гансом — в другой машине и возьмем ваш багаж. Анна может поехать с нами.

Она взяла Энн за руку, но девочка выдернула руку:

— Мы с кенгурушкой хотим поехать с нашим новым дедушкой!

И она впрыгнула в машину и торжественно уселась на заднее сиденье рядом с дедом. — Не правда ли, ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой? Ведь хочешь? — спрашивала она.

В ответ дед закивал головой, обронив: «Ja, ja», — без всякого восторга.

Бросив на Энн строгий взгляд, Джой поспешила сказать:

— Садись рядом с папой, Стивен.

Шофер открыл дверцу.

— Прошу вас, фрау фон Мюллер! — сказал он, и Джой на секунду показалось, что она в двух лицах.