Директива Джэнсона - Ладлэм Роберт. Страница 26

– Понял, – ответил Катсарис. – Если он там, где должен быть, я вернусь через три минуты. Надеюсь, к тому времени ты придумаешь какой-нибудь способ разобраться с этими ребятами.

– Поторопись, – рассеянно бросил Джэнсон.

Он стал поворачивать объектив световода в разные стороны, вручную настраивая четкость изображения. Сквозь сизое марево табачного дыма Джэнсон разглядел охранников, сидящих за двумя столами и играющих в карты. Видит бог, так коротают время солдаты во всем мире. Сильные люди, с оружием в руках, обладающие властью принимать решения, от которых зависит жизнь или смерть, со своим самым настойчивым врагом, временем, воюют тонкими листками раскрашенного картона. Сам Джэнсон столько раз играл в карты, облаченный в полное боевое снаряжение, что ему хватило этого до конца жизни.

Он присмотрелся к игре. Она была ему знакома. Однажды Джэнсон несколько часов подряд играл в нее в джунглях Мавритании. Она называлась протером и представляла собой ответ Индостана на рамми.

И поскольку Джэнсон разбирался в этой игре, его взгляд привлек молодой парень – сколько ему лет, восемнадцать, девятнадцать? – сидевший за большим столом. Остальные игроки тоже смотрели на него, кто с беспокойством, кто с восхищением.

Парень огляделся вокруг, изгибая усеянные черными точками угрей щеки в хитрую торжествующую улыбку и обнажая ровные белые зубы.

Джэнсон не просто разбирался в протере: он понял, что парень идет на максимальный риск, рассчитывая получить максимальный выигрыш. В этом они были сродни друг другу.

Через плечо парня была перекинута лента с 7-мм патронами; на груди висел пистолет-пулемет «рюгер мини-14». Более мощное автоматическое оружие – какое именно, Джэнсон не смог разглядеть – стояло прислоненное к спинке стула. Несомненно, именно к нему была пулеметная лента. Подобный набор оружия говорил о том, что парень занимает определенное положение среди своих товарищей, причем проявляется это как на службе, так и в свободное время.

Почесав костяшками пальцев по синему платку, повязанному на голове, парень пододвинул к себе всю колоду.

До Джэнсона донеслись крики: остальные игроки шумно выражали свое изумление.

И действительно, на заключительной стадии игры подобный ход был однозначно гибельным – если только игрок не был уверен в том, что сможет разом избавиться от всех карт. Но такая уверенность требовала необычайной наблюдательности и выдержки.

Игроки замерли. Даже те, кто играл за вторым, маленьким столиком, повскакивали с мест и столпились вокруг большого стола. Джэнсон отметил, что каждый вооружен автоматической винтовкой и еще по крайней мере одним пистолетом. Оружие было не новым, но ухоженным.

Парень быстро выложил одну за другой все карты в безукоризненной последовательности. Это напоминало бильярд, когда мастер отправляет в лузы шар за шаром, словно играет сам с собой. Когда парень закончил, у него на руках не осталось ни одной карты. Откинув голову назад, он ухмыльнулся. Все тринадцать карт подряд: судя по всему, его товарищи никогда не видели ничего подобного, потому что они разразились восторженными криками: злость по поводу проигрыша уступила место восхищению ловкостью, с какой им было нанесено поражение.

Простая игра. Вот он, предводитель кагамских повстанцев, мастерски играющий в протер. Окажется ли он таким же ловким в обращении с пулеметом, прислоненным к его стулу?

После новой раздачи карт Джэнсон с помощью волоконного световода пристально всмотрелся в лицо прыщавого парня. У него не осталось сомнений по поводу того, кто выиграет этот круг, если ему суждено быть сыгранным.

Он также понял, что перед ним не простые крестьяне, а опытные бойцы. Это было очевидно уже по тому, как держали они оружие. Эти люди знают, что делают. Оказавшись под огнем, имея считаные мгновения на то, чтобы собраться с мыслями, каждый из них постарается в первую очередь убить пленника. Судя по данным радиоперехватов, именно такой приказ они и получили.

