Что известно реке (ЛП) - Ибаньез Изабель. Страница 59

— И все же, мне было бы спокойнее, если бы Уитфорд был с тобой, — сказал дядя, нахмурившись.

Я не смогла удержаться, чтобы не перевести взгляд в его сторону. Он молча смотрел на дно своей кружки, сжимая губы. Его нежелание моей компании было слишком очевидно.

— Я присоединюсь к тебе, — внезапно сказала Айседора, ее взгляд метался между нами.

Я благодарно улыбнулась ей.

— Ты испачкаешься, — сказал мистер Финкасл.

Айседора изящно пожала плечами.

— Осмелюсь предположить, что никто не будет против моего грязного подола.

— Я точно не буду, — сказала я. — Буду невероятно счастлива твоей компании.

Если бы я не смотрела в его сторону, то не заметила, как он быстро закатил глаза. Он крепче сжал чашку, до побеления пальцев.

Дядя пристально посмотрел на меня.

— Ты сообщишь мне о каких-либо происшествиях?

Я изо всех сил старалась сохранить безразличное выражение, и солгала прямо ему в лицо.

— Конечно, дядя.

Айседора оценивающе посмотрела на нас, с задумчивым блеском в глазах. Интуиция подсказывала, что я могу обмануть дядю, но не ее. Она заметила напряжение между мной и Уитом и пришла на помощь. Она каким-то образом догадалась, что я лгу дяде. Айседора подмечала детали, оставаясь для меня загадкой. Внезапно меня осенило, что это делает меня уязвимой.

Если я не буду осторожной, она может узнать большой секрет, что я хранила.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Уит остался снаружи с бригадой землекопов, работая с ними бок о бок, а Абдулла с дядей Рикардо выкрикивали распоряжения, их руки были настолько же грязными, как и у всех остальных. Все работали слаженно, не говоря уже о долгих годах, проведенных вместе благодаря чему, казалось, они понимали друг друга без слов. Порох скрылся в туннелях под Киоском Траяна вместе с лопатами и кирками. Мы с Айседорой прибирались после завтрака, мыли тарелки и чашки в большом багажном сундуке, наполненном мыльной водой. Закончив с посудой, мы захлопнули крышку. Когда я снова открыла ее, на месте старой воды оказалась свежая, чистая. Чудо посреди пустыни.

Я жалела, что не могу залезть внутрь, чтобы помыться.

Айседора, должно быть, думала о том же, потому что я поймала ее на том, как она полным тоски взглядом смотрела на сундук. Но она выглядела опрятно и аккуратно, ее волосы были идеально заплетены и собраны на голове. Ни за что не догадаешься, что она провела ночь в импровизированной палатке с разваливающимися стенами и натянутым над головой брезентом.

— Выдвигаемся? — спросила она, жестом указывая в сторону храма Исиды.

Мы взяли с собой блокнот для рисования, карандаши и краски, а также мою холщовую сумку, вмещающую флягу с водой и небольшую порцию еды, которую приготовил Карим. Мы расположились внутри храма, среди колонн и барельефов, и я работала в течение следующих пары часов, пока Айседора изучала пространство. Она выглядела взволнованной, беспокойной, словно что-то ее тревожило, и она ждала подходящего момента, чтобы об этом заговорить. Я чувствовала, что она раскусила мою ложь.

Вернувшись, Айседора села рядом со мной, скромно подобрав под себя колени, а ее лодыжки прикрывала объемная юбка. Она обладала теми манерами и достоинством, которые поощряла моя мать. На моей одежде осело уже изрядное количество пыли, а кончики пальцев были испачканы карандашами.

— Есть успехи? — спросила Айседора.

Я развернула альбом, чтобы показать ей прогресс.

— Сеньор Маркес будет доволен, я не сомневаюсь. По крайней мере, я на это надеюсь. Он похож на человека, которому трудно угодить, — она толкнула меня в плечо. — Но его легко обмануть.

Мои губы приоткрылись от удивления.

— Интересное наблюдение. Что натолкнуло тебя на эту мысль?

Айседора изогнула бровь.

— В следующий раз, когда будешь лгать, не сжимай ладони в кулаки.

Я захлопнула рот и уставилась на нее, когда девушка разразилась хохотом.

