Директива Джэнсона - Ладлэм Роберт. Страница 18

Теперь, когда они остались вдвоем, он снова обращался к своему другу по имени.

– Милая? Она знает, что ты ее так зовешь?

– Слушай, я познакомился с ней раньше тебя. Красавица Марина!

Катсарис рассмеялся.

– Ты даже не представляешь себе, какая она красивая. Мало ли, что вы с ней встречались, – это было давно. А сейчас Марина прямо-таки лучится красотой!

Он произнес последнее слово с особым выражением.

– Подожди-ка, – встрепенулся Джэнсон. – Неужели она…

– Ну, еще на ранней стадии. Только первый триместр. По утрам легкое недомогание. А в остальном у нее все просто замечательно.

У Джэнсона мелькнуло перед глазами лицо Хелен, и его сердце словно стиснула гигантская рука.

– А мы ведь правда красивая пара, да? – с деланым самодовольством похвастался Катсарис.

Однако он был прав на все сто. Тео и Марина Катсарисы принадлежали к любимцам Господа Бога. Оба отличались безукоризненными пропорциями телосложения, какие можно встретить только среди уроженцев Средиземноморья. Джэнсон вспомнил неделю, проведенную у них дома в Миконосе, – в особенности тот день, когда они встретили заносчивую директора парижского салона моды, охотившуюся на непреходящую красоту миниатюрных купальников, белого песка и лазурного моря. Француженка решила, что Тео и Марина фотомодели, и захотела узнать у них, в каком рекламном агентстве они работают. Она видела перед собой лишь ровные белоснежные зубы, гладкую оливковую кожу, блестящие черные волосы – и то, что такие внешние данные не оказались востребованы каким-либо коммерческим предприятием, показалось ей вопиющим расточительством природных богатств.

– Значит, ты скоро станешь отцом, – сказал Джэнсон.

Тепло, нахлынувшее на него при этом известии, быстро остыло.

– Похоже, ты не слишком рад, – заметил Катсарис.

Джэнсон ответил не сразу.

– Ты должен был меня предупредить.

– Зачем? – небрежно бросил Тео. – Это же Марина беременна, а не я.

– Ты сам все прекрасно понимаешь.

– Честное слово, мы собирались сообщить тебе в самое ближайшее время. Больше того, мы надеялись, что ты станешь крестным отцом.

Голос Джэнсона наполнился чуть ли не злостью.

– Ты должен был меня предупредить заранее.

Тео пожал плечами.

– Ты считаешь, что будущему папочке нельзя рисковать. А я считаю, Пол, что ты напрасно беспокоишься. Меня еще не убили. Слушай, я прекрасно сознаю, на какой риск иду.

– Я сам не знаю, на какой риск мы идем, черт побери! Вот в чем дело. От нас мало что зависит.

– Ты не хочешь, чтобы мой малыш остался сиротой. И знаешь что – я тоже этого не хочу. Я собираюсь стать отцом, и эта мысль меня бесконечно радует. Но это событие никак не повлияет на мой образ жизни. На то, кто я такой. Марина это понимает. И ты понимаешь – именно поэтому ты и пригласил меня.

– Сомневаюсь, что я пригласил бы тебя, если бы догадывался…

– Я имел в виду не этот раз. Я говорил о прошлом. Об Эпидаврусе.

Это случилось всего восемь лет назад, когда подразделение греческой армии в количестве двадцати человек проводило занятия в полевых условиях под наблюдением Отдела консульских операций. Цель занятий состояла в том, чтобы научить греков эффективно бороться с контрабандой стрелковым оружием, осуществляемой греческими торговыми судами. Для учений был выбран наугад корабль, находящийся в нескольких милях от берега в районе Эпидавруса. Однако по прихоти судьбы оказалось, что этот корабль битком набит наркотиками. Что хуже, на борту находился турецкий наркобарон в сопровождении хорошо вооруженной личной охраны. Невезение плюс недопонимание привели к тому, что события стремительно приняли самый дурной оборот. Не имеющие боевого опыта люди обеих сторон запаниковали: наблюдатели из oтдела Кон-Оп могли все видеть и слышать – с помощью цифрового телескопа и прослушивающих устройств, закрепленных на скафандрах аквалангистов, – сознавая с мучительной болью, что они находятся слишком далеко и не могут вмешаться, не поставив под угрозу жизнь греческих солдат.