Джэнсон направил объектив на молодого парня, затем снова обвел все помещение. Вот семнадцать закаленных воинов, из которых по крайней мере один обладает почти сверхъестественной наблюдательностью и выдержкой.

– Мы сидим в заднице! – Катсарис в пленочный микрофон; коротко и бесстрастно.

– Иду к тебе, – бросил Джэнсон, утягивая световод на несколько дюймов в тоннель.

Желудок сжался в маленький твердый комок.

Джэнсон выпрямился, насколько позволяла нависающая веранда. У него ныли суставы от длительного напряжения. Ему пора признаться себе в том, что он слишком стар для подобного рода экспедиции – стар лет на десять. Ну почему он выбрал для себя эту роль, самую сложную и опасную? Джэнсон пытался заверить себя, что только он один согласился бы взяться за нее, пойти на такой риск; если не он, то никто. Он также убеждал себя, что лучше всех подходит для этой роли, поскольку самый опытный из всех. Говорил себе, что так как сам разработал план операции, то сможет лучше других при необходимости внести в него изменения. Но не было ли тут замешано и тщеславие? Быть может, он хотел доказать себе, что по-прежнему в состоянии сам сделать это? Или ему так отчаянно хотелось вернуть долг чести Петеру Новаку, что он взялся за дело, которое могло поставить под угрозу не только его собственную жизнь, но и жизнь самого Новака? Сомнения пролились на рассудок Джэнсона дождем игл, и ему стоило большого труда сохранить спокойствие. «Застывший, как лед, прозрачный, как вода». Это заклинание он постоянно твердил себе в течение всех долгих дней и ночей ужасов и мук, пережитых в лагере военнопленных Три-Тьен.

Катсарис стоял на том самом месте, где, как указывали чертежи, должен был находиться второй вход в подземелье – тот самый вход, существование которого делало возможным операцию.

– Вход там, где и должен быть, – пробурчал Катсарис. – Можешь поглядеть сам – вот контуры потайной двери.

– Это хорошая новость. Я люблю хорошие новости.

– Он замурован блоками из шлакобетона.

– Это плохая новость. Я ненавижу плохие новости.

– Кладка прочная. По всей вероятности, ей не больше тридцати лет. Наверное, это место часто заливало, поэтому было найдено такое решение. Впрочем, какое это имеет значение? Я знаю только то, что входа А больше не существует.

Комок в груди Джэнсона сжался еще туже. Застывший, как лед; прозрачный, как вода.

– Не беда, – постарался как можно небрежнее произнести он. – Воспользуемся обходным путем.

Но на самом деле это была настоящая беда, и у него не было обходного пути. Джэнсон лишь знал, что командир никогда не должен показывать подчиненным свою растерянность.

Они пустились в это предприятие, основываясь на самых приблизительных данных. У них имелись сведения, подкрепленные радиоперехватами, что Петера Новака содержат в подземной тюрьме, оставшейся с колониальных времен. Отсюда следовал вывод, подкрепленный здравым смыслом, что его усиленно охраняют. Значит, единственный способ проникновения в крепость был по воздуху. Но что дальше? Джэнсон даже не рассматривал план примитивной атаки подземелья в лоб – это поставило бы под угрозу как того, кого нужно было спасти, так и тех, кто пришел ему на помощь. Осуществимым план делала только надежда на одновременность действий: заложника предстояло освободить в то самое время, когда его охрана выводилась из строя. Но теперь второго входа в подземелье больше нет. Следовательно, нет осуществимого плана.

– Пошли со мной, – шепнул Джэнсон. – Я тебе кое-что покажу.

Пока они с Катсарисом возвращались к грузовому тоннелю, его мозг лихорадочно работал. Что-то должно быть. Постепенно эта мысль из призрачной превратилась просто в расплывчатую. И все же что-то лучше, чем ничего; надежда лучше отсутствия надежды.

Управляя световолоконной камерой, Джэнсон переместил поле зрения с солдат, сидевших за столами, на лестницу с вытертыми ступенями в глубине помещения.

– Лестница, – сказал он. – Площадка. Трубы. Бортик. – Примерно из середины площадки выступала железобетонная полка. – Дополнение недавнее. На мой взгляд, ему лет двадцать-тридцать. Оно было сделано тогда, когда здесь меняли водопровод.