Вопреки всему (сборник) - Поволяев Валерий Дмитриевич. Страница 50

Старший из пришедших, паренек с загорелым до коричневы лицом, выпив чай, тщательно отряхнулся и прижал к груди руку — поблагодарил хозяина за угощение, затем неспешно, негромко, но очень уверенно заговорил.

— Переводи! — велел Кривошеев Салиму.

— Это родные братья несчастной девчонки, которую насильно выдали замуж за отпетого бандита Кале-Гуляма, хотя против были и отец девочки, и мать, и братья, и сама девочка. Но пришлось уступить — у Кале-Гуляма под началом более двух сотен человек, Гулям бы просто-напросто перестрелял половину кишлака и все равно сделал то, что задумал. Страшный человек этот Кале-Гулям. Жизнь их сестры исковеркал…

Кривошеев внимательно разглядывал братьев, слушал, но вопросов не задавал… Пока не задавал. Парень тем временем сообщил, что за Лысым уже давно гоняются сорбозы, но ухватить за хвост никак не могут и вообще не знают, где он находится. А он точно знает, где Кале-Гулям будет находиться в ближайшие три дня, и готов сообщить это шурави. Только шурави, но не афганским сорбозам… Те выдадут его Лысому Гуляму, и Лысый тогда убьет их всех — всю его семью, никого не пощадит, даже сестру, ставшую его женой… Сестру, заплаканную от горя, почерневшую, тоже убьет, поскольку Лысый — зверь.

Все ясно. Надо поднимать десантников и проводить точечную операцию, поскольку Кале-Гулям — человек опасный и промашек не дает.

Понятен и мотив, по которому молодые люди оказались здесь, — решили отомстить за поруганную сестру, за собственное унижение, за оскорбленного отца, за мать, заболевшую после свадьбы, — вряд ли она уже поднимется, — за попранные нравы и обычаи афганские. Кривошеев пожал руки обоим парням, произнес одобрительно:

— Будем действовать согласно нашему плану.

Фраза эта означала, что сорбозов к операции привлекать не станут, — те сдадут своих братьев по оружию, солдат-шурави, сдадут и не поморщатся, даже не подумают о том, что они делают, — слишком уж глубоко внедрился в разные кабульские структуры Кале-Гулям, слишком продажными стали некоторые функционеры в погонах. Не все, конечно, а некоторые, и эти некоторые вредят очень прилично, один, всего лишь один такой деятель может принести вреда больше сотни "Прохоров" — крестьян, которых душманы поставили под ружье и научили нажимать пальцем на спусковой крючок…

Вопрос о том, кого задействовать в операции, какие конкретно силы, решать будут, конечно, военные, но Кривошеев со своей стороны постарается, чтобы утечки о предстоящей "войне" не было никакой, все щелки законопатит, проверит, не дует ли откуда, и сам примет в операции участие. Лично.

В общем, все было ясно, как июньское солнце, выглянувшее на небе из темных грозовых прорех, чтобы побаловать людей… Но это бывает там, на родине, где-нибудь под Москвой или Оренбургом, а здесь дождей в летнюю пору не бывает совсем.

Здесь струи дождя видят только зимой, перед Новым годом, в остальное время воздух кипит от несносной жары, в которой легко могут свариться и бегемот, и слон, и целое стадо коней. Тяжело бывает тут, вода высыхает даже в кяризах — глубоких подземных колодцах, люди дышат, как рыбы, выброшенные на берег, некоторые представители рода человеческого вообще не выдерживают и отправляются в дальний поход, последний в своей жизни…

Проводив гостей до нижних дверей, где стоял часовой-шурави, Кривошеев спросил, как их зовут. Старшего, сообразительного, разговорчивого, злого — не мог прийти в себя после потери любимой сестры, — звали традиционно для мусульманского мира — Мухаммедом, младшего, молчаливого и в общем-то пассивного, не столь возбудимого, как его брат, — Аминуллой.

