Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович. Страница 62

Кстати, так получилось, что завтракал я в Мраморном зале, а обедал в Чайной комнате. Хотя Зал оказался размером в большую комнату, а Комната являлась вполне себе залом, где и приемы проводить можно.

Когда я закончил с основными блюдами и перешел к десерту в зале появился ОН.

По проходу к тому месту, где я сидел, а это было в самом конце зала, двигался призрак.

Это как на первый взгляд призрак. А вот на второй — было четко видно его отличие от старушки, за которой я погнался в музее, в результате чего провалился в прошлое. Призрак молодого офицера больше напоминал о высоких технологиях, чем о мистике, и выглядел как голограмма из фантастических фильмов. Причем, по мере продвижения он приобретал всё большую четкость и детализацию, будто проявляясь в реальном мире.

Вдобавок я наконец заметил, что вокруг меня плотный сизый туман, как во время достопамятного мне пожара. Только без едкого удушающего дыма. Серость без запахов и звуков, сквозь которую ко мне шагала голограмма в военной форме. Форма, несомненно, была германской, но черт возьми, не похожей ни на нынешнюю, ни тем более на ту что носили ранее. Скорей она напоминала о временах Первой мировой войны, до которой еще — слава богу! — больше двадцати лет.

Грудь призрака украшал Железный крест, а под горлом еще один орден. Я не специалист, но, кажется, это был Pour le Mérite. Ниже Железного креста, располагалась довольно большая бляха, и я с удивлением увидел на ней изображение аэроплана.

Черт возьми! Я видел призрака не из прошлого, как это и полагается согласно всем поверьям, а голограмму из будущего! Будущего, относительно сегодняшнего 1891 года!

Мир вновь стал наполняться звуками и красками, сквозь туман все четче проступали очертания Чайной комнаты отеля «Бристоль». Но это был не тот ресторан, в котором я столь вкусно обедал несколько минут назад. Точней — тот же самый, но спустя много лет.

Тело Христово!

Дернулась рука. По привычке, выработанной за последние годы, в любой непонятной и потенциально опасной ситуации требовалось выхватить оружие, а потом уж разбираться с непонятками. Полезный навык неоднократно спасал мне жизнь. Огненная земля не то место, где следует щелкать клювом.

Но сейчас подобная привычка могла привести к проблемам. Большим проблемам. И усилием воли я удержал себя от резких движений.

По проходу ресторана шел вполне себе живой и здоровый молодой офицер в сопровождении метрдотеля, тоже вполне себе реального, хоть и весьма в преклонных годах.

Зал ресторана изменился не сказать, чтобы сильно. Но вот публика изменилась радикально. Мундиры, мундиры, мундиры… Гражданских можно пересчитать по пальцам руки, и это были весьма пожилые господа.

Единственными женщинами, замеченными мною, были две дамы, спешно покидающие ресторан. И судя по всему именно я стал причиной их панического бегства. На столе, занятом мною, остались нетронутые блюда на тарелках, а вот наполненные бокалы имели следы губной помады. Натюрморт дополняли несколько купюр, брошенные на стол.

Пилот, а у меня не было сомнений, что юноша с железным крестом именно пилот, прошел к соседнему со мной столику, за которым спиной ко мне сидел столь же юный военный.

— Рад видеть тебя, Йобст!

— Привет, Гензель!

Говорили на немецком. За последнее десятилетие, волей-неволей, мне пришлось изучить испанский, значительно продвинуться в английском и овладеть основами немецкого языка. Этого знания хватило, чтобы понять приветствия, но явно не хватало, чтобы полностью понимать дальнейший разговор неожиданных соседей.

Тем не менее я стал внимательно вслушиваться, надеясь с большей точностью выяснить в какое время меня забросило. То что я в Берлине времен первой мировой войны, я уже догадался. Но хотелось бы подробностей. Не забывал я отслеживать и окружающую обстановку. Я уже был не тот наивный юноша, оказавшийся в Иркутске 1879 года.

В центре зала пьянствовала компания морских офицеров. Именно пьянствовала — это слово лучше всего подходило к происходящему за их столом. Судя по здравницам и обрывкам долетавших разговоров это были подводники, отмечавшие возвращение из похода и вызов в Берлин.