Джэнсон, следивший за происходящим с борта небольшого фрегата, стоящего на якоре в полумиле от турецкого судна, с ужасом наблюдал за катастрофическим разворотом событий; больше всего ему запомнились двадцать насыщенных напряженностью секунд, в течение которых все могло повернуть в ту или в другую сторону. Две группы вооруженных людей, приблизительно равные по численности, застыли друг напротив друга. Каждый был готов выстрелить первым, чтобы максимально повысить свои шансы остаться в живых. Но как только в дело вступит автоматическое оружие, уцелевшие люди противоположной стороны не будут иметь другого выхода, кроме как открыть ответный огонь. Эта самоубийственная «честная схватка» запросто могла привести к полному уничтожению всех участвовавших в ней. В то же время не было никакой надежды на то, что телохранители-турки пойдут на попятную: их товарищи сочли бы такой поступок предательским отречением, за которое может быть только одно наказание – смерть.

– Не стреляйте! – вдруг крикнул молодой грек.

Он положил свое оружие на палубу, однако его движения выдавали не страх, а презрение. Джэнсону был хорошо слышен его голос, доносившийся из наушников с металлическим призвуком.

– Кретины! Болваны! Идиоты! Мы работаем на вас!

Турки разразились громким хохотом, однако эта фраза была настолько странной, что они потребовали разъяснений.

Разъяснение последовало тотчас же – смесь вымысла с действительностью, блестящим образом сочиненная на ходу, изложенная спокойно и уверенно. Молодой грек упомянул имя могущественного турецкого наркомагната Орхама Мюрата, к картелю которого принадлежал находившийся на борту корабля торговец. Он объяснил, что командование поручило их отряду досматривать подозрительные суда, но Мюрат щедро платит им за то, чтобы его корабли пропускали беспрепятственно.

– Это щедрый, очень щедрый человек, – говорил греческий офицер, и в его голосе звучали почтительность и алчность. – Мои дети не перестают благодарить его за то, что едят три раза в день. Что нам платит правительство? Ха!

Остальные греки сначала молчали, но их поведение было истолковано как трусость и смущение. Затем они начали кивать, осознав, что командир лжет ради их же блага. Опустив оружие, они стояли потупясь, всем своим видом показывая, что с их стороны не исходит угрозы.

– Если ты лжешь… – прорычал предводитель турецких телохранителей.

– Мы только просим вас ни в коем случае не говорить о случившемся по радио – наше начальство прослушивает переговоры всех судов, находящихся в территориальных водах, а ваши шифры нам известны.

– Ложь! – рявкнул седовласый турок.

Это был сам наркобарон, поднявшийся на палубу.

– Поверьте, я говорю правду! Нам помогли американские специалисты. Если вы хотите передать о случившемся по радио, то лучше сразу расстреляйте нас, потому что, когда мы вернемся, нас и так казнят за предательство. Больше того, умоляю в этом случае расстрелять нас, прямо здесь и сейчас. В этом случае командование решит, что мы погибли геройской смертью, и наши семьи получат пенсию. Ну а насчет того, насколько щедр будет Орхам Мюрат к вашим вдовам и детям, когда узнает, что вы сорвали операцию, на проведение которой он потратил столько времени и денег, – это уж вы сами решайте.

Наступила долгая, напряженная тишина. Ее нарушил торговец.

– Твои россказни нелепы! Если ваше командование прослушивает все наши переговоры…

– Если? Если? Как ты думаешь, мы случайно получили приказ досмотреть ваше судно? – Греческий офицер презрительно фыркнул. – Задам тебе всего один вопрос. Ты действительно веришь в случайные совпадения?

Этими словами он обеспечил спасение своего отряда. Ни один контрабандист – по крайней мере, из тех, что давно занимаются своим ремеслом, – не верит в случайности.

Молодой грек приказал своим аквалангистам прыгнуть обратно в воду, и они вернулись на американский фрегат. Потери: никаких. Через семь часов флотилия морских кораблей окружила турецкое судно; на него были направлены стволы орудий. Столкнувшись с такой впечатляющей демонстрацией силы, наркобарон и его охрана предпочли сложить оружие.