Дальше идти было нельзя: афганцев, решивших помочь в поимке Кале-Гуляма, могли засечь на контакте с русским советником, а эта штука была очень нежелательна, для Мухи (Мухаммеда) с Аминуллой — просто опасная…

Как бороться с предательством, какой рецепт для этого годится, может дать хороший результат, что придумать, никто из наших мушаверов, увы, не знал… И совет толковый никто не мог дать. Ни сам Кривошеев, ни сподвижники его — все они, даже переводчик Салим, выходец из мусульманской семьи, сам мусульманин (потаенный, конечно же), были для афганцев чужими, неправоверными кяфирами. В разговорах афганцы со всем соглашались, кивали, поддакивали, секреты обещали не разглашать, но через десять минут предавали — очень легко, в одно касание, словно бы занимались этим всю жизнь.

И делали это с удовольствием, поскольку знали — за предательство им заплатят. А какой мусульманин откажется от лишнего афгани или, тем более, — от банкноты цвета травяного супа, вожделенного доллара, если деньги лежат на видном месте и взять их ничего не стоит — нагнись и бери. И никто ни единого слова не произнесет, чтобы остановить, даже не заметит этого, а всего делов-то — шепнуть нужному человечку на ухо несколько слов и все. Деньги — твои.

Через полтора часа разведчики дали свое заключение на информацию Мухаммеда: все верно, Лысый Гулям находится на указанном месте и будет находиться там еще два или даже три дня. Теперь все решали скорость, слаженность действий и точный расчет.

Разведчики постарались, по своим каналам проверили все банды Кале-Гуляма — важно было знать, где они находятся, в каких конкретно точках, не думает ли шеф подтянуть их к себе.

Если надумает, это будет не очень здорово, поскольку оружия у Лысого было много, а патронов еще больше, патроны он вообще не жалел, упакован был, говоря молодежным сленгом, по макушку, завязки были замотаны за уши.

Через час двадцать минут несколько вертолетов поднялись в воздух и взяли курс на Мазари-Шариф.

Дом, в котором находился Кале-Гулям, был по сельским меркам не просто богатым домом, а очень богатым, имел несколько приделов, стены у него были толстые, плотные, частично кирпичные, частично слеплены из глины, отдельно была возведена глубокая рисунчатая решетка для сушки изюма… Типично афганская поделка, каких Кривошеев в других странах не видел.

Дувал, которым были обнесены постройки и двор дома, удивлял своей высотой — в полтора раза был выше всех остальных деревенских дувалов, — и плотным был и крепким, пуля такую стенку не пробивала.

Конечно, для Лысого Гуляма, сидевшего где-то в глубине поместья, это было хорошо, но и для шурави тоже было хорошо. За таким дувалом можно было в случае чего укрыться, спрятаться, нырнуть вниз и уберечься от пули… Надо полагать, Кале-Гулям это тоже имел в виду, когда выбирал дом для отдыха.

В стороне от деревни на ровную площадку сели два "сарая" — вертолеты Ми-6, каждый из которых был способен перевезти целую роту бойцов.

"Хорошее место для осадки выбрано, — отметил про себя Кривошеев, — сейчас ребята оцепят кишлак и будет то, что доктор Коган прописал… Успели вовремя, что больному и нужно. Теперь ни один лысый или небритый мимо не прошмыгнет… И не лысый тоже".

Командир разведчиков — майор с двумя штопками на куртке-песчанке — следами пуль, вооруженный укороченным израильским автоматом, вольно болтающимся на груди, пригладил пальцами короткие пшеничные усики и сообщил Кривошееву:

— Мы тут двоих из команды Лысого Гуляма прищучили, узнали кое-что… В доме с Лысым народу немного, человек восемь, остальные разместились на окраине кишлака, сидят в двух дувалах.

— Главное — не выпустить их.

— Не выпустим, товарищ мушавер, не тревожьтесь.

Кривошеев не сдержался, невольно поморщился — никак он не мог привыкнуть к экзотическому, почти туземному "товарищ мушавер". Что-то очень уж дикое есть в сочетании этих двух слов.

— Да я и не тревожусь, — сказал он.

Быстро переместились в кишлак, за несколько минут взяли поместье, где находился Лысый Гулям, в двойное кольцо. В глубине двора, за дувалом, неожиданно прозвучал выстрел.

— Товарищ мушавер, товарищ мушавер, — разведчик сделал несколько суетливых движений, — надо бы из-под пуль в сторонку… А?

— Не беспокойтесь, майор. С тем, как свистят пули, я уже познакомился.