Недалеко от входа пировала компания офицеров, судя по тостам, гвардейских уланов, которым завтра предстояло отправиться на фронт. Среди кавалеристов выделялся внушительных объемов толстяк. Как-то я другими представлял себе уланов, пусть даже и гвардейских.

И кавалеристы, и моряки были слишком поглощены собой, не обращая ни на кого внимание.

— Я заказал говяжью грудинку, — сообщил тем временем приятелю Гензель и я это вполне понял.

Но дальше смог разобрать в беглой речи лишь отдельные слова: Бристоль, специалитет, антре, аперитив. Вообще, слово Бристоль звучало в разговоре чаще всего. Но упоминали они и фамилии, фон Ягова, Круппа, Бисмарка и кайзера Вильгельма, причем без какого либо пиетета или особого выделения, как обычно бывает, когда говорят о значительных особах. Что выдавало принадлежность молодых людей к высшей аристократии.

Как выяснилось пилота звали Йобст Бёзе, а его собеседника Ганс фон Хохберг.

Беседу прервало появление main course, основного блюда нынешнего вечера. Вожделенный Rinderbrust Bristol, грудинка Бристоль, появился в зале в сопровождении свиты: трех официантов и самого шеф-повара, под сдержанный, но явно одобрительный гул со стороны компаний подводников и кавалеристов.

Но укрытая белоснежной скатертью тележка, где на серебряном подносе лежал огромный кусок говяжьей грудинки, направилась в сторону столика, за которым сидели всего двое, да и те в невысоких чинах и непозволительно юных летах.

Точные движения ножа, и вот, расточая умопомрачительный запах, кусок мяса лежит на тарелке перед молодым пилотом. Мгновением спустя точно такой же по весу и размеру ломоть грудинки получил и его сосед-гусар.

Даже у меня, несмотря на недавно съеденный обед, при запахе грудинки потекли слюни. Но — увы! — официанты не обратили на меня внимания, и тележка отправилась в путешествие по залу, наделять фирменным блюдом остальных посетителей.

Но прежде чем она причалила у моряков, пересекающимся с тележкой курсом выдвинулись двое, направившиеся к столику наглецов. Первый кусок вождю или герою! А в этом зале первыми героями были подводники! Ну не потсдамские же гвардейцы, в самом деле!

Старший по званию и должности, скорей всего капитан, был пьян. Залил цистерны по самую маковку. Глаза подводника, возможно, изначально были темно-синими, как воды Атлантики. Но сейчас в них плескался спирт, окрасив радужку в невозможный у живого человека белёсый цвет, точь-в-точь линза перископа. Тем не менее походка офицера была твердой, движения скупыми и точными. Сразу видно кадрового офицера. По возрасту лет тридцать пять, что означает — получил кортик лет за десять до войны. И всё еще обер-офицер, несмотря на Железный крест первого класса и множество других наград.

Его спутник на десяток лет младше. Железный Крест пока только второго класса. Типичный дуэльный шрам-шмисс, непременный атрибут всякого бурша (*члена студенческой корпорации), указывал на получение офицерского звания уже во время войны, по окончанию университета, а не военного училища.

При приближении старшего по чину офицера Гензель и Йобст встали. Подводник скользнул глазами по знакам различия Бёзе, стоявшего к нему ближе, потом зацепился взглядом за Орден Заслуг на шее.

— Сколько? — спросил подводник, и пилот, к моему удивлению, понял о чем идет речь.

— Тридцать пять сбитых лично и подтвержденных, господин капитан-лейтенант.

Подводник коротко кивнул.

— У меня тридцать четыре. Восемьдесят пять тысяч тонн, — моряк говорил рублеными фразами, но на удивление четко.

— За счет заведения! Героям Рейха! — к столику скользнул обер-кельнер, раз-два-три! — и в руках всех четырех офицеров наполненные до краев рюмки с прозрачным как слеза шнапсом.

— Аuf uns! — провозгласил капитан.

— Prost! — поддержали офицеры.