— Не переживай. Он тебе поверил, — сказала она, вытирая глаза и продолжая хихикать. — Но теперь меня переполняет любопытство. О чем он просил тебя сообщить?

— О моих успехах, — сказала я, стараясь не отрывать рук от коленей. — Он хочет, чтобы я работала быстрее и боится, что я могу тормозить работу.

— Хммм, — она склонила голову. — Как думаешь, почему он так торопится?

— Он не открывает мне такие вещи. Помнишь?

— Очень раздражает, — сказала Айседора, кивнув. — Твои отношения с ним не такие, как я ожидала.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, продолжая рисовать.

Она нахмурила брови.

— Мне рассказывали, что ваша семья очень дружна.

Она смотрела на меня с откровенным интересом, и я поняла, как мне было одиноко без женской компании. Мне не хватало Эльвиры, которая знала, как меня рассмешить. Что бы она подумала о действиях моей матери? Простит ли она ее?

Я сомневалась, что простит.

Но я желала этого. Отчаянно. Мне дали второй шанс, и было как-то по-детски упускать возможность провести больше времени с мамой.

Айседора молчала, ожидая моего ответа. Мне это в ней нравилось. Не многие люди терпеливо переносят молчание.

— Мои родители проводили здесь много времени, — объяснила я. — Поэтому они знали его лучше. А я все еще нахожусь в поиске своего пути, так сказать. С ним трудно сблизиться.

— Тебе здесь нравится?

— Больше, чем я ожидала, — призналась я. — Реальность так отличается от того, что я читала. Долгие годы я только и делала, что мечтала о том, как приеду сюда с родителями, но мне никогда не разрешали. Думаю, какая-то часть меня возненавидела из-за этого всю страну.

— А теперь?

Я оглядела огромные колонны, иероглифы, окружающие нас, журнальные записи и записи на стенах, пережившие несколько эпох.

— Теперь я понимаю из-за чего столько шума.

— Расскажи мне о своей маме, — неожиданно попросила она. — Я почти не вижу свою. Она не желает путешествовать с моим отцом.

— Моя мать была… Прилежной, — сказала я. — Преданная нам, думаю, она очень старалась вырастить из меня воспитанную и достойную леди. Я не всегда вписывалась в стандарты, которые она для меня устанавливала. Почему твоя мать не любит путешествовать с твоим отцом?

— Он любит указывать ей, что делать и как себя вести, — сказала Айседора с усталой улыбкой. — Они постоянно ссорятся и иногда мне кажется, что маме нравится иметь свое личное пространство без постоянной головной боли, которую вызывает мой отец.

— Похоже, он то еще наказание.

— Я с ним справляюсь, — сказала она, усмехнувшись. — Я ведь здесь, в Египте, не так ли?

Я улыбнулась ей. Я полностью ее понимала. Большую часть жизни я училась управлять людьми, которые за меня отвечали.

Я вернулась к своим наброскам и рисунки оживали по мере того, как утекали минуты, деталь за деталью. Моя рука была тверда, линии выходили ровными, что являлось заслугой моего преподавателя по рисованию.

Этот момент всегда завораживал меня — постепенное создание чего-то, чего раньше не существовало. Отчасти поэтому я чувствовала такую привязанность к храму, к искусству, изображенного на древних стенах. Искусство должно пережить своего создателя. Рисуя, я пыталась представить себе художников, которые трудились на жаре, старательно выводя каждый лепесток цветка, каждое лицо.

Я восхищалась их самоотверженностью. Я благоговела перед их талантом. Я не хотела, чтобы эти артефакты покинули границы Египта, и чтобы их больше никогда никто не увидел. Моя работа была бледной тенью по сравнению с оригиналами, но я гордилась, что смогла запечатлеть нечто столь прекрасное.

Закончив первую картину, я встала, разминая затекшие конечности.

— По-моему, это прекрасно, — сказала Айседора. Должно быть, она не заметила, что мой критический взгляд задержался на каждой детали. — Гораздо лучше, чем получилось бы у меня. В моем исполнении это выглядело бы так, словно младенец каким-то образом нашел кисточку, — она встала, потягиваясь. — Думаю, я вернусь в лагерь, если ты